Саморазвитие по Толстому - Гроскоп Вив Страница 21

Занятия, на которых мы не читали Пушкина, тоже не отличались особой практичностью — предполагалось, что мы сами должны пополнять свой словарный запас где только можем. Однажды мы сдавали тест на лексику, и я получила один балл из пятидесяти возможных. Для человека, который гордился своими способностями к языкам в школе и на протяжении многих лет почти не получал оценок ниже высшей, это было ужасно и очень стыдно. (Мои одноклассники шутили, что если я получала на экзамене 99%, то это не потому, что я неправильно ответила на один вопрос, а потому, что я ошиблась в написании собственной фамилии. С учетом моей фамилии это было вполне вероятно.) Одно слово, в котором я не сделала ошибки, было самым важным словом во всем тесте — по крайней мере с моей точки зрения. Выяснилось, что я была единственным человеком в группе, который знал, как по-русски «полотенце». Я и дальше ограничивала свою учебу тем, что было мне полезно или интересно. Значительно позже во время одного устного экзамена я рассказала преподавателям, как бабушка моего украинского бойфренда порекомендовала мне поправиться, потому что у меня была «задница як у воробья». Раз я могу сказать такое, думала я, зачем мне вообще Пушкин?

Но вся эта история была крайне унизительна. Весь тот учебный год мне хватало сил еле-еле держаться на плаву. Я так и не осилила до конца пушкинскую поэму, которую мы читали («Медный всадник»). И мои годовые оценки были хуже, чем когда-либо за всю мою жизнь, — очень недалеко от «неудовлетворительно». Эти оценки я узнала дома, у родителей в Сомерсете. Я заперлась в туалете и долго рыдала. Но несмотря на это феерическое падение, где-то в глубине души я понимала, что больше никогда не допущу поражения. Сейчас мне кажется, что именно разочарование в себе, в своей неспособности соответствовать стандартам этой смелой педагогической методики («Первая неделя: выучите два слова из монолога попугая… Четвертая неделя: Пушкин»), стало одной из причин моего фанатизма по отношению к русскому языку и желания овладеть им в совершенстве. Чертов попугай еще больше укрепил меня в намерении стать настоящей русской.

Впервые ознакомившись позже с «Евгением Онегиным», я отнеслась к нему настороженно, все еще испытывая предубеждение к Пушкину под влиянием своего неудачного знакомства с миром русскоговорящих пернатых и будучи убеждена, что это история о чопорном аристократическом романе. Среди студентов, приступающих к «Евгению Онегину», распространена такая шутка о произношении: «Чтобы дочитать до конца, вам, возможно, понадобится Один Джин. А то и два» [70]. (Как же мы смеялись.) По собственной воле я вернулась к роману гораздо позже, пытаясь глубже понять ту самую идею русской души. Пушкин — общепризнанный авторитет по этому вопросу. Мало того, что его творчество считается чистейшим проявлением русского языка; он сам считается человеком, в котором лучше, чем в ком бы то ни было, проявляется сущность русского человека. Ну и, честно говоря, избегая знакомства с Пушкиным, вы только создадите для себя еще больше сложностей в общении с русскими. Они не способны представить, что вы можете о нем не знать. А если вы действительно о нем не знаете, то сразу станете им врагом.

У Пушкина чудесный язык, совершенно не нуждающийся в табличках «Идиотам вход воспрещен!», которые так и норовят понаставить вокруг него филологи. Что же в нем такого особенного? То же, что в шекспировском английском: его язык богат и ярок; в нем сочетаются простые и совершенно оригинальные обороты, которые звучат так же свежо, как когда они были написаны — несколько столетий назад; в нем есть музыка. Впрочем, больше всего мне нравятся темы его произведений: трагедия вины в «Борисе Годунове», последствия алчности в «Пиковой даме», опасность гордыни в «Руслане и Людмиле». Особой притягательностью обладает тихая красота пушкинского фатализма, который кажется одновременно очень русским и общечеловеческим, универсальным. Вот, например, стихотворение 1821 года «Я пережил свои желанья…»:

Разве может автор этих строк не быть просто чудесным человеком?

Иногда мне кажется, что главная причина того священного трепета, который внушает многим людям русская литература, — это Пушкин. Если посмотреть со стороны, его творчество может оттолкнуть любого неспециалиста — в немалой степени потому, что он считается непереводимым (странно, что никто не говорит этого о Шекспире, переводить которого должно быть сущим кошмаром). Пушкин — главное орудие снобов от русской литературы. «А, так вы не читаете по-русски? Что ж, тогда вам не имеет смысла браться за Пушкина. Вы просто ничего не поймете». На этом месте я всегда глубоко вздыхаю. Если кто-то говорит, что вы неспособны что-то «понять» из-за отсутствия у вас какого-либо знания, обычно такой человек пытается вам что-то сообщить о себе самом.

Сюжет «Евгения Онегина» прост и гениален. Евгений Онегин, франтоватый и немного раздражающий молодой человек с артистическими наклонностями, получает в наследство от дяди поместье. Переехав, он встречает Татьяну, крайне впечатлительную девушку. Она без памяти влюбляется в Евгения и пишет ему по- французски письмо с признанием в любви. В ответ он, можно сказать, смеется ей в лицо и тем временем совершает еще один ужасный поступок. На вечере по случаю именин Татьяны Евгений оскорбляет своего лучшего друга Ленского тем, что оказывает знаки внимания его возлюбленной Ольге, сестре Татьяны. Несмотря на отсутствие всякого смысла (Онегин не питает каких-либо чувств к Ольге), ситуация выходит из-под контроля, и Ленский вызывает Онегина на дуэль. Ленский погибает. Удрученный и виноватый, Онегин уезжает из поместья.

Через несколько лет Онегин возвращается в Санкт-Петербург из- за границы и приезжает на бал. Там он встречается с Татьяной, вышедшей замуж за генерала гораздо старше себя. Повзрослевший Онегин видит ее по-новому, влюбляется в нее до беспамятства и сообщает ей об этом. Но Татьяна, разумеется, порядочная женщина, и у Онегина нет никаких шансов. Своим идиотизмом он загубил и свою, и ее жизнь, так что они никогда не будут счастливы. Татьяна может хотя бы утешаться своим моральным превосходством и сознанием своей правоты. Онегин сам вырыл себе яму. Хотя более уместно использовать здесь английскую идиому: он сам застелил себе постель, и теперь ему придется лежать в ней одному. (В романе нет сцены с одиноким плачущим Онегиным в постели, хотя и должна быть. И надеюсь, что в постель к нему больше никто не придет.)

Здесь мы снова имеем дело со сложным отношением к возрасту, которое нам уже знакомо по «Анне Карениной» и «Месяцу в деревне». Легко может показаться, что основа сюжета здесь — разница в возрасте: Онегин — «взрослый мужчина», отвергший молодую девушку. На самом деле Татьяне на тот момент было, скорее всего, семнадцать лет, а может быть, даже восемнадцать или девятнадцать. Онегину — двадцать пять. Татьяну иногда изображают школьницей, но на самом деле ничто не мешает ей выйти за Онегина замуж. Это Евгений упускает момент и пренебрегает Татьяной. Когда он становится старше и осознает свою ошибку, шанс уже безвозвратно упущен. Это и есть главное, что сообщает нам автор о жизни: все мы глупы и не понимаем, что для нас хорошо, пока не становится слишком поздно. Жизнь и так сложна и непредсказуема — а мы еще и умудряемся упускать собственное счастье. И винить в этом, кроме нас самих, некого. (Простите. Но я предупреждала, что не все эти жизненные уроки будут радостными. Как вы уже, вероятно, сами поняли, большинство из них такими точно не назовешь.)

«Евгений Онегин» — классика русской литературы, ранний прототип прозаического романа и образец темы «лишнего человека», русского ответа байроническому герою, обеспеченного аристократа, который не знает, что делать со своей жизнью. Это странное и непростое произведение. Педанты наверняка скажут, что его надо читать как текст, а театральная постановка не считается. Но для меня все изменилось после того, как я увидела в лондонском «Барбикане» русский спектакль — и наконец поняла, что имел в виду Пушкин; история Онегина захватила и увлекла меня. Это была постановка московского театра Вахтангова. Вполне возможно, что на мое восприятие оказал влияние инцидент, произошедший в театральном баре незадолго до начала спектакля. Я была одна, мне нужно было написать рецензию на спектакль для одной радиопередачи. Придя немного заранее, я, как человек, нечасто бывающий в «Барбикане», решила выяснить, как в этом культурном центре обстоят дела с едой и выпивкой. Вскоре я обнаружила бар, специализирующийся на, как мне показалось, крайне изобретательных коктейлях, а в один из них входил мой любимый ингредиент — лаванда. Вполне возможно, что это был мартини-бар, а коктейль, соответственно, — лавандовый мартини. Его я и заказала. Когда его принесли, я его выпила, и он оказался ужасно вкусным. Выпив около половины, я подумала: «Восхитительный коктейль, но вкуса лаванды в нем нет вообще». Это был какой-то другой коктейль. «Ради бога извините, — обратилась я к бармену. — Я понимаю, что выпила уже большую часть, но только что осознала, что это не то, что я заказывала. Я заказывала лавандовый». Бармен трезво рассудил, что нет смысла спорить с человеком, который только что опрокинул половину коктейля, и сделал лавандовый. Его я тоже выпила. (Уже не помню, из чего был первый. Они оба были одинаково вкусные.) Все это я рассказываю к тому, что, когда я уселась на свое место, чтобы смотреть «Евгения Онегина», я находилась в очень восприимчивом настроении. Эта история — пример того, как человек случайно становится автором своего счастья (то есть ситуации, обратной тому, что произошло с Онегиным).