Духовные учителя сокровенной Руси - Кирилл Яковлевич Кожурин Страница 10

Столь добросовестное и ревностное исполнение своих священнических обязанностей и строгость нравственных требований к себе и к пастве, с одной стороны, привлекали к Аввакуму множество людей, желавших быть его духовными чадами; а с другой стороны – нажили ему немало врагов, негодовавших на его суровые обличения. Аввакум смело обличал недостатки и нравственную распущенность прихожан, невзирая на их богатство и знатность. «Нищим подати не хощет, – говорил Аввакум про одного своего прихожанина, – а что подаст, ино смеху достойно, денежку и полденежку, или кусок корки сухие. А имеет тысящи серебра и злата, и на псах ожерелья шелковые».

Первый конфликт произошел уже в Лопатицах. Укоряя местного начальника за неправду, Аввакум был жестоко избит и волочен по земле прямо в священнических ризах. Другой начальник его избил и даже пытался застрелить. Наконец, в 1646 г. у Аввакума отняли все его имущество и выгнали из села…

Изгнанный Аввакум бежит в Москву. Здесь он находит покровительство у царского духовника отца Стефана Внифантьева и у отца Иоанна Неронова. Он был представлен самому царю Алексею Михайловичу и с царской грамотой возвратился в Лопатицы. Однако в 1648 г. он вновь был изгнан оттуда местными властями и вновь появился в Москве.

На этот раз Аввакум пробыл в столице до 1652 г., принимая самое активное участие в кружке ревнителей благочестия. Одной из настойчиво проводимой боголюбцами идей становится идея так называемого единогласия. Дело в том, что в богослужебной практике того времени был распространен принцип «многогласия», то есть одновременного отправления различных частей службы с целью сокращения времени богослужения. Часто это приводило к злоупотреблениям, когда смысл читаемых одновременно богослужебных текстов просто не доходил до сознания молящихся.

В 1652 г. Аввакума назначили протопопом в Юрьевец Повольский, куда он прибыл, вдохновленный идеями ревнителей благочестия об исправлении церковных нравов. Однако не прошло и двух месяцев, как Аввакум своею обличительной проповедью, требовательностью к пастве и настойчивым проведением единогласного пения восстановил против себя юрьевецкое духовенство и народ. «Дьявол научил попов, и мужиков, и баб: пришли к патриархову приказу, где я духовныя дела делал, и вытаща меня ис приказу собранием, – человек с тысящу и с полторы их было, – среди улицы били батожьем и топтали. И бабы были с рычагами, грех ради моих убили замертва и бросили под избной угол. Воевода с пушкарями прибежал и, ухватя меня, на лошеди умчал в мое дворишко, и пушкарей около двора поставил. Людие же ко двору приступают, и по граду молва велика»[30]. Ему снова пришлось спасаться в Москве.

Как раз к этому времени патриархом становится Никон, активно взявшийся за проведение церковной реформы. Его новшества вызвали широкий протест, в ответ на который незамедлительно последовали репрессии. В 1653 г. на Кубенское озеро под строгий «начал» был отправлен выступивший против Никона Иоанн Неронов. В августе того же года Аввакум (заменивший его в должности настоятеля Казанского собора на Красной площади в Москве) и костромской протопоп Даниил подали челобитную царю, прося за Неронова. Начинается открытая борьба членов кружка ревнителей благочестия с новым патриархом.

Аввакум проповедует неприятие никоновских «новин». «Ну-ка! Воспрянь и исповедуй Христа Сына Божия громко предо всеми! Полно таиться. А хотя и бить станут или жечь, ино и слава Господу Богу о сем. Не задумывайся! С радостью Христа ради постражди! Освятилась земля русская кровью мученическою. Я бы умер, да и паки умер по Христе Бозе нашем».

Его голос звучит властно, но понятно, и проникает в сердца простых людей. Свою убежденность и образы он черпает из Священного Писания и из творений святых отцов. «Аз есмь ни ритор, ни философ… Простец человек и зело исполнен неведения… Подобен я нищему человеку, ходящу по улицам града и по окошкам милостыню просящу. День той скончав и препитав домашних своих, на утро паки поволокся. Тако и аз… У богатова человека, царя Христа, из Евангелия ломоть хлеба выпрошу; у Павла апостола, у богатова гостя, из полатей его хлеба крому выпрошу, у Златоуста, у торговова человека, кусок словес его получю; у Давыда царя и у Исаии пророков, у посадцких людей, по четвертине хлеба выпросил. Набрав кошел, да и вам даю, жителям в дому Бога моего»[31].

Не подчинившись приказу Никона молиться по новым книгам, Аввакум вынужден был оставить Казанский собор и продолжал служить по старому чину в сушиле во дворе Иоанна Неронова. «Ибо в иную пору, – говорит он, – и конюшня лучше церкви бывает». За Аввакумом переходит и значительная часть его паствы.

13 августа 1653 г. Аввакум, обличая нововведения, «чел поучение на паперти… лишние слова говорил, что и не подобает говорить» (из письма священника Иоанна Данилова Иоанну Неронову от 29 сентября 1653 г.). В тот же день по доносу Иоанна Данилова Аввакум был взят под стражу Борисом Нелединским со стрельцами из сушила во время совершения всенощного бдения и доставлен на Патриарший двор, где ночью был посажен на цепь. Взятые вместе с ним 60 человек были посажены в тюрьму и «от церкви отлучены».

На следующий день, в воскресенье, Аввакума, закованного в цепи, отвезли в Андроньев монастырь (на Яузе), где он находился около месяца. Истязания не сломили железную волю протопопа. 15 сентября в Успенском соборе Кремля было назначено расстрижение Аввакума. Однако по личной просьбе царя Алексея Михайловича протопопу оставили его духовное звание, а сам он был сослан в Тобольск.

Через два года, когда до Москвы дошли вести о том, что Аввакум не прекратил своих обличений никоновских реформ и что его проповеди пользуются успехом, пришел указ об отправке опального протопопа еще далее – на Лену, в Якутский острог. Но перевод Аввакума туда не состоялся – в 1656 г. его отправили с экспедицией воеводы А. Ф. Пашкова в далекую Даурию…

Поход Пашкова был сопряжен со всевозможными лишениями и опасностями. Приходилось переносить и холод, и голод, подвергаться нападениям туземцев и диких зверей. «О, горе стало! Горы высокия, дебри непроходимыя, утес каменной, яко стена стоит, и поглядеть – заломя голову! В горах тех обретаются змеи великие; в них же витают гуси и утицы – перие красное, вороны черные, а галки серые; в тех же горах орлы, и соколы, и кречаты, и курята индейские, и бабы, и лебеди, и иные дикие – многое множество птицы разные. На тех же горах гуляют звери многие дикие: козы, и олени, изубри, и лоси, и кабаны, волки, бараны дикие – во очию нашу, а взять нельзя! На те горы выбивал меня Пашков, со зверьми, и со змиями, и со птицами витать… Потом доехали до Иргеня озера: волок тут, – стали зимою волочитца… А дети маленьки были, едоков много, а работать некому: один бедной горемыка-протопоп нарту сделал и зиму всю волочился за волок. У людей и собаки в подпряшках, а у меня не было; одинова лишо двух сынов, – маленьки еще были, Иван и Прокопей, – тащили со мною, что кобельки, за волок нарту. Волок – верст со сто: насилу бедные и перебрели. А протопопица муку и младенца за плечами на себе тащила; а дочь Огрофена брела, брела, да на нарту и взвалилась, и братья ея со мною помаленьку тащили… Робята те изнемогут и на снег повалятся, а мать по кусочку пряничка им даст, и оне, съедши, опять лямку потянут… Страна варварская, иноземцы немирные; отстать от лошедей не смеем, а за лошедьми идти не поспеем, голодные и томные люди. Протопопица бедная бредет-бредет, да и повалится, – кольско горазд! На меня, бедная, пеняет, говоря: „долго ли муки сея, протопоп, будет?“ И я говорю: „Марковна, до самыя смерти!“ Она же вздохня, отвещала: „добро, Петрович, ино еще побредем“»[32].

Кроме всего прочего, отношения у Аввакума с Пашковым не сложились. Воевода был человек буйный по отношению к подчиненным, и это приводило к резким столкновениям. Не раз протопоп испытывал на себе гнев «озорника» -воеводы, который однажды избил его до потери сознания. Но настал конец и сибирским мучениям протопопа, чему способствовало удаление Никона с патриаршего престола. За время 11-летней сибирской ссылки Аввакуму с семьей пришлось вытерпеть немало мучений, пережить смерть двоих сыновей.

Но даже в столь нечеловеческих условиях благочестивый протопоп не оставлял молитвы и своего келейного правила. Аввакум обладал прекрасной памятью. «И в полунощи, во всенощное, чтущу ми наизусть Святое Евангелие утрешнее, над ледником на соломке стоя, в одной рубашке…»[33] В своих произведениях