Александр Пыжиков - Грани русского раскола Страница 39

Вторая половина XIX века стала периодом, когда старообрядческое купечество заявило о себе на всероссийском уровне, трансформировавшись в сплоченную предпринимательскую группу. Ее представители хорошо осознавали как свои конфессиональные истоки, так и собственные интересы в экономическом пространстве страны. Необходимость промышленно-финансового развития в новых условиях определялась уже не исключительно хозяйственными, но и политическими причинами. А это, в свою очередь, актуализировало потребность купеческой буржуазии в союзниках на общеимперской арене. Заметим, что эта задача решалась в контексте структуризации российских общественно-политических сил, происходившей после отмены крепостного права. Часть правящей элиты страны выступила тогда за модернизацию самодержавия: по ее мнению, новые условия диктовали и новые форматы государственной конструкции с использованием представительских принципов. В этом виделся способ укрепления власти – прежде всего, по известным европейским образцам. В 60-70-х годах XIX века такие сценарии постоянно предлагали аристократические сановники: великий князь Константин Николаевич (младший брат Александра II), министры внутренних дел П.А. Валуев и М.Т. Лорис-Меликов, могущественный шеф III Отделения П.А. Шувалов и др.[472]

Однако, эти предложения вызывали уничижительную критику другой части интеллектуальной элиты, которая трактовала подобные веяния как разрушение основ монархического строя, гармонично присущего народному духу. Попытки ограничить самодержавие расценивались как навязывание западных стандартов, неприемлемых для русской почвы. После демонтажа крепостничества противостояние между этими кругами определяло содержание российской внутриполитической жизни. Обстановку, царящую в верхах, хорошо передал князь В.П. Мещерский, приверженец государственно-почвеннических принципов:

«...Все, кто не при дворе... все, кто честно трудится на благо правительства и России, с бескорыстной преданностью Государю и с мыслью об интересах страны, вся эта Россия – молодая, образованная и самоотверженная – была объявлена “народной партией", оппозиционной партией»[473].

По его убеждению, это стало возможным, поскольку проводники западных проектов в них, а не в России, обрели свою настоящую родину. Оттого-то либеральная клика испытывала недостаток в исконно русских людях, отказывающихся вставать под ее знамена, и рекрутировала немцев и поляков, обитающих в петербургских салонах[474]. Позднее Мещерский развивал представления о «народной партии», прямо именуя ее русской; ее влияние неуклонно ширится, хотя она «образовалась, существует и действует без всякой организации и при полном отсутствии всяких внешних форм». Ее объединительным началом служит государственно-общественное устроение жизни, сообразное культурным и религиозным традициям[475]. Наряду с князем Мещерским к русской партии относилось славянофильское течение, группа во главе с известным публицистом М.Н. Катковым, а также целый ряд деятелей, включая К.П. Победоносцева.

Их взгляды, ориентированные на развитие страны в соответствии с исконно русскими устоями, позитивно воспринимало староверческое купечество. Оно выставляло себя в качестве того самого народа, об интересах которого следовало бы по-настоящему заботиться и о чьем благе так любили рассуждать эти российские интеллектуалы. В свою очередь, интеллигенция обрела вполне конкретный объект для своих политических чаяний; ради него и велись шумные политические баталии. Заметим, что подобный образ народа оказался привлекательным: общение с промышленниками, обладающими миллионными состояниями, было продуктивным и не ограничивалось духовно-нравственными беседами. Принадлежность этих выходцев из народной среды к расколу нисколько не смущала печалившихся за русский путь дворянских интеллигентов. Наоборот, они усматривали в этом определенную самобытность, приверженность устоям и т.д. Конечно, К.П. Победоносцев стоял здесь особняком: в силу своих негативных взглядов на староверие, а затем из-за обязанностей Обер-прокурора Синода он в принципе не мог иметь точек соприкосновения с подобной публикой. Но столь непримиримую позицию не разделяли его идейные соратники, старавшиеся меньше обращать внимания на постоянное недовольство.

В этой связи интересно посмотреть на взаимоотношения или, точнее, на союз названной русской партии и раскольничьего купечества (причем данную страницу российской истории нельзя отнести к разряду достаточно разработанных). Возьмем документ, который в литературе квалифицируется в качестве манифеста общественных сил, противостоящих либеральной порче русской земли. «Письма о современном состоянии России» Р.А. Фадеева пользовались большей популярностью и выдержали четыре издания; в них затронут широкий круг вопросов по устройству жизни. Документ содержит откровенные реверансы в адрес раскола – в связи с его огромной значимостью для отечества. Мы узнаём, что, оказывается, с подлинно нравственными идеалами:

«живут только населения, выделившиеся в раскол; одни эти населения способны и в мирских делах к общему почину и дружному взаимодействию; потому же они неуязвимы как крепость для тлетворных политических учений»[476].

Люди идут в раскол для удовлетворения душевных потребностей, которого они лишены в господствующей церкви. Этим и объясняется упорство раскольников: они не хотят духовного рабства. Впечатляет вывод, сделанный в письме:

«Недалек, может быть, тот день, когда центр тяготения народных верований передвинется из православия в расколы»[477].

(Здесь нельзя еще раз не вспомнить К.П. Победоносцева: конечно, хранителя православия могли подстерегать разные неприятности, но слышать такие признания из уст своих соратников – переживание не из легких.) Далее, продемонстрировав источники подлинной нравственности, Фадеев призывает не засорять их всякими ненужными вещами: необходимо исключить любые намеки на парламентаризм, отбросить пустые мечты о разделении властей, отказаться от признания прав за общественными группами. Все это занимает лишь европейски образованных людей, но не они стоят во главе русского народа, который верит только верховной власти. В России противоречия существуют не между самодержцем и народом, как на Западе, а между бюрократической опричниной и верной царю землей[478]. В завершение Фадеев назвал те конкретные силы, которые, по его убеждению, начинают сознавать естественный путь развития государства и с которыми связано будущее страны: московский фабрикант, поволжский купец и дельный земец[479].

Акцент на старообрядческую буржуазию, неизменно подчеркивавшую свое народное происхождение, характерен для всех, кто разделял идеологию приведенного выше манифеста. Так, сотрудничество с ней стало визитной карточкой славянофильского течения в пореформенную эпоху. В этот период славянофилы, ранее замеченные разве что в философских дискуссиях, начинают плотно взаимодействовать с торгово-промышленной элитой староверия и энергично отстаивать во власти интересы московских воротил. Это относится к таким известным фигурам, как И.С. Аксаков, Ю.Ф. Самарин, князь В.А. Черкасский, Ф.В. Чижов, А.И. Кошелев и др. Из этой плеяды общественных деятелей особо следует выделить Федора Чижова (1811-1877). Его влияние в кругах староверческих купцов было крайне сильным: говоря современным языком, он выступал в роли генерального менеджера с правами акционера. Ф. Чижов – дворянин из Костромы; после окончания петербургского университета он остался там преподавать, а по выходе в отставку жил за границей, занимаясь историей искусств. Из-за контактов с борцами за славянское дело Чижова арестовали в Австрийской империи и выслали в Россию. Здесь ему было запрещено проживание в обеих столицах, но после смерти Николая I запрет сняли, и он поселился в Москве[480]. С этой поры его судьба неразрывно связана с московским купечеством, чьим деловым партнером он являлся до самой смерти. В 1858-1862 годах Ф.В. Чижов издает «Вестник промышленности», публиковавший материалы о нуждах фабрикантов; сюда обращались за советами и разъяснениями, и популярность издателя журнала была необычайно высокой[481]. В 60-70-х годах XIX столетия Ф.В. Чижов стоял у руля наиболее крупных коммерческих инициатив региона: это и учреждение первых московских банков – Купеческого и Общества взаимного кредита, и участие в железнодорожном строительстве. Причем концентрировался он прежде всего на продвижении проектов в коридорах российского правительства, имея связи с чиновниками. Его дневник содержит описание ряда аудиенций у Министра финансов М.X. Рейтерна, а также тесного общения с одним из чиновников финансового ведомства К.Ф. Литке, через которого подавались записки и собирались нужные сведения[482]. Тесные контакты имелись у Чижова с Министром путей сообщения К.К. Посьетом: тот высоко ценил его деловые качества и даже приглашал в свои товарищи по министерству. Именно с помощью Посьета Чижов смог получить для купеческой буржуазии концессию на строительство Донецкой железной дроги[483]. О важной роли Чижова в продвижении московских дел свидетельствуют и письма ему И.С. Аксакова. В них постоянно встречаются такие фразы: