Всего один неверный шаг - Елена Лабрус Страница 9

Женщин у него было много.

Но в двадцать шесть он встретил будущую жену, и все они перестали для него существовать…

Глава 10

Наварский посмотрел на Сокола.

Тот ковырялся в зубах ножом. Не лезвием, конечно, — были в швейцарской игрушке и зубочистка, и штопор, и ножнички.

— Что-то жена выгнала меня, а вид унылый у тебя.

— Да, так, накрыло. Ты и Лерка расстались… не укладывается в голове, — разлил он по третьей. — Что делать-то будешь? На развод подавать?

Игорь думал об этом. Его воспалённое воображение даже однажды нарисовало во сне картину, как он приезжает в гости к Свете с женой и у всех всё хорошо.

Но это был просто сон и ничего больше.

В реальности всё, чего он хотел — не добраться до чьей-то узкой дырочки, ему нравилось мечтать. Нравилось чёртово ощущение полёта и пьянящих возможностей, что дарил янтарный взгляд, от которого захватывало дух, но изменять жене не планировал.

Ему не было нужды трахать другую женщину. Ему достаточно жены. Порой даже её много. Он своё давно отгулял. И давно дорожил другими вещами.

Наварский сидел на встречах со Светой, как на наркоте.

Не на физических ощущениях: звуке её голоса, запахе волос, хрупких ключицах, бусинке пирсинга в ямке пупка, хотя голос у неё действительно потрясающий.

На ощущении жизни, что у него никогда не было: лёгкой, богемной, свободной. Выросший в маленьком городке, скорее рабочем посёлке при горно-обогатительном комбинате, где работали его родители, он мог только мечтать о жизни в кругу Питерской интеллигенции, о досуге не у телевизора, а общении в среде поэтов, писателей, актёров, художников.

На стихах, что Света декламировала, то стоя на мосту над чёрной водой канала, то кружась по площади, ведомая музыкой рифмы.

На шальном, влюблённом взгляде жёлтых глаз.

Ничто не вернётся. Всему предназначены сроки. Потянутся дни, в темноту и тоску обрываясь, как тянутся эти угрюмые, тяжкие строки, которые я от тебя почему-то скрываю…*

___

*Ольга Берггольц

Это было первое, что она ему прочитала.

Но Игорь понимал: рано или поздно их кто-нибудь увидит, Лера начнёт подозревать, переживать, догадываться. Игорь решил предвосхитить события. Только что-то пошло не так.

Что-то чуть больше, чем всё.

Верность, в отличие от неверности, увы, недоказуема.

И сейчас, конечно, он должен был не сидеть с Соколом, а трахать Свету.

По законам жанра, раз уж его всё равно обвинили во всех грехах и выставили из дома, как чужого, вышвырнули, как мешок с мусором, какой смысл строить из себя примерного семьянина. Он должен обидеться.

Он и обиделся. Эта обида желчью жгла в груди и разъедала вены.

Он хотел просто поговорить, просто рассказать, что есть женщина, девушка, которая ему дорога. Что он с ней не спит, они не вместе и это даже не отношения. И, конечно, они расстанутся, то есть не будут больше видеться, потому что семья и жена ему важнее, но если вдруг Лера ему позволит, как когда-то он позволил…

Глупо. Наивно. Бессмысленно. Хотя Наварский не был ни глупым, ни наивным. Разве что с теми, кто дорог и близок. Кто изнутри его брони, у самого сердца, под доспехами.

Только с теми, кому безоговорочно доверял. Кого безусловно любил.

Но он ошибся. Ошибся, что его умная рассудительная жена услышит, поймёт, поверит.

Ошибся — и не нашёл понимания.

Да, он не сидел бы сейчас с Соколом, заливая тоску водкой, но, во-первых, не собирался изменять жене, и во-вторых не собирался, хотя Света и уехала к подруге в Сестрорецк.

Наварский пил и скучал. Но скучал не по ней.

Скучал по жене. Скучал по своим девчонкам. Переживал, как они там.

Злился, но всё равно переживал.

— Может, шлюх закажем? — налил ещё по одной Сокол и скрестил руки за головой.

Наварский посмотрел на него исподлобья.

Он не любил шлюх. Не осуждал. Не брезговал. Не считал зазорным продавать своё тело или платить за пользование им. Просто не любил. Это был не его «продукт», как брынза или булочки корицей. Он не любил корицу, не любил брынзу, не любил шлюх ну и что-то там ещё.

— Да брось, семь бед — один ответ. Жене ты уже изменил, а с одной или тремя, вряд ли для неё важно, — уговаривал Сокол.

— Для меня важно, — ответил Наварский.

«И жене я не изменял», — мысленно добавил он.

Наверное, рисковал прослыть импотентом, и после десятой встречи не затащив желтоглазую в койку. Самозабвенно трахал жену, получая отчаянное болезненное удовольствие от этой близости, отчасти замешенное на страхе её потерять. Но в этом, наверное, и был его кайф — представлять, предвкушать, сублимировать, окрашивая привычную близость новыми, острыми, неведомыми желаниями.

Конечно, можно поспорить, является ли это изменой.

И что есть измена: вожделение другой женщины или только совокупление с ней?

Но разве мысли наказуемы? А чувства, над которыми мы не властны?

Наварский как-то слышал на работе, как одна дама поделилась с другой: «Представляешь, узнала сегодня, что муж подруги представлял, как трахает соседку. Фу, совершенно в нём разочаровалась. Если заглядываешься на другую бабу, значит, своя тебе уже не нужна».

«Вот козёл!» — поддержала её подруга.

Наварский вытаращил глаза. Он, конечно, догадывался, насколько в головах у некоторых всё плохо, но чтобы настолько?

«Дамы, вы серьёзно? А вот эти мускулистые красавцы из глянцевых журналов с обнажёнными торсами? С ними вам ничего не хочется? Для чего тогда вы их друг другу пересылаете? Какой-то там польский секси повар, или «скакалочный бог», что трясёт огромным хуем в