Николай Павленко - Екатерина I Страница 30

Не скаредничал и прусский король Фридрих Вильгельм, когда отвалил на подкуп русских вельмож 40 тысяч рублей, а Меншикову подарил в Померании поместье, приносившее ежегодный доход в размере 10 тысяч червонных. Кстати, король не обделил и Екатерину, подарив ей карету и восемь лошадей стоимостью в 22 тысячи талеров.[104]

Финансовые ресурсы России не позволяли ее дипломатам состязаться в размере взяток и пенсионов, выдаваемых французскими и английскими послами. В дипломатической практике тех времен красноречие послов и резидентов, сколь бы убедительными ни были их аргументы, мало что значило, если оно не подкреплялось денежными вливаниями в карман собеседника. К тому же отечественная дипломатия, будучи еще молодой по сравнению с западноевропейской, не располагала достаточным контингентом опытных дипломатов и иногда вынуждена была пользоваться услугами иностранцев, которых назначали послами России при европейских дворах. Среди отечественных дипломатов выделялись своими способностями князья Александр Борисович Куракин, Василий Лукич Долгорукий, графы Алексей Петрович Бестужев-Рюмин, Николай Федорович Головин, Александр Гаврилович Головкин и другие, но обязанности посланника России при важном для нее австрийском дворе выполнял, например, поляк Ланчинский, а в Швеции – курлянский канцлер Бракель.

Вспомним и о политическом кризисе в России, где в течение пяти лет трон занимали не способные к управлению личности: бывшая прачка и ребенок. Наступившую слабость правящая элита пыталась скрыть от западноевропейских государств двумя способами: показной расточительностью, которая должна была демонстрировать благополучие финансового состояния страны, и упоминавшейся выше усиленной эксплуатацией монетной регалии, свершавшейся в глубокой тайне.

Небывалой роскошью было обставлено пребывание в Стокгольме В. Л. Долгорукого. Верховный тайный совет ассигновал на ежедневное содержание посла по 100 рублей на день, не считая одиннадцати тысяч на ливрею и экипаж. Из Петербурга обещано было прислать серебряный сервиз, однако на подкуп тех, кто имеет влияние, была отпущена довольно скромная сумма. По случаю дня рождения императрицы Долгорукий устроил роскошный прием, на котором присутствовали сенаторы, иностранные министры, знатные особы с женами. 15 декабря в посольстве были даны маскарад и бал с участием 500 персон; бал продолжался 15 часов и завершился ужином.

Ведущие страны Европы в 1726 году были расколоты на два враждующих союза. Первый из них, так называемый Ганноверский, был образован в сентябре 1725 года. В него вошли Англия, Франция и Пруссия. Ганноверскому союзу противостояла коалиция двух держав – Австрии и Испании. К какому из этих союзов могла примкнуть Россия?

Единства взглядов на этот счет у представителей правящей элиты не было. Меншиков, Апраксин, Толстой, Голицын и, возможно, Остерман ориентировались на союз с Англией и Францией, то есть на присоединение к Ганноверской коалиции, в то время как Головкин, В. Л. Долгорукий, князь Репнин и Ягужинский считали традиционным союзником России Австрию, с которой Россия не один раз совместно выступала против Турции.

Заинтересованность в вовлечении России в Ганноверский союз выказывали Англия и Франция. В свое время еще Петр намеревался выдать дочь Елизавету за французского короля Людовика XV, однако этот брак так и не состоялся. 22 марта 1725 года русский посол во Франции А. Б. Куракин извещал Екатерину: «Все мы, министры иностранные, стараемся всячески открыть намерение здешнего двора насчет женитьбы королевской, но никак нам это не удается; по слухам, имеется в виду дочь Станислава Лещинского, но и этому слуху верить еще нельзя». Слух, однако, подтвердился – Людовик XV избрал в супруги дочь польского экс-короля Станислава Лещинского Марию. Куракин извещал в мае: «Понеже супружество короля французского уже заключено с принцессою Станислава и так сие сим окончилось».

Станислав Лещинский, посаженный на польский трон в 1704 году шведским королем Карлом XII, а затем изгнанный из Польши после разгрома шведов под Полтавой, несколько лет скитался по странам Европы, пока, наконец, не обрел пристанище во Франции. Брачные узы французского короля с дочерью Лещинского, продолжавшего претендовать на польскую корону, в Петербурге сочли за враждебную России акцию, и это несколько ослабило позиции сторонников вступления России в Ганноверский союз. Но главной причиной, по которой Россия не могла стать членом Ганноверского союза, оказались унизительные требования, выдвинутые прусским королем и поддержанные Англией. Россия должна была отказаться от части приобретений в Прибалтике: ее западные границы доходили до Ревеля, а остальные территории надлежало отдать герцогу Голштинскому за отказ его от притязаний на Шлезвиг.

Такие условия для России были абсолютно неприемлемыми. В Петербурге сочли, что присоединение к Ганноверскому союзу «противоречит нашему интересу и важнее всего нашей чести и славе». В итоге Россия примкнула к союзу Австрии и Испании. Согласно условиям договора, заключенного в апреле 1726 года, Россия обязалась в случае нападения на Австрию послать ей на помощь 20 тысяч пехоты и 10 тысяч драгун. Обязательство Австрии и Испании состояло в предоставлении русскому флоту стоянок в портах, которыми владели эти державы, а секретная статья договора обязывала Австрию оказывать помощь герцогу Голштинскому в возвращении Шлезвига.

Екатерина реанимировала интерес России к возвращению Шлезвига Голштинии. Но руководствовалась она при этом не государственными, а чисто династическими интересами. В 1726 году герцог женился на дочери Екатерины Анне Петровне. Чтобы порадеть интересам зятя, императрица приказала интенсивно готовиться к войне с Данией с целью возвращения Шлезвига голштинскому герцогу Карлу Фридриху.

Кругозор российской императрицы в данном случае был близок к кругозору захолустной помещицы, готовой конфликтовать с владелицей далеко отстоявшей от нее вотчины из-за ничтожного повода, не заботясь о том, какие последствия может вызвать этот конфликт. России был абсолютно не нужен Шлезвиг, а подготовка к войне из-за него могла втянуть ее в конфликт европейского масштаба. Россия интенсивно, насколько позволяли ей ресурсы, готовилась к войне с Данией: к Петербургу и Выборгу стягивались войска, флот приводился в боевую готовность. Ресурсы, однако, были крайне ограниченны: Россия к войне была явно не готова, и угроза начать боевые действия оказалась с ее стороны чистой воды блефом.

Тем не менее, как только известие о подготовке России к войне достигло Дании, она обратилась с просьбой о помощи к Англии. Последняя, ревниво наблюдавшая за ростом влияния России в Европе, тут же решила удовлетворить эту просьбу, правда, при условии, что Копенгаген вступит в Ганноверский союз. Датский двор отказался от немедленного вступления в союз, что не помешало Англии отправить в Балтийское море сильную эскадру под командованием адмирала Уоджера. В районе Ревеля тот передал представителям России грамоту английского короля Георга II Екатерине I. Грамота была составлена в угрожающем тоне и отражала враждебность Англии к России. Король обвинял русских министров в намерении внести «в проектируемый договор такие отмены, которые не соответствуют истинному Российской империи интересу». Англия возлагала на себя роль миротворца и объясняла появление эскадры в Балтийском море соблюдением своих обязательств перед союзниками и «целью предупредить новые смуты в тамошних прибрежных странах, препятствуя флоту вашего величества выходить из гаваней».

Ответная грамота Екатерины I Георгу II была составлена в том же тоне. Императрица обвиняла короля «в напрасном подозрении по поводу вооружения нашего флота», производившегося якобы с целью обучения экипажей кораблей, отклоняла обвинения русских министров в нежелании вступать в Ганноверский союз, переадресовав это обвинение английским министрам. В резкой форме выражалось отношение России к появлению английской эскадры у ее берегов – это «есть следствие той злобы, которую некоторые из ваших министров в продолжение многих лет постоянно везде и явно против нас показывают». Далее следовала фраза, не ласкавшая слух английского короля: «Вы вольны давать своим адмиралам указы, какие заблагорассудите, но при этом не извольте принять за противное, если мы, когда захотим отправить флот свой в море, не допустим себе воздержаться от этого вашего королевского величества запрещением». Впрочем, обе грамоты, короля и императрицы, заканчивались миролюбивыми фразами.

Дело ограничилось колкостями в дипломатических нотах, и, к удовлетворению обеих сторон, до вооруженного конфликта дело не дошло: Россия не готова была к войне, а английское купечество энергично протестовало против вооруженного конфликта с Россией по причине глубокой заинтересованности в расширении торговли с нею.