Из глубин древности - Аугуста Йозеф

Йозеф Аугуста

ИЗ ГЛУБИН ДРЕВНОСТИ

ПРЕДИСЛОВИЕ

Пошли со мной, дорогой читатель — в неведомые места давних времен, в бездонные глубины минувшего прошлого, чтобы узнать часть великих тайн планеты, на которой ты родился!

Пойдем вместе по исчезнувшим мирам, по землям сказочной красы и безнадежной пустоты, полным радостной жизни и мертвой тишины, в свете солнечных дней и под грохот разбушевавшихся стихий. Пойдем вместе широкими равнинами и дикими скалистыми горами, шумящими древними лесами и неприветливыми пустынями, нас не остановят ни текущие реки, ни гладь озер, ни даже бесконечные морские просторы.

И на этом пути ты узнаешь то, что еще никто не видел своими глазами. Ты узришь нетронутую и никем не оскверненную красоту природы прошедших времен, поразишься великолепию древней растительности, вздрогнешь от страха при виде чудовищных тварей и встретишься со своими далекими предками. Ты узнаешь, что все в те давние времена было другим, что иными были моря и континенты, животные и растения и что для всех них был свой срок, пусть порой и невероятно долгий, но всегда конечный, и когда он наступал, они безвозвратно исчезали в темной пропасти забвения.

Пойдем же туда со мной, дорогой читатель — в неведомые места давних времен, в бездонные глубины минувшего прошлого, чтобы узнать часть великих тайн планеты, на которой ты родился!

ИЗ ГЛУБИН ДРЕВНОСТИ

Прозрачная гладь мелкой лагуны блестела в лучах утреннего солнца, будто серебряное зеркало.

Прямо на берегу простирались рощицы и заросли цикадовых. Некоторые из этих подобных пальмам растений распростерли свои широкие кроны с роскошными перистыми листьями довольно низко над землей, иные же вознесли их на стройных стволах высоко в воздух, где они сверкали зеленью в океане солнца и величественно колыхались под мирным ветерком — пышные и словно бы гордящиеся своей неотразимой красотой.

Рощицы изящных саговников сменялись рощами хвойных деревьев, чей смолистый запах наполнял атмосферу и растекался как фимиам далеко вокруг. Сучковатые ветви, поросшие на концах пучками длинных зеленых иголок, переплелись друг с другом, бесцеремонно продираясь все выше и выше к воздушному морю с единственной целью — поймать как можно больше жарких лучей тропического солнца.

В топях и болотах среди зеленых ковриков мха и ползучих печеночников росли бахромчатые веера папоротников, над ними высились жесткие заросли хвощей, мрачных и печальных, словно хранящих горькие воспоминания о лучших временах и своей давно утраченной славе.

Господствующие здесь растения были разных оттенков.

Дождь из солнечных лучей падал на темную зелень хвойных лесов, окроплял светлые кроны саговников, поливал многочисленные низкие хвощи и кусты папоротников, подобных вороху зеленых кружев. В этом царстве древней красоты юрского периода мезозойской эры еще не существовало растений, которые могли бы похвастаться хотя бы скромным цветением и ароматом. Цветы с их яркой окраской и чарующими запахами стали украшением мира лишь в будущие эпохи.

На небольшом плоском валуне под зеленым кружевом низких папоротников грелась маленькая ящерицеподобная рептилия хомеозавр — он отдыхал после утренней охоты и был так сыт, что суетящаяся поблизости древняя жужелица прокалосома не потревожила его, хотя в другое время стала бы желанной добычей. Вместо того чтобы схватить жука, он еще плотнее прижался к разогретой поверхности валуна, закрыл глаза и начал дремать.

Этот мирный сон долго никто не нарушал.

Внезапно вся дремота хомеозавра исчезла без следа из-за какого-то шума. Он стремительно открыл глаза и увидел, как над ним пронеслась большая древняя стрекоза урогомфус, преследуемая летающим ящером рамфоринхом.

Хомеозавр молнией соскочил с валуна и исчез среди зеленых пучков папоротника, чьи ажурные веера закачались туда и сюда из-за его поспешного бегства. Из этих зеленых волн испуганно вылетела древняя ночная бабочка лимакодитес, которая выбрала один из папоротников в качестве своей дневки; она в ужасе несколько раз раскрыла крепкие жвала, которыми пережевывала растительные ткани, ведь у тогдашних мотыльков еще не было хоботка, он, впрочем, был им не нужен — тогда не существовало цветов со сладким нектаром.

Прототаракан мезоблатта тоже перепугался — рысью шмыгнул под ближайший камень, а следом поспешили и несколько его собратьев. Тягостная тишина повисла над этим прекрасным уголком тропической страны. Летающий ящер, гонящийся с раскрытой зубастой пастью за большой стрекозой по раскаленному воздушному морю, уже исчез вдали, а вместе с ним пропали хомеозавр и те, кого он всполошил во время бегства.

Вся жизнь здесь затихла. Но ненадолго.

Вот на плоском валуне внезапно появился огромный кузнечик пикнофлебия, подполз к его краю и большим прыжком перенесся над голым песком к зеленой ветке низкого саговника. Из папоротниковых зарослей осторожно вылез хомеозавр, огляделся в ожидании, а когда не заметил нигде движения, то ловко вскарабкался на валун, чтобы продолжить наслаждаться прерванной солнечной ванной и мирным отдыхом.

Прототараканы тоже выбрались из своего укрытия и в суетливой суматохе засновали в поисках пищи в кучах гниющих листьев и трухлявых корнях поваленных непогодой деревьев.

Край снова ожил… Откуда-то издалека, с широкой и голой равнины сюда примчался мелкий компсогнат, смешной карликовый представитель племени гигантов-динозавров величиной не больше кошки. Он бегал на задних ногах, прижимая в это время, маленькие и слабые передние лапки к телу, чтобы те беспомощно не болтались из стороны в сторону. Длинный хвост был задран высоко над землей. Маленькая ящеричья голова покоилась на стройной шее, а в раскрытой узкой пасти сверкали ряды острых конусообразных зубов, обещавших гибель и смерть тем, на кого отваживался напасть маленький динозавр.

Чувство голода пригнало мелкого компсогната к берегу лагуны. Но его бег не был непрерывным. На какое-то время он останавливался, ящеричья головка крутилась во все стороны и своими оливково-зелеными глазами высматривала добычу. Когда же таковой не оказывалось поблизости, компсогнат снова переходил на бег.

Он бежал по легкому склону отлогого холма, там и сям поросшем зарослями низких саговников, чьи рассеченные листья в потоках белого солнечного света походили на длинные языки зеленого пламени. Но ни разу не остановился, пока не достиг вершины.

И там перед ним открылась вся красота давным-давно исчезнувшего мира юрского периода.

Всюду, насколько хватало взгляда, тянулась широкая, чуть всхолмленная равнина, которую где-то далеко на горизонте сменял лазурный простор моря. Его берега были иссечены бесчисленными лагунами, в чьей блестящей глади четко отражались зеленые пояса растительности и золотые песчаные пляжи. В раскинувшихся далях угадывались причудливые очертания древних хвойных чащ и рощ прекрасных цикадовых, тянулись топи и болота с понурыми зарослями шуршащих хвощей и с мозаикой всех оттенков зелени из папоротников и мхов. Тропическое солнце сияло огненными стрелами своих лучей, распаляло воздух и жаркими волнами тепла и света побуждало любую растительность к обильному и поразительному процветанию.

Но компсогнату не было дела до окружавшей его красоты. Он застыл на верхушке холма будто окаменевший фантом, с повернутой вверх головой и упертым в землю хвостом. Его глаза зорко осматривали край, тщательно пытаясь уловить любое движение поблизости, но нигде не было ничего живого и ничто не шевелилось. Перед ним повсюду виднелась лишь равнина и ничего другого — ни деревьев, ни зарослей саговников, ни пучков папоротников, ни даже скалы с россыпью валунов, где что-нибудь могло укрыться от его взора. И чем дольше голод грыз его утробу, тем сильнее становилось беспокойство ящера.