Василий Песков - Полное собрание сочинений. Том 5. Мощеные реки. Страница 46

Метнется вперед, опять прибежит, прыгает, пытаясь лизнуть хозяина в щеку.

— Ну понимаю, понимаю. Рада, что взяли. Беги ищи, ищи…

Собака должна разыскать глухаря и держать лаем на месте, пока охотники подойдут. Нам не везет. Собака надолго пропадает, а лая не слышно. Раза два, кажется, был голос, но пока продираемся зарослями рябины, хвощей и лабазника, собака выбегает навстречу и виновато крутит хвостом. Мало-помалу интерес к глухарям стал пропадать. Вымокшие и усталые, решаем зажечь костер, обсушиться.

Старик, однако, не стал раздеваться. Покурив и подержав над огнем морщинистые ладони, сказал:

— Я маленько тут похожу…

Полтора часа его не было. Я начал думать: не случилось ли чего? Уже приготовился подать сигнал выстрелом, как подбежала, отряхиваясь, собака. Следом за ней вышел старик.

— А где же добыча, Федор Василич?

С минуту старик отогревал руки. Прислушался к стуку дятла.

— У меня тут сын похоронен… Старший.

Дятел садится почти над самым костром. Мелкие крошки из-под его клюва падают в дым.

— Старший сын… Могила в первый же год в траве потерялась. А березы там, в гущине, я помнил. Теперь и березы что-то не разыскал. Туман в глазах, память, как решето…

Я сказал, что знаю историю с сыном от человека из Каробатово, который теперь в Москве.

— А, это Егор, значит… Да, мы с ним много тут походили… И до Москвы дошло… Двадцать три года хожу с этой ношей. С кем повздорил чуть-чуть, сразу: «А ты сына убил». Глотаю комок. Убил. Да, И ничего не могу ответить. Разве объяснишь всякому… С собакой иногда говорю. Ходим, ходим вдвоем, начну ей рассказывать… Умная тварь, все понимает… Двадцать три года камень вот тут…

Сына в сорок втором из деревни проводили вместе с пятью ровесниками. Деревня была поболее, чем теперь, — восемнадцать дворов. Ребята уходили не очень грустные. Плакали матери. Из мужиков один Федор Орлов провожал новобранцев.

Большого разговора в дороге не было.

Федор сказал тогда ребятам-охотникам: «Глядите там. Живем один раз, но какая жизнь, если немец до Камы дойдет. Держитесь!»

Ребята, видно, сразу попали в бой. На двух летом пришли «похоронные». Двое прислали письма из госпиталя. От Ивана почему-то не было слухов. В войну, когда человек «без вести», у семьи всегда имелась надежда. Федор Орлов любил сына и успокаивал мать: «Иван не пропадет без вести…»

И вести пришли. Пришли с такой стороны, откуда отец никак ожидать не мог. Сначала бабенки возле колодца, а потом и напарник, столяр из соседней деревни, сказал в открытую: «Иван в лесу скрывается, дезертир». Федор Орлов сначала стал на дыбы: «Пристрелю, кто будет такую позорную сплетню пущать! Не было такого в роду у нас!» Оказалось — не сплетня.

Стали пропадать в деревнях куры, ульи, коза пропала, корова не вернулась из леса. И все это — вдовье. Баба, у которой козу увели, пришла к Федору с дитем на руках: «Чем кормить буду?

Твой увел. Видели его в лесу!» Видели, будто Иван приходил даже домой к матери, когда отец был в обходе. Мать плакала, божилась: не приходил, не видела. Отец каждое утро открывал глаза и вздрагивал от первой и постоянной мысли: «Дезертир, трус». Поседевший за полгода лесник Федор Орлов положил однажды в котомку хлеб, взял ружье и ушел в лес.

Раз в пять дней он возвращался в деревню, чтобы взять хлеба, и опять уходил. От простуды или от напряжения сил он захворал. «Ноги еле носили. Оброс. Худой стал, как мощи». На пятнадцатый день на кладке через ручей к болотному острову лесник увидел следы. Увидел бересту, ободранную с берез для костра. Посреди острова нашел покрытый берестой балаган. Обошел кругом. Тихо. В балагане стояла железная печка. У печки лежали лопата, связка ключей. В углу стояло ведерко с мукой.

Вышел отец, затаился в кустах. Ночью никто не пришел. А утром увидел: между деревьями к избенке идет человек, несет мешок за спиной. «Я б его из тыщи узнал. Высокий, красивый. Крикнул ему: «Иван!.. Что же это такое, Иван?!.. Видишь, на кого я похожий из-за тебя? Вернись, люди простят. Пойдешь на фронт — люди простят!» Старик сейчас не помнит уже, каким доподлинно был разговор. Помнит: сын бросил мешок и побежал. И тогда отец, не делавший промаха на охоте, поднял ружье…

Он вернулся в деревню на другой день: «Я убил сына». Милиция не поверила, а мать поверила сразу. Упала и начала скрести половицы ногтями: убил, убил сына!.. «Мать умерла недавно. Три года, как умерла. Я на коленях стоял у постели. Говорила: Федя, все прощаю тебе. А я по глазам видел — не простила».

Стучит дятел. То на осине стучит, то опять садится над самым костром. Старик гладит рукой задремавшую возле огня собаку.

— Схоронили его в лесу, вот в той стороне. Из района приезжали доктор и следователь с милиционером. Я их по одному переносил через топкое место. Сын лежал лицом книзу. Ножик у него был, два сухаря в кармане и письмо от какой-то девчонки. Докторша плакала. А милиционер сказал: «Ты, Федор Василии, поступил, как Тарас Бульба». Вот и живу Бульбой двадцать три года. Первое время дорогу перед собой не видел. Все хорошо да просто в книжках бывает. А тут живешь и думаешь, думаешь…

— А как остальные ребята?

— Всех вырастил. Поразъехались. В Перми, на Дальнем Востоке… Клава, младшая, пишет и погостить приезжает. А так — один. Старушку приютил в доме. Вместе доживать будем…

За двадцать годов вот первый раз душу излил. Да еще с собакой иногда говорим, говорим… Разве объяснишь собаке, какое это время было и как надо человеку держаться…

Мы потушили костер. Небо расчистилось. Морозило. Мокрые листья на открытых местах взялись ледяной коркой. Даже от собачьего бега в лесу похрустывало.

— Ну что, Майка, зима? Зима, зима на пороге.

Впереди меня тяжело шел высокий, слегка сгорбленный человек. До Каробатово было километров десять по топкому лесу.

Фото автора. 13 ноября 1966 г.

Крылья

(Широка страна моя…)

На снимке: московский аэропорт «Домодедово». Всем, конечно, известно, что он самый-самый в стране. Перед его алюминиево-стеклянной громадой в первый раз действительно стоишь растерянный. Но раз от разу…

И вот уже входишь сюда без волнения, так же как на железнодорожный вокзал. Впрочем, не следует обижать дорожный вокзал, у которого тоже была своя молодость. Известно, что первые поезда России, между Москвою и Петербургом, несколько дней подряд возили людей задаром.

Люди боялись ездить, не покупали билетов, и только отчаянные головы решались. Это было не так уж давно — сто лет назад. А сегодня в «Домодедово» я проследил за старушкой: бойко выправив билет, с узлами, со связкой желтого лука, она поднялась по лестнице в Ту-104, помахала кому-то рукой на прощанье…

Десять лет назад летали больше всего командированные, летели по спешному делу или вызванные куда-то житейской радостью или горем. Теперь летают все: старые, молодые, студенты, школьники, отпускники, курортники. Любопытная цифра: десять лет назад «Аэрофлот» перевозил за год восемь миллионов людей. В этом году пассажиров уже сорок два миллиона. Дотошные статистики подсчитали: каждый момент в воздухе находится двенадцать тысяч человек. Вот сейчас вы читаете эту заметку, а в этот момент двенадцать тысяч пассажиров «Аэрофлота» находятся над землей.

Кое-кто из них летит в Африку, в Америку или в такой угол нашей страны, куда ни поездом, ни оленем, ни просто пешком.

Самолеты везут автомобили и трактора для дальних сибирских строек. Самолеты во многие города везут матрицы для газет. Самолеты каждый день уходят на разведку погоды, опыляют поля и виноградники, везут горючее и харчи для полярников, в океане разведывают рыбу и над лесами следят: не случилось ли где пожаров. Тысяча самолетов и вертолетов ежегодно служат геологам. Самолеты и вертолеты спешат к больному, к рыбакам, затертым во льдах, с юга на север везут фрукты и овощи. Этот снимок для газеты сделан тоже с помощью авиаторов. Тюменские нефтяники признаются: «До нефти нам бы сто лет не добраться, если бы не авиация».

Я сам видел, как в тюменских болотистых дебрях работает вертолет: несет над землей связки труб, автомобиль, домик для буровой.

В мире, насыщенном авиацией, наше умение летать и наша техника на хорошем счету. Недавний случай в Европе: швейцарцам надо было поставить в Альпах высоковольтные мачты. Позвали американцев. Американцы полетали и сказали: «Не можем — слишком сложна операция для вертолета». Позвали известного американского пилота Мэшмэна. Полетав над трассой, он посоветовал: «Зовите русских. У них есть Ми-6. Швейцарцы позвали русских.

Летчики Василий Колошенко и Юрий Гарнаев в три дня установили тридцать одну опору на крутых склонах Швейцарских Альп. Узнать об этом было так приятно, как будто ты сам устанавливал эти опоры…