Светлана Веселова - Город. Между архитектурным проектом и информационной сетью

Город. Между архитектурным проектом и информационной сетью

Светлана Борисовна Веселова

© Светлана Борисовна Веселова, 2015

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Введение. Человек в дисциплинарной карте мегаполиса

Название книги отсылает к проекту и к сети: к проекциям, представлению о городе, и к оборотной, ускользающей от строительных планов стороне города-муравейника, темного слепого течения городской жизни. Попытка описать город как проект архитектора (будь то Бог или человек) окинув взглядом с высоты птичьего полета, разбивается о шаги разнообразных множеств жителей, осваивающих и присваивающих город в собственных ритмах, о то, что происходит в городе ниже порога обозримости, контроля, прозрачности плана или, направляющей приезжего, туристической карты. Несмотря на тот факт, что архитектура оказывает влияние на формирование социума, выступая в качестве диктатора и строителя коллективного тела жителей городов, попытка осмыслить город, используя реконструкции архитектурных проектов разрушается там, где город продолжается как сеть, к которой подключаются самые разные ресурсы, за пределами проекта, подчиненного единому основанию. Это вопрос о власти сверхнаблюдателя и о ее следствиях – рассеянии, дезориентации, слепоте. Город идеального планирования, уходящий во тьму. Это история развития и самоотрицания городского пространства. Город уходит из города? Но это единственное мгновение, когда мы можем что-то понять.

Сложность прогнозирования антропологических последствий исторической трансформации города и современной медиальной революции заключается в необходимости привлечения множества дисциплин к такому исследованию. По словам британского историка Гарольда Диоса, история города – это история поколений зданий и поколений людей. Кроме того, это история товарной экономики, отличающей город от деревни. Город может рассматриваться как источник культурных институтов. Согласно Юрию Лотману, «город – это сложный семиотический механизм, котёл текстов и кодов, и всевозможных семиотических коллизий». Мы не можем пренебречь ни теорией и историей культуры и архитектуры, ни философией и социологией, ни антропологией и психоанализом. Можно ли не замечать курсирование идей и смыслов между научным знанием, литературой и искусством? Фрески соборов множат идею двух градов Агустина Блаженного, превращаясь в поэтические концепты. Наше исследование возможно исключительно как междисциплинарное, поэтому в нем будут вступать в различные альянсы тексты, родом из разных дисциплин. Направим наши усилия на то, чтобы аргументация была в равной мере философской и исторической, культурологической и экономической, политической и антропологической. Сам объект нашего исследования требует широкого междисциплинарного изучения, поскольку во взаимодействии человек-город те границы, что оправдывали узко дисциплинарные подходы, стремительно рушатся.

Человек вступает с городом во множество способов взаимодействия и вырисовывается в многомерном пересечении сетей этих интеракций. В культурологии, политологии, истории, социологии, антропологии и философии мы найдем множество определений и описаний города и человека в нем, артикулирующих то или иное приращение и измерение связей человек-город. Для человека, живущего в городе, сплетение улиц становятся жизненным миром, который не предстает перед нами как теория, напротив, он находит себя в нем дотеоретически. Мы, как жители, захвачены городом и являемся носителями неэксплицитных знаний о нем. Эдмунд Гуссерль говорит о жизненном мире как об интуитивно сопровождающем нас «горизонте опыта», он – фон наших переживаний, за который нельзя зайти, на нем разворачивается наше телесно-воплощенное и коммуникативно-обобществленное существование. Мы проживаем город, будучи включенными в его жизненные процессы и общественные отношения. То, что мы знаем о городе таким интуитивном образом, в строгом смысле не является знанием, это многомерная сеть ориентации. На другом полюсе возникает город как проект, как сумма знаний о нем, созданных на протяжении его исторического развития архитекторами, философами, социологами, урбанистами. В них город предстает как проекции и репрезентации, которые собираются воедино в логически связные и непротиворечивые теории и создают знание, контролирующее городское пространство. Процессы деконструкции объективного универсального знания о городе «с позиции вечности», которые мы можем проследить уже в философской системе Гегеля, особенно ярко развернулись в XX веке. Из «объективного» знание превращается в ангажированное знание, созданное социальным пространством, в котором находится исследователь в исторически переживаемом им времени. Наша задача как исследователей состоит в том, чтобы пробиться к «жизненному миру» города сквозь пространство репрезентаций. Для этого исследователю города необходимо быть практиком города, включая в оптику построения знания фрагменты жизненного опыта и эпизодических впечатлений наряду с массивом накопленных «объективных» знания о городе для создания полномасштабного анализа отношений человек-город. Ведь, следуя по направлению к истине, самое интересное – оглядываться по сторонам, сохраняя возможность решиться на новый способ быть, понимать, действовать. Попытаемся проследить нарастающее движение измерений, соединяющий организм человек-город в ходе масштабных социальных, экономических, исторических и культурных трансформаций.

Разрыв, отделяющий город от самого себя, проходит по кромке природное – культурное. Культурное значит избыточное по отношению к природному круговороту вещей и вынесенное за его границы. Даже на самых ранних стадиях своего появления город целостен и разорван одновременно, это разорванное единство делает его объектом, постоянно ускользающим от нашего исследования, вовлекая нас в параллаксное видение. Старая загадка двух сторон или изменяющегося за счет движения земли вида звезд. Ведь город возможен только там, где есть разрыв природной непрерывности и избыточность, где возникло пространство символов и стратегического планирования, вырвавшее homo из простейшего сурового производства. Согласно Библии, Каин оснует город, разорвав круг природного воспроизводства (он перестает обрабатывать землю), родовые узы (убийство брата), когда земля более не приемлет его. Путь к городу – это шаг за шагом, перепричиняющий природный порядок вещей. С другой стороны, город – это камни и живые организмы, населяющие его, он – подвержен разрушению и гибели, он – часть циклов природы.

Город кардинально отличается от простого поселения людей, объединенных целью простого выживания в среде. Как бы не претендовали современные эко-поселения на статус города, уже сами задачи и цели такой формы организации отрицают город. В исследованиях «не состоявшейся» этрусской цивилизации Алексей Наговицин подчеркивает первостепенное значение архаического города как «сакрального инструмента, управляющего миром людей»1.

Главная задача архаического города – это введение человека в сверхприродное измерение ритуального порядка. Город избыточен по отношению к имманентности жизни. Первые масштабные города в истории цивилизации Египта и Майи возникли как города мертвых. Эти форпосты вечности показывали обитающим в окрестных насельникам земли мощь и неизменность ритуала и силу бога. Идея города без обитателей, которые всегда являются источником хаоса и изменений, по-новому повториться в утопических городах XVI века, где город уже предстанет идеальным местом для организации идеального общества. Древние акрополи и военные города-castro возникли в первую очередь как центры культа, и менее всего служили целям обычного сожития. Город – это точка в хаосе, которая отмечена кровью жертвы, этот центр удерживает поле неизменного, удаленного из мира хаотических флуктуаций и непредсказуемого течения природы. Эта версия происхождения городов противоположна марксистской, представляющей возникновение города из утилитарных нужд (торговля и концентрация рабочей силы, обслуживающей цеха и мануфактуры). Согласно таким мыслителям как Фридрих Ницше, Алексей Наговицин и Славой Жижек, цивилизация держится на избыточных, бесполезных для обыденной жизни конструкциях, которые уже исторически приспосабливаются и включаются в кругооборот потребления и уровень «человеческого слишком человеческого». Так маленькое эффективное поселение превратилось в огромный лабиринт, препятствие, продуцирующий такие избыточные действия как театр и цирк, храм и фрески, двор и куртуазность, бульвары и пассажи, а с ними и прогулки, и фланирование. Культура жива до тех пор, покуда она культивирует «неразменный рубль»: утилитарно бесполезные египетские пирамиды и шумерские зиккураты. Со временем город стал границей уже не между горним и дольним, а между людьми, объединенными в разные формы взаимосвязей. Так идентичность горожанина оказалась существенно смещенной по отношению к родовой и племенной общинной идентичности.