Петр Краснов - История Войска Донского. Картины былого Тихого Дона

Петр Николаевич Краснов

История Войска Донского. Картины былого Тихого Дона

Картины былого Тихого Дона

Сколь счастлива эпоха, имеющая даровитого певца ее величия и славы. Именно он становится летописцем и вдохновенным бытописателем современности, и на нем лежит груз ответственности за достоверность и точность созданных образов эпохи. Ему бывают признательны потомки за беспристрастность и фотографическую точность настоящего, и он часто остается единственным источником сведений для исследователей и историков будущего, благодарных ему за возможность увидеть запечатленные мгновения прошлого. Автор предлагаемого вниманию читателей труда по истории войска Донского Петр Николаевич Краснов – и стал тем бытописателем своего времени, прославившим величие Российской империи в русской литературе XIX века и первой половины XX века. Будучи знакомым с Императорской армией не понаслышке, он стал певцом боевой славы империи, какими до него в поэзии были Пушкин, Глинка, Языков, Денис Давыдов, Жуковский и Тютчев. Прозаик и публицист, Краснов представил на суд читателей произведения обыкновенные для многих своих современников, но важные для тех, кто станет изучать историю своего государства спустя столетие. Положительные герои Краснова демонстрируют красоту души и величие подвига русского офицера на всех широтах необъятного Российского государства. Кроме того, ряд своих книг Краснов дополнил, где мог, достоверными историческими фактами в описании войн, смуты и гражданских усобиц. Его творчество, уступая в стилистике и изяществе слога признанным литературным мэтрам эпохи, явилось, тем не менее, достойным ответом литературе либерального толка. Авторы-либералы и «прогрессивные публицисты» взывали со страниц своих книжек к расшатыванию устоев национальной жизни, опошляли и подсмеивались над чувствами долга, любви к Отечеству и верности монархическому пути. Со временем дошло до того, что подобная макулатура буквально захлестнула российский книжный рынок в начале XX века. Впрочем, противопоставлять хорошего писателя множеству литературных ремесленников не есть для него великая честь.

Свой дар исторического бытописателя Краснов стремился не растрачивать в бесконечной полемике на страницах журналов о назначении литератора, чем и без того были заполнены их многие страницы, стараясь сконцентрировать свои усилия на кропотливом труде исторического исследования и, как следствие, вписывать недостающие страницы в великую русскую литературу. Русские литераторы XIX века создали немало талантливых произведений, где ими были затронуты глубокие психологические и нравственные вопросы общественной жизни, обличены и явные, и скрытые пороки, начертаны выразительные образы. В лучших своих работах они заставили вызванных ими к жизни персонажей послужить читателям своего рода примером для подражания и дать повод задуматься о вечных вопросах бытия. Однако вместе с этим, считая людей чести и долга явлением само собой разумеющимся, многие даже великие литераторы прошлого нарочито избегали делать их героями своих книг, находясь в поисках необычности характеров, а часто просто модулируя антигероев, в желании противопоставить «скучной» обыденности занимательность душевных пороков и притягательность греха, к которому шли избранные ими персонажи. Увы, но приходится констатировать, что, при всем богатстве выбора образов, многие авторы, признанные впоследствии классиками XIX и начала XX века, сознательно отвернулись от темы героизма, не создали образов подлинных сынов своего Отечества, точно бы убоявшись сделать их главными героями произведений и тем самым прослыть «ретроградами» среди либеральных критиков. Идея самоотверженного служения Царю и Отечеству была бы не только осмеяна либеральной публикой, но положила бы и конец коммерческой стороне вопроса. Редкий издатель осмелился бы публиковать «реакционера», не будучи уверен, что публикация такого рода не будет угрожать благополучию его дела, ибо приверженцев либеральных идей, способных расправиться с «ослушником», хватало на всех уровнях государственной власти и даже в среде августейших персон и в славном XIX веке. В основной массе своей русская литература часто занималась занимательным бытописанием; по выражению Чехова, «люди пили чай, а за окном рушилась жизнь». Казалось, что русской литературе того периода недоставало героических сюжетов и образов, между тем как в современной ей русской истории подобного бывало предостаточно. Империя крепла, простирая свои владения на юг и восток, шло покорение Туркестана, усмирение горцев, выстраивались непростые отношения с Китаем, создавался форпост русской армии на Дальнем Востоке, а на северных широтах России в это время юные мичманы и лейтенанты-гидрографы наносили на карты империи названия новых проливов и архипелагов. Но российские писатели, казалось, не замечали происходящего в стране. В то время как западноевропейская литературная традиция предполагала, что героями произведений само собой становились люди воинского подвига, путешественники, моряки, географы и покорители полярных льдов. В русской литературе описываемого периода эти персонажи отсутствовали. Почти каждый герой романов шотландца Вальтера Скотта – рыцарь или военный, который с достоинством проходит все выпадающие на его долю трудные испытания. У англичан Р. Киплинга и А. Конан-Дойла офицеры часто являются если не всегда главными, то весьма заметными персонажами и почти всегда, вне зависимости от того, на чьей стороне симпатии автора, всесторонняя подготовка, верность традиции и порой личное мужество остаются неотъемлемыми составляющими их характеров. Это хорошо прослеживается на фоне череды малопривлекательных образов военных, возникших из-под пера Грибоедова, Салтыкова-Щедрина, Толстого и впоследствии Куприна. Толстовская эпопея «Война и мир» формально никогда не являлась историческим романом, но была скорее философской поэмой с произвольно выбранными историческими картинами, отвечающими догматам нехристианской философии автора. Представляя мировоззренческие основы Толстого, нетрудно догадаться, почему он, избрав, по существу, богоборческий путь жизни, уже не понимал смысл православной армии, а потому после блистательных ранних «Кавказских рассказов» графу так и не удалось создать правдивых образов русских военных. Повторимся, что выбор авторами золотого и в большей степени серебряного века образов противоречивых и зачастую патологических диктовался отнюдь не недостатком жизненных прототипов. Герои и подвижники в России все еще были, но почему-то не они привлекали к себе внимание литераторов. За примерами не стоит ходить далеко. Почитаемый составителем Иван Александрович Гончаров совершил свое плавание на фрегате «Паллада», в обществе выдающегося русского моряка адмирала Путятина, его подчиненных: капитана Посьета, лейтенанта Можайского, будущего изобретателя первого аэроплана, встречался с другими выдающимися исследователями Дальнего Востока: адмиралом Невельским, губернатором Муравьевым-Амурским, генералом Кауфманом-Туркестанским, епископом Иннокентием (Вениаминовым) – Святителем Северной Америки. Французу Жюлю Верну, немцу Густаву Эмару или американцу Фенимору Куперу хватило бы этих впечатлений на создание многих произведений. Из-под пера Гончарова после всего увиденного появилась лишь среднего объема книжка «Фрегат Паллада», далеко не исчерпывающая всего богатства тем, которых можно было бы коснуться после путешествия. Образы милой его сердцу русской старины и ее реликтов – Ильи Ильича Обломова были для писателя куда более притягательными. Существенный пробел в русской литературе и восполнило творчество П.Н. Краснова. Главные герои всех его романов – это не «лишние люди», не нигилисты, не праздные «прожигатели» жизни, а люди долга и чести, верные Богу, Царю и Отечеству. Главные герои Краснова не хватают звезд с неба, не делают карьеры, не имеют большой известности. Чаще всего они не имеют и особых талантов и способностей – это обычные люди. Но зато это честные и чистые, очень цельные и не раздвоенные натуры, с прямым характером и ясным взглядом на мир и на свое место в нем. Духовно и нравственно персонажи Краснова являются своего рода образцом для современников. Душевная красота их раскрывается автором в ходе описания тяжелых испытаний, из которых они с честью выходят. Ими не движет холодный расчет, они живут не для себя, не для устройства своей личной жизни, являясь рабами низменных страстей. Персонажи Краснова повсеместно в его книгах бескорыстно служат своему Государю и Отечеству и в служении своем обретают уверенность в правоте своего выбора, получая тем самым подтверждение правильности жизненного пути и согласие с собственной совестью. На подобных «служивых людях» держалась государственная составляющая России, и, когда она пала, в ней настало оскудение подобных. В большинстве своих книг Краснов раскрывает истинное значение армии для народа. Армия в его объяснении есть не просто «силовое ведомство» государства и не часть государственного аппарата, а является выражением воли народа к своей национальной жизни и состоит из его лучшей, жертвенной части. Цель армии в христианском государстве – защита христианской веры, христианского Государя и Отечества, защита ценой собственной жизни. Сила христианского воинства состоит в исполнении заповеди Спасителя: «больше сея любве никтоже имать, да кто душу свою положит за други своя» (Ин. 15, 13). Сила любви жертвенной привлекает помощь Божью и дарует победу. Победа не бывает без жертв, добровольных и сознательных жертв со стороны христианских воинов. Это сближает подвиг христианских воинов с подвигом раннехристианских мучеников. И как «мученики являются семенем Церкви», так и христианские воины-герои, положившие живот свой «за други своя» на поле брани, укрепляют основы государственного и народного единства. Не торговля и экономика, не взаимный, корыстный интерес сплачивают нацию и укрепляют государство, а взаимное жертвенное служение общему делу, наиболее ярко выраженное в воинском подвиге. Кровь, пролитая в боях за Отечество, сплачивает оставшихся в живых и шлет назидание будущим поколениям. Таким образом, национальная армия является ничем не заменимой важнейшей частью национального организма. И потому народы, лишенные своего государства и своей армии, имеют неполноценную национальную жизнь. Известно, что сам генерал Краснов был большим знатоком истории Дона и его патриотом. В политическом выражении, как пресловутый «казачий сепаратизм», это выглядело неважно и раздражало многих русских патриотов, озабоченных территориальной целосностью России (в т. ч. генерала Деникина). Но в литературе, особенно исторической, самого генерала Краснова эта любовь к родному Дону дала много ярких страниц. В предлагаемых читателю «Картинах былого Тихого Дона» Краснов признает благодетельность пребывания Дона в составе Российской империи и имперского управления для развития донского казачества. Прежнее, самостийное житие донских казаков было богато многими славными вехами, например обороной Азова от турецких войск в 1637–1642 годы, но было омрачено самовольством, разбоем и грабежом, участием в походах самозванцев, то, что впоследствии будет названо «разинщиной» и «булавинщиной». Говоря образно, империя посадила казаков на государевых коней и превратила их в воинов, славных по всему миру. Под имперскими штандартами донские казаки брали Берлин и Париж, ходили с Суворовым в Италию и Швейцарию, Финляндию и Швецию, брали Измаил и т. д. Один из славных донских предков составителя был пожалован потомственным дворянством за участие в швейцарском походе Суворова. Самые яркие страницы истории Дона связаны именно с самоотверженным служением казаков общерусскому делу, например поголовная мобилизация всех казаков (от 17 до 60 лет) в 1812 году или в 1854 году. «Имперский период» в жизни Дона дал наибольшее количество казачьих героев: атаманов Краснощекова, Денисова, Платова, Бакланова и др. Все они, помимо чисто донской своей славы, стали еще и национальными русскими героями. Эта казачья слава досталась ценой больших жертв. Краснов приводит такие цифры: за два месяца отступления от западной границы в 1812 году лейб-гвардии Атаманский полк, участвовавший почти в ежедневных арьергардных боях, потерял 850 человек из тысячи казаков. Оставшиеся полторы сотни атаманцев участвовали в Бородинском сражении. Мало кто вернулся домой на Дон с тех полей сражений. Но это были не разрушительные жертвы мятежей и восстаний, а созидательные жертвы строительства общерусского государства. На штандарте полка атамана Бакланова были начертаны слова из Символа Веры: «Чаю Воскресения мертвых и жизни будущего века». Именно с этим упованием уходили всегда на войну сыны вольного Тихого Дона. На фоне донской славы, как составной части общерусской славы, нет места «казачьему сепаратизму». Сам Петр Николаевич окончил свою жизнь, хотя и в преклонном возрасте, но мученически, подобно героям собственных романов. Ему не довелось пасть на поле брани, как его знаменитому прадеду генерал-майору Краснову, смертельно раненн ому в знаменитом Шевардинском бою. Смерть его скорее походила на мученическую кончину другого донского героя, которого он весьма почитал, – атамана Матвея Ивановича Краснощекова, попавшего в плен к шведам в 1740 году и сожженного ими заживо в Стокгольме. О кончине генерала Краснова нам известно из воспоминаний его внучатого племянника Николая Краснова «Незабываемое», также недавно изданных в России. Предательски выданный британцами СМЕРШу в Линце в 1945 году вместе с тысячами других казаков, генерал Краснов знал, что его ждет нелегкая смерть и что большевики врагов своих не прощают. Держался он мужественно и с достоинством офицера Императорской русской армии. Примечательно, что, прощаясь в лубянских коридорах с внуком Николаем Николаевичем Красновым, он особенно просил того не держать зла на свою страну, отождествляя палачей-коммунистов с русским народом. Здесь открывается подлинный генерал Краснов. Все случайное наносное в его личности уходит, остается только главное в человеке: христианин, воин Святой Руси. Книга генерала Краснова по истории войска Донского вполне достойна того, чтобы войти в учебные программы школ и вузов не только на Дону, но и повсеместно в России. Ибо написана она не только историком-любителем и хронографом эпохи, но и человеком, ставшим неотъемлемой частью Донской истории, всегда обращенной к будущему.