Владимир Большаков - Кофе и круассан. Русское утро в Париже

Владимир Викторович Большаков

Кофе и круассан. Русское утро в Париже

© Большаков В., 2015

© ООО «ТД Алгоритм», 2015

Вместо предисловия

Между Францией и Россией бывало всякое. Были войны с «Великой армией» Наполеона Бонопарта (с 1812 по 1815 г.), под знаменами которой выступала вместе с Францией практически вся Европа; Крымская кампания (1853–1856), где Франция в коалиции с Англией и Сардинским королевством вторглась в южные пределы России; интервенция Антанты в 1918–1921 гг. В ходе второй мировой войны мы были союзниками со свободной Францией де Голля, и символом этого союза стали эскадрилья «Нормандия-Неман», а также боевые операции отрядов советских военнопленных, влившихся в движение Сопротивления в оккупированной Франции. Но по другую сторону линии фронта действовала против нас в те же самые годы и дивизия СС «Карл Великий», укомплектованная на 100 процентов гражданами Франции. Немногие из ее солдат и офицеров, уцелевших после битв под Сталинградом и в Померании, после войны отсидели вместе с пленными гитлеровцами положенные им сроки в ГУЛАГе.

В летописи наших отношений печальные страницы франко-русского противостояния занимают, к счастью, во временном отношении совсем немного места. От тех лихих времен остались в русском языке слова «шерамыжник» (от слов «Cher ami!», т. е. «Дорогой друг!») и «шваль» (от слова «Cheval» т. е. «лошадь») с которыми обращались к русским крестьянам за подаянием и гужевым транспортом изголодавшиеся и измученные солдаты отступавшей армии Бонопарта. Французам наши казаки, занявшие в 1814 г. Монмартр, оставили словечко «Быстро!», что французские половые быстро поняли, как «Давай, пошевеливайся!» и впоследствии преобразовали его в свой вариант названия ресторанов «фаст-фуд» под именем «bistro». Общего между нами куда больше, чем различий. И куда солиднее летоисчисление нашей дружбы и союзничества, отношений, полных взаимной восторженности и взаимопонимания.

Все, однако, начинается, говоря словами Уолта Уитмена, с «корней травы». С желания понять друг друга и умения этого добиться. Ни то, ни другое невозможно без информации о том, кто же мы такие?

Францию и французов понять не так-то просто. И если русские иной раз похваляются тем, что для того, чтобы нас понять, надо пуд соли съесть, то французы то же самое скажут и про себя, только добавят одно слово: «пуд морской соли». Когда я писал эту книгу, я меньше всего думал о том, чтобы представить на суд читателей некий банк данных о том, что из себя представляют французы. «Типичного» или «среднего» француза, которого для удобства обобщения именуют обычно «Месье Дюпон» (аналог нашему Иванов – Петров – Сидоров), в общем-то не существует. Но те типичные черты, что ему свойственны, надо учитывать, если хочешь понять Францию и французов и быть самому ими понятым.

Поначалу я совсем не хотел касаться политики в этой книге, но все же решил рассказать о двух президентах Франции: Франсуа Миттеране и Жаке Шираке. Как ни парадоксально, в них при ближайшем рассмотрении находишь больше типичных черт месье Дюпона, чем в обычном рядовом французе. Если месье Дюпон почитает насмешку самым большим для себя оскорблением, то президенты Франции, к какой бы партии они ни принадлежали, выше всего ставят величие Франции, ее честь и достоинство и никому не позволят на это посягать. Увы, в истории наших отношений были такие периоды, когда в Москве этого не понимали. И не случайно генерал Де Голль еще в 1942 году говорил о «трагическом непонимании, мешавшем союзу между нашими странами».

«Все, однако, начинается, говоря словами Уолта Уитмена с “корней травы” С желания понять друг друга и умения этого добиться. Ни то, ни другое невозможно без информации о том, кто же мы такие?

Францию и французов понять не так-то просто. И, если русские иной раз похваляются тем, что для того, чтобы нас понять, надо пуд соли съесть, то французы то же самое скажут и про себя только добавят одно слово – “пуд морской соли”».

10 декабря 1944 года в ходе официального визита Де Голля в СССР был подписан франко-советский Договор о дружбе и взаимопомощи. Генерал сказал тогда, поставив под ним свою подпись: «Для Франции и России быть объединенными – значит быть сильными, быть разъединенными – значит находиться в опасности».

Тем самым будущий президент Пятой республики суммировал весь исторический опыт наших отношений. Де Голль не раз говорил об «особом характере» франко-русских отношений, о роли Франции как моста между США и Россией и России как моста между Европой и Азией. При этом он всегда подчеркивал именно слова «Россия» и «русский», т. к. слова «СССР» и «советский» генерал не воспринимал на дух. Это, соответственно, в руководстве СССР истолковывали как личное оскорбление. В результате ровно через 10 лет после подписания нашего Договора о дружбе он был расторгнут Советским Союзом в одностороннем порядке под предлогом подписания Францией Парижских соглашений, по которым ФРГ получила доступ в НАТО. Но еще за два года до этого вышел 11 том Большой советской энциклопедии, в котором Де Голлю был вынесен приговор Агитпропа.

О нем БСЭ сообщала следующее: «Де Голль – французский реакционный деятель, руководитель фашистской (!) партии «Объединение французского народа», монархист и клерикал». Советскому читателю внушали, что оказывается его организация «Свободная Франция», с которой СССР и заключал соглашение о союзничестве в войне против фашизма, была создана по заданию Черчилля, что уже само по себе в те годы было в СССР криминалом. Далее, в том же духе «классовой ненависти», который отравил наши отношения на долгие годы «холодной войны». Франция попала в разряд наших «империалистических врагов», а хорошими французами считались только те, кто принадлежал к Французской коммунистической партии и Обществу дружбы «Франция – СССР», находившемуся под контролем тех же коммунистов. На долгие годы между двумя странами образовалась новая пропасть непонимания. К счастью, де Голль сумел подняться выше всего этого бреда и сделал первый шаг навстречу Москве вскоре после своего избрания президентом. И я бы не вспоминал об этой печальной истории, если бы она не свидетельствовала о том, что непонимание между руководителями наших страна оборачивается и непониманием между нашими народами.

Больше всего мне хочется, чтобы эта книга помогла моим соотечественникам понять французов. Нам есть чему у них поучиться, как и им у нас. Но дело тут не в некоем практическом смысле, а в абсолютно необходимом для новой России духовном воссоединении с той цивилизацией, которая дала нам так много и взяла от нас не меньше. Но, взяв, особенно в послереволюционные годы, сумела и сохранить то, что революционная Россия отринула, то, что мы сейчас собираем по крупицам. В этой книге я посвятил тому немало страниц и целую главу «Здесь Русью пахнет». При работе над ней и другими главами книги я частично использовал свою книгу «Русские березы под Парижем» (М.: Издательство «Молодая гвардия», 1989), которая была удостоена премии Воровского Союза журналистов СССР, а также ряд моих статей и очерков, публиковавшихся в периодической печати Советского Союза и России в конце XX – начале XXI века.

Часть первая

Кто вы, месье Дюпон?

Расхожее российское представление о французе являет собой некую литературно-кинематографическую окрошку. При слове «француз» в нашем воображении всплывает уникальное создание: человек, очень похожий на д'Артаньяна, причем в исполнении Аллена Делона, но не в мундире, а в костюме от Пьера Кардена, добивающийся взаимности от Анжелики в варианте Брижит Бардо, которая напевает блюзы Патриции Касс… И так далее…

Почему их не любят

Как правило, русские плохо знают Францию и судят о ней по стереотипам еще XVIII века. При этом о Франции и французах у нас представление розовое, несмотря на довольно мрачные отзывы о представителях этой нации практически всех русских классиков, которые когда-либо здесь живали, от Фонвизина до Бунина. Достаточно вспомнить фразочку Фонвизина из его «Писем из Франции»: «Если француз проведет день, не обманув кого-либо хотя бы на один франк, он будет чувствовать себя глубоко несчастным».

В конце XVIII века, примерно в то же время, что и Фонвизин, граф Оксфордский, сэр Гораций Уолпол писал: «Французов я не люблю не из вульгарной антипатии между народами, живущими по соседству, а из-за их высокомерия и привычки демонстрировать свое ничем не оправданное превосходство». В конце XX века одна английская газета написала, что во Франции прекрасно отдыхать и что Франция была бы еще прекраснее, если бы… «там не было французов». По оценкам августа 1997 года, французы «агрессивные вульгарные, грязные, плохо организованные и ленивые» (лондонская «Миррор»). В июльском опросе 1997 года, опубликованном газетой «Фигаро» под заголовком «Что думают о французах иностранцы», немцы утверждали, что французы «не дисциплинированы и агрессивны». Американцы, напротив, заявили, что французы «робки и холодны». Англичане в ходе того же опроса возмущались французскими «невежеством, неорганизованностью и склонностью к болтовне». Можно подобрать соответствующую коллекцию аналогичных высказываний о французах в переводе практически со всех европейских языков. Высказывания же некоторых американцев на ту же тему и вовсе порою непереводимы. Справедливы ли все эти инвективы? В чем-то, да. По большей части, нет. И, может быть, отчасти объяснение современной неприязни, скажем, англичан к французам (во многом обусловленное общей историей) следует искать, скорее, во многовековой привычке. А может быть, ответ заключается как раз в вопросе британского «Экспресса»: «Почему мы, англичане, много лучше себя чувствуем, когда ненавидим французов?»