Дебора Смит - Счастье за углом

Дебора Смит

Счастье за углом

© BelleBooks, Inc., Smyrna, Georgia (USA), 2006

© Книжный Клуб «Клуб Семейного Досуга», 2013

Часть первая

Красота во плоти продолжит править этим миром.

«Женственная» женщина всегда неизменна и похожа на ребенка. Она как балерина из старой музыкальной шкатулки, тонкие девичьи черты ее лица никогда не меняются, голос все так же звонок, а тело, словно насаженное на булавку, вращается по спирали, которой никогда не стать шире.

Знаете, когда я только начала сниматься в кино, Лайонел Бэрримор сыграл моего деда, позже – отца и наконец мужа. Будь он жив, мне наверняка пришлось бы предстать в роли его матери. Так обстоят дела в Голливуде. Мужчины молодеют, а женщины лишь становятся старше.

Пролог

Кэти

Кроссроадс, Северная Каролина Январь

До аварии я ни разу не соблазняла мужчин в темноте. Я очаровывала миллионы под безжалостным светом прожекторов, на красных дорожках Голливуда, при вспышках камер на вручении Оскаров, на солнечных пляжах Канн. Красивых женщин не вгоняет в краску блеск похоти и оценка в глазах мужчин, не пугает ядовитая зависть в глазах женщин. Красивых женщин не может привести в замешательство даже самый яркий свет. Когда-то я была самой красивой женщиной в мире.

А сейчас мне нужна была ночь, темнота, тень.

– Опусти револьвер, – закричала я, когда бюстгальтер и футболка упали на землю.

За моей спиной, высоко над зимними горами, в звездном небе висела полная белая луна, очерчивая наши с Томасом силуэты. Пар от моего дыхания дрожал в воздухе. Под босыми ногами в лунном свете блестела от инея пожухшая трава. В нашем мире не существовало других источников света – ни проблеска ночника в дальнем окне, ни мигания огней самолета в небе над нами. Казалось, в ту ночь в древних горах Северной Каролины не было ни одной живой души. Только Томас, я и темнота внутри нас обоих.

– Я в последний раз предупреждаю, Кэти, – сказал он хрипло, но четко. Он был не из тех, кто жует слова, каким бы пьяным он ни был. – Уходи.

Я расстегнула молнию на джинсах. Руки дрожали. Я никак не могла отвести взгляд от револьвера времен Второй мировой, который он так небрежно держал, согнув руку в локте и направив дуло в темное небо. Томас был специалистом по охране памятников истории и культуры, он уважал произведения искусства, и это сказалось даже на выборе оружия, с помощью которого он собирался покончить с собой.

Я медленно потянула джинсы вниз. Покрытая шрамами кожа на правом бедре зудела от трения грубой джинсовой ткани. Я отвернулась от луны так, чтобы свет падал только на левую сторону тела. Половина меня до сих пор была идеальной. Но вторая половина…

Я перешагнула скомканную одежду и встала перед ним обнаженная, подставив лунному свету спину. Ночной ветер наглым языком лизал шрамы на коже. Руки дрожали от желания прикрыть лицо. Как же мне хотелось спрятать отвратительные части! Томас наблюдал за мной не двигаясь, не говоря ни слова, не дыша.

Он не хочет меня. Я тихо сказала:

– Томас, я знаю, что я не подарок, но неужели ты действительно скорее покончишь с собой, чем прикоснешься ко мне?

Все так же ни слова, никакой реакции. Я почти не видела выражения его лица в темноте и не знала, хочу ли его рассмотреть. Стыд накатил на меня холодной волной. На меня, которая когда-то заигрывала с миром, не сомневаясь в себе ни на миг. Я повернулась к нему спиной, пытаясь не дрожать от ощущения поражения.

– Ты только опусти револьвер. А потом я оденусь и мы забудем о том, что здесь произошло.

Я услышала быстрые шаги за спиной, и, прежде чем успела обернуться, он обнял меня сзади. Его ладони скользнули по моей коже. Я дернула головой, чтобы подставить здоровую щеку, но он в страстном поцелуе прижался губами к другой щеке. Я вскрикнула от облегчения, он тоже. Не важно, что будет с нами потом, но в эту ночь я спасла ему жизнь. И, пусть только на одну ночь, он спас мою. Надежда живет в зеркале, которое спрятано в нашем сердце, любовь видит лишь то, что хочет видеть, а красота – это ложь в глазах смотрящего.

Иногда только ложь позволяет нам выжить.

Глава 1

Десятью месяцами раньше День катастрофы

Я тщетно пытался придумать повод для радости, когда проснулся на закате субботнего дня в кузове своего пикапа, стоявшего на гравийной парковке у кафе. По причине жуткого похмелья я весь день прохрапел в спальном мешке на ржавом полу кузова. Этот грузовичок – шестидесятилетний «шевроле» – я с трудом вытащил с горной свалки вскоре после того, как обосновался в Кроссроадс[1]. Вообще-то я архитектор, а не механик, но коль скоро моя работа связана с охраной памятников, устоять перед вызовом технических древностей я просто не мог.

Стоит заметить, что мой потрепанный классический «шеви» заслуживал лучшего, чем простаивать выходные ночи под гигантскими дубами, растущими у кафе. В кронах деревьев обитала колония наглых белок, которые гадили на меня и мою машину. В данный момент рыжее семейство щедро осыпало нас шляпками гнилых желудей – у белок по плану была весенняя уборка.

Когда огрызок желудя угодил мне в лоб, я открыл заплывшие глаза. И чуть не сблевал, учуяв знакомый мускусный взрыв вони испорченного козьего сыра, тут же забивший мне ноздри. Прищурившись, я уставился на морду маленького белого козлика. Он стоял над моей головой и размеренно жевал. Кусочки черного пластика падали с его губ. Козел, как наслаждающаяся костью собака, дожевывал мой новый мобильник.

– Ну вот, опять, – проворчал я. И попытался вытрясти остатки телефона и желудей из бороды. – Скажите консьержу, что у меня есть жалобы по поводу способа побудки в этом отеле. И если сервис не улучшится, мне придется пить у себя в хижине. Ну почему я не могу проспать весь день в собственном грузовике, чтобы никто меня не беспокоил?

Хрусть. Бэнгер, козел, невинно покосился на меня, когда последняя деталь моего телефона прекратила свое существование под напором его зубов. Фрагменты корпуса сыпались с волосатых белых губ животного. Я вздохнул.

– Ладно, мне все равно не нравилась эта модель.

Если мой брат перестанет присылать новые трубки взамен погубленных, Бэнгеру придется переключиться на что-то более питательное, например покрышки. Джон, у себя в Чикаго, считал своим долгом не позволить мне стать полноценным луддитом[2]. Обладание мобильным телефоном, по его мнению, должно было отвлечь меня от написания сумасшедших посланий при свете фонаря в моей лачуге и отсрочить намерение застрелиться.

В последнем я и сам был уверен.

Осторожно потянувшись, я дал понять всем частям тела, что им придется действовать как одна команда. Ноющий желудок, слезящиеся глаза, гудящая голова, закостеневшая спина. Остальные части меня чувствовали себя на полные тридцать восемь, но спина после нескольких часов сна в кузове всегда требовала льгот, как по достижению пенсионного возраста.

Грохот гравия ворвался в уши. Я поднял голову, прищурился и рассмотрел большой внедорожник последней модели, заруливающий на последнее свободное место парковки. Нарядные детишки таращились и указывали на меня пальцами через заднее стекло. Мама, а что тот страшный дядька делает в том страшном грузовике вместе с козлом? Женщина, нагнувшись к пассажирскому сиденью, посмотрела на меня, а затем что-то сказала детям.

Не глазейте. Это невежливо – таращиться на дикого волосатого горца, который спит с мелким рогатым скотом. Мы же не хотим его злить?

Что бы она там ни сказала на самом деле, ее отпрыски тут же сели прямо и отвернулись от меня. Я поднял руку и лениво помахал. В конце концов, красота в глазах смотрящего[3].

Мой личный запас красоты был собран здесь, в Кроссроадс, небольшой долине далеко в горах на западе Северной Каролины, где старая мощеная дорога Эшвилл-Трейс пересекалась с еще более старой грунтовой Руби-Крик Трейл перед небольшим поселением – бывшей фермой, старой бревенчатой хижиной, несколькими белеными сараями и парой бензиновых насосов под жестяным навесом. Бакалея, бензозаправка, почта, эконом-маркет, небольшой ресторанчик и так далее. Все вместе это объединялось названием, которое сочетало в себе дух, сущность и переломные точки в жизни тех, кто встречался здесь.

Кроссроадс-кафе. Кафе на Перекрестке.

И мне необязательно было являться коренным жителем Кроссроадс, чтобы добиться уважения тех, кто имел здесь вес. Или, по крайней мере, заслужить их толерантность.