Леонид Беловинский - Энциклопедический словарь советской повседневной жизни

Л.В. Беловинский

Энциклопедический словарь советской повседневной жизни

Памяти моего отца

Василия Ивановича Беловинского

посвящается

К ЧИТАТЕЛЮ

В основе работы лежит мое представление о повседневной жизни как совокупности форм практической реализации норм и стандартов отношений между людьми; повседневность включает труд, быт и отдых, причем быт может быть индивидуальным (семейным) и общественным. Изучение русской повседневности началось совсем недавно, а к изучению советской повседневной жизни немногочисленные ученые только приступают в последние полтора-два десятка лет.

Советская эпоха в основном закончилась в 90‐х годах ХХ века. И уже нынешние двадцатилетние россияне не имеют о ней внятного представления, а те, кто родился и вырос в Советской стране, принадлежат к старшему поколению и скоро начнут уходить из жизни. Но и родившиеся в 1930–40‐х, даже в 1950‐х годах, уже имеют смутное понятие о первой половине советской истории в ее повседневной части. Например, многие ли из ныне живущих помнят, как выглядели продовольственные или промтоварные карточки, и знают о нормах и условиях выдачи товаров по карточкам? А ведь карточная система существовала в СССР не только в 1941–1947 годах, но и в начале 1930‐х. Нынешний обыватель уже затруднится расшифровать аббревиатуру МТС и не имеет понятия об условиях ее работы, не знает, какова была система социального обеспечения в СССР и с удивлением узнает, что, например, не только колхозники, но и ряд категорий служащих стали получать пенсии лишь в 1950–60‐х годах, и, читая у И. Ильфа и Е. Петрова «Сидел я в тамошнем допре…» не догадывается, что «допр» – это дом предварительного заключения, аналог современного следственного изолятора. Таким образом, огромная масса современных граждан России не имеет четкого представления о жизни своих родителей и, тем более, дедов, а при чтении книг тех же И. Ильфа и Е. Петрова, В. Каверина, В. Катаева, М. Булгакова и др. сталкивается с непонятными, но имеющими существенное значение реалиями ушедшей жизни. Тем более становятся в тупик наши зарубежные современники, а ведь в США, Франции или Германии работает огромное количество ученых-славистов, в основном занимающихся советским периодом российской истории и советской литературой, на кафедрах и факультетах славистики учится множество студентов.

В советскую жизнь, особенно в ее первые десятилетия, плавно перешло в неизменном виде или, напротив, сильно изменившись, большое количество реалий дореволюционной русской эпохи. Поэтому в словарь включены некоторые термины и понятия, имеющие отношение к дореволюционному периоду. К тому же представляет интерес и вопрос, что изменилось в жизни россиян после 1917 года, в лучшую или в худшую сторону, и автору показалось необходимым дать многие явления в их историческом развитии. Далее, понятие «советский период» довольно растяжимо: в него на законных основаниях может быть включена и, так сказать, «антисоветская» часть жизни в России: люди жили на территории, занятой белыми армиями и разного рода атаманами во время Гражданской войны, под немецкой оккупацией в период Великой Отечественной войны и в немецком плену, а на контролируемых советской властью окраинах довольно долго вели партизанскую войну «бандеровцы», «лесные братья» и пр. Кроме того, в словарь, посвященный преимущественно быту, включены и многие вполне понятые слова. Например, что такое джинсы – сегодня знают все. Но уже далеко не все знают, что значило приобретение джинсов для советского молодого человека в 1960‐х и даже в 1970‐х годах, как к ним относились «власть предержащие» и т.п. То же самое можно сказать о множестве простейших и вроде бы понятных реалий советской жизни, начиная, допустим, с зубного порошка и кончая шляпой и галстуком.

В словарь вошло множество терминов и реалий, вроде бы не имеющих отношения к повседневности, а уж тем более к быту: местные государственные учреждения, общественные и политические организации и т.д. Но быт есть лишь часть повседневной жизни, которая в сильнейшей степени формируется экономическим, социальным и политическим строем страны, правительственной политикой. Все советские люди в той или иной степени сталкивались с низовыми партийными организациями, а многие были членами Коммунистической партии, и уж тем более комсомола и пионерской организации. При существовавшей в СССР практике «добровольно-принудительного» вступления в общественные организации очень многие платили членские взносы в организации, которые знали только по названию, а иной раз и названия не могли правильно расшифровать, запоминая только столь популярные в СССР аббревиатуры и сложносокращенные слова-названия. На судьбы миллионов людей, искалечив их жизнь, оказали влияние такие события, как «чистки», раскулачивание, коллективизация, ежовщина и бериевщина. Кому-то покажется излишне большим количество жаргонных выражений, принадлежащих лагерному миру. Однако в стране, где не так много людей, не имевших контактов с этим миром (или сам сидел, или сидел кто-то из родственников, друзей, знакомых, сослуживцев), тюремный лексикон стал неотъемлемым элементом повседневной речи вполне мирных людей. Я и сам с раннего детства широко пользовался им. Но ведь мое детство прошло в районе, на который распространялись страшные щупальца Вятлага, а среди друзей немало было обитателей бараков с их специфической субкультурой. У читателя может вызвать смущение и даже возмущение очень большое количество статей, содержащих негативную информацию о жизни в СССР. Что делать: такова история нашей страны. Напротив, я, по мере сил, старался показать то хорошее, что в ней существовало, например детскую политику.

Предлагаемый словарь и призван объяснить читателям не только выпавшие из обихода слова и понятия, но и общественное содержание современных нам бытовых реалий в недалеком прошлом. Он рассчитан не только на российского, но, в известной мере, и на зарубежного читателя.

Считаю необходимым упомянуть ныне покойного В.И. Канатова, в 1970‐х годах – моего первого редактора в издательстве «Советская энциклопедия», инициатора ранее вышедшего «Российского историко-бытового словаря», проявившего огромный интерес к новой книге и активно помогавшего в ее создании.

A

АБАЖУР – колпак на электролампе, прикрывающий глаза от яркого света. После революции характерные для квартир зажиточных слоев населения шелковые абажуры в трактовке идеологических органов стали символом «мелкобуржуазного, мещанского уюта». Партийная, особенно комсомольская печать ополчилась на абажуры. К сер. 1930‐х гг. настроения революционного аскетизма в обществе были уже не столь радикальны, и абажуры стали признаком зажиточной, «культурной» жизни. Тем не менее, в силу слабого развития легкой промышленности и общей бедности населения, абажуры не получили распространения до сер. 50‐х гг.; нередко лампы висели «голые», а в случае необходимости прикрывались самодельным колпаком из бумаги или даже листа газеты. В общественных помещениях висели конусообразные абажуры или большие шары из молочного стекла, а нередко и примитивные жестяные «тарелки», изнутри окрашенные в белый, а снаружи – в зеленый, серый или синий цвет. В квартирах в послевоенный период в большой моде были огромные матерчатые абажуры с частыми складками и бахромой, обычно оранжевые. В кон. 50‐х гг. советская пропаганда вновь ополчилась на матерчатые абажуры как проявление мещанства. Насыщение торговли абажурами в 50‐х гг. совпало с появлением в кон. десятилетия и нач. 60‐х гг. моды на легкие стеклянные или пластиковые плафоны-тарелки и хрустальные люстры, да в малометражных панельных домах с низкими потолками большие абажуры оказались и неуместными. См. также Осветительные приборы.

АББРЕВИАТУРА – сочетание начальных букв названий учреждений, стран, организаций и пр., напр.: НКВД – Народный комиссариат внутренних дел, СССР – Союз Советских Социалистических Республик, АН – Академия наук. Как и сложносокращенные слова (Главковерх, наркомат и т.д.), появилась в эпоху телеграфа, с 1910‐х гг., для сокращения текста на буквопечатающих аппаратах Юза. Первоначально после каждой буквы для обозначения сокращения ставилась точка: Р.С.Ф.С.Р. В СССР аббревиатуры нашли широчайшее применение, став типичным явлением повседневной жизни и даже перейдя в жаргон.

АБОРТ – искусственное прерывание беременности. В СССР, впервые в мире, был легализован в нояб. 1920 г. и делался бесплатно по справке из райздравотдела, хотя и был признан «социальным злом». Операция делалась без анестезии: считалось, что боль – расплата за избавление от ребенка. С 1924 г. даже создавались абортные комиссии, регулировавшие очереди на операции, причем преимуществом пользовались фабрично-заводские работницы. Право женщин на аборт зафиксировал и семейно-брачный кодекс 1926 г. С 1930 г. операция стала платной и стоимость постоянно повышалась, составляя от 25 до 350 руб. Делались аборты как бабками-повитухами, так и врачами, как на дому, так и в больницах; дороговизна операции вела к тому, что многие женщины пытались самостоятельно прерывать беременность (обычно варварскими средствами – вязальными спицами и т.п.) и возросла женская смертность от сепсиса. Правительственным постановлением от 27 июля 1936 г. аборты были запрещены законом и разрешались только женщинам с наследственным заболеванием и в случае, если беременность угрожала жизни и здоровью женщины. В результате показатель рождаемости в городах повысился с 25 младенцев на 1 тыс. чел. в 1935 г. до 31 в 1940 г. Однако множество женщин прибегало к подпольным абортам, совершавшимся не столько врачами, боявшимися судебного преследования, сколько разного рода знахарками. Услугами подпольных абортмахеров пользовались даже жены ответработников. Газеты регулярно печатали заметки о судах над врачами и знахарками, производившими аборты, а также над теми, кто принуждал женщин к аборту (преимущ. это были мужья). Сами женщины по тому же закону сначала подвергались лишь общественному порицанию, затем штрафам, но на местах в некоторых случаях преследовались по суду. Резко увеличилось количество самоабортов, и смертность женщин от кровотечений и заражения крови возросла вчетверо. Но и в случае благополучного исхода при установлении факта самоаборта дело передавалось в суд. В кон. 30‐х гг. возросло и число детоубийств сразу после родов, прошедших вне роддома, тайно. В послевоенный период в связи огромными потерями населения в войну и необходимостью их компенсации преследования за аборты ужесточились, и женщин, сделавших аборт, стали сажать в тюрьму. С 23 нояб. 1955 г. производство абортов стало свободным, и они превратились в обычную мелкую гинекологическую операцию, для которой женщину держали в больнице 1 сутки.