Татьяна Носенко - Иерусалим: три религии - три мира Страница 41

Таким образом, в соответствии с этими предположениями, команда Гуго де Пайена прибыла в Иерусалим для проведения раскопок на Храмовой горе. Возможно, высшие должностные лица Иерусалимского королевства — король и патриарх — были поставлены в известность об этой миссии и им были обещаны определенные «дивиденды» в случае успеха предприятия. Именно поэтому «бедным рыцарям Христа и храма Соломона» была предоставлена полная свобода действий в районе Храмовой горы. Кстати, израильские археологи, получившие возможность в 80-х гг. ХХ столетия обследовать подземелья Храмовой горы в южной части, упоминают об открытом ими входе в туннель, который, как они считают, был прорыт в XII в. и который уходит в направлении центральной части платформы Храмовой горы, то есть туда, где стоял храм. Мусульманские власти, в ведении которых находится сегодня вся Храмовая гора, не позволили ученым провести подробные раскопки, и им пришлось заложить вход камнями.[158] В таком состоянии он остается до сих пор.

Несмотря на отсутствие каких-либо доказательств, сторонники «археологической», а точнее, грабительской миссии тамплиеров считают, что франкским рыцарям удалось достичь определенных результатов: ковчега Завета они не нашли, но в 1126 г. Гуго де Пайен привез в Европу раскопанные им древние рукописи, в которых содержались утерянные архитектурные секреты строителей пирамид и иудейского храма. Более того, некоторые авторы полагают, что среди найденных рукописей, которые, по их мнению, принадлежали к периоду раннехристианской общины в Иерусалиме, имелись рисунки с изображением самого храма, каким его выстроил Ирод Великий. Вот эти бесценные находки тамплиеры предложили влиятельному аббату из Клерво в обмен на его поддержку и опеку. Он, в свою очередь, воспользовавшись доставшимися ему древними знаниями, внес большой вклад в развитие готического архитектурного стиля, для которого характерно воплощение сложных религиозных идей в совершенных геометрических формах и пропорциях. В исторических трудах иногда указывается на несоответствие сложных готических конструкций общему уровню развития строительных технологий в средневековой Европе. Это достаточный аргумент для авторов, утверждающих, что происхождение готики связано с раскрытием тайн древневосточных строителей. Информация, якобы почерпнутая из древних источников, позволила зашифровать множество сакральных тайн в архитектуре, например, Шартрского собора, к возведению которого, по ряду свидетельств, святой Бернар был причастен непосредственно.

Тайна рождения ордена тамплиеров продолжает будоражить умы любителей исторических загадок, особенно в контексте поисков сокровищ древнеиудейского храма и его главного достояния — ковчега Завета. Эта тема до сих пор остается очень популярной в западной литературе и кинематографе, множество организаций и обществ занимаются разгадкой одной из самых захватывающих исторических тайн. Одним из последних кладоискателей в Иерусалиме был англичанин Монтегю Паркер, в 1911 г. снарядивший экспедицию для поисков ковчега Завета. Он начал раскопки в Кедронской долине в районе Силоамского бассейна, рассчитывая прорыть туннель под Храмовую гору, но не нашел ничего, кроме захоронений, датируемых археологами ранним бронзовым веком.[159] Израильские ортодоксальные раввины также делали попытки пробиться в подземелья под Храмовой горой, пока их раскопки не были прекращены в 1981 г. по требованию мусульманских духовных властей.

Если уж в наш рационалистический век такая масса людей, не жалея интеллектуальных и материальных затрат, пускается на поиски сокровищ храма, то какова была притягательность идеи кладоискательства для не слишком просвещенного человека XII в., воспитанного в духе религиозного мистицизма и суеверных представлений. В авторитетном исследовании легенды о святом Граале известный психоаналитик Эмма Юнг указывала, что на захват Иерусалима в XII в. европейцев вдохновила отчасти вера в то, что в этом городе спрятаны какие-то могущественные священные и невероятно ценные реликвии. С ее точки зрения, «глубоко укоренившиеся представления о спрятанных сокровищах способствовали тому, что призыв к освобождению Гроба Господня нашел отклик у народа и стал побудительным мотивом для Крестовых походов, если вообще не главной их причиной»[160] Версия о том, что у истоков ордена храмовников стояла горстка авантюристов-кладоискателей, не кажется поэтому такой уж неправдоподобной, хотя многие профессиональные историки — исследователи Крестовых походов относят ее к разряду абсолютных домыслов.[161] Другое дело, что жизнь предъявила к «бедным рыцарям Христа и храма Соломона» совсем другие требования. «В них видели борцов во славу Божью, которые, чуждые всякого честолюбия, возвращались с битвы в тишину своих храмов; молящихся монахов, которые, однако, никогда не пользовались немой тишиной и безмятежностью монастырской жизни, людей, которые рвались в опасность и жаждали самопожертвования»[162]

К середине XIII в., по разным источникам, к ордену принадлежало от 15 тыс. до 30 тыс. человек, его доходы достигали 54 млн. франков,[163] но ничто не уберегло его от беспощадного разгрома в 1307 г. Против тамплиеров были выдвинуты обвинения в идолопоклонстве, занятиях черной магией и колдовством, в прочих грехах богоотступничества. Немалую роль в этом сыграло то, что с первых шагов деятельность ордена была окутана покровом секретности, дававшим простор для всевозможных измышлений. Так и вошел он в историю как тайный союз, секреты которого, может быть, так и не будут никогда разгаданы.

88 лет просуществовало Латино-Иерусалимское королевство. Это было весьма слабое государственное образование, унаследовавшее от своих европейских прототипов все недостатки раннефеодальной раздробленности и междоусобиц. Восточные бароны крепко держались за свои привилегии и активно противодействовали созданию сильной монархии. После смерти в 1174 г. последнего влиятельного иерусалимского короля Амальрика между двумя враждебными феодальными группировками развернулась борьба за установление преобладающего влияния при дворе. В одну из них во главе с графом Раймундом Триполийским входили в основном потомки старых, давно осевших на Востоке родов. Другая ориентировалась на недавно прибывшего из Пуату барона по имени Ги де Лузиньян, быстро завоевавшего себе прочные позиции благодаря женитьбе на сестре царствовавшего Бодуэна IV и ставшего таким образом главным претендентом на престол. Все историки сходятся во мнении, что противоречия между старыми, укоренившимися в восточной почве феодалами, и новыми пришельцами с европейского континента сыграли роковую роль в истории Иерусалимского королевства.

Для семей, живших десятилетиями в государстве крестоносцев и уже воспитавших здесь не одно поколение потомков, Восток и его жители стали естественной средой обитания. Хотя дружеские отношения в этой среде завязывались редко, но простые правила сосуществования соблюдать приходилось. Для того, чтобы выжить, удержать те завоевания, те личные владения, которые достались им в наследство от первых «рыцарей Христа», восточные бароны были вынуждены проявлять сдержанность и гибкость в отношениях с мусульманским миром. Напротив, новоприбывшие из Европы рыцари, еще не утолившие жажду наживы и плохо ориентировавшиеся в местных реалиях, были исполнены агрессивной воинственности. При поддержке военно-монашеских орденов, всегда готовых к беспощадному уничтожению мусульман, «новое», авантюристично настроенное дворянство подталкивало власти к необдуманным, опасным шагам. В битве при Хаттине (июль 1187 г.), когда фактически решалась судьба Латино-Иерусалимского королевства, именно упорство тамплиеров и стратегические просчеты ставшего королем Ги де Лузиньяна, не внявшего благоразумным советам опытных восточных баронов, привели крестоносцев к катастрофическому поражению.

Решающую роль в вытеснении крестоносцев из Иерусалима сыграла консолидация сил в мусульманском мире, те наступательные тенденции, которые демонстрировали мусульманские лидеры уже с середины XII в. Еще в 1144 г. сельджукские войска под командованием эмира Мосула Зенги отвоевали у крестоносцев Эдессу, положив, таким образом, начало изгнанию латинян с восточных земель. Затем последовал сокрушительный провал Второго крестового похода в 1147–1149 гг., в ходе которого, предприняв попытку штурма Дамаска, франки лишились своего единственного союзника в исламском мире Унура Дамасского.

Ответной реакцией мусульманского Востока на Крестовые походы явилось возрождение концепции джихада — священной войны против жестоких и коварных иноверцев. В этих исторических условиях требовался незаурядный лидер, способный сплотить и повести за собой под знаменем джихада разрозненные мусульманские народы. В 70—80-х годах XII в. самым могущественным властителем на Ближнем Востоке становится Салах-ад-Дин (1138–1193 гг.), само имя которого означало «праведник веры». Салах-ад-Дин, положивший начало династии Айюбидов, действительно, свято верил в справедливость джихада и в свою миссию освободителя иерусалимских святынь ислама. Талантливый воин и беспощадный политический интриган, он быстро возвысился в придворной иерархии благодаря не только своим личным способностям, но и протекции высокопоставленных отца и дяди. В свои 33 года Салах-ад-Дин захватил верховную власть в Египте, уничтожив всех своих политических противников. Через несколько лет он завоевал Дамаск и получил от багдадского халифа титул султана. В его распоряжении оказались огромные военные ресурсы на подчиненных им территориях от Месопотамии и Йемена до Сирии, Египта и Судана. Франкский Восток попал в окружение державы Салах-ад-Дина, и осуществление давно лелеемой мусульманской мечты о возвращении Аль-Кудса (это арабское название Иерусалима, означающее «Священный», известно с начала IX в.) становилось лишь делом времени.