Елена Леонская - Къ изученію заговора и колдовства въ Россіи.

Елена Леонская

Къ изученію заговора и колдовства въ Россіи.

Изданіе Коммиссіи по Народной Словесности при Этнографическомъ Отд

И. О. Л. Е. А. и Э.

ЕЛЕНА ЕЛЕОНСКАЯ.

Къ изученію заговора и колдовства

въ Россіи.

В. I.

_______

Типографія Шамординской Пустыни.

1917 г.

3

ВВЕДЕНІЕ.

Предлагаемая вниманію читателей работа является попыткою привести въ извѣстность нѣкоторую часть матеріала по заговору и колдовству, относящагося къ XVII вѣку.

Матеріалъ этотъ мало-по-малу собирается въ значительномъ количествѣ, благодаря изученію рукописей этого столѣтія, и получаетъ первенствующее значеніе въ ряду записей заговоровъ и колдовскихъ обрядовъ послѣдующихъ лѣтъ.

Бо́льшее вниманіе въ нижеслѣдующей работѣ отдается заговору, какъ литературному произведенію, и колдовской обрядъ привлекается лишь, какъ исходная точка многихъ заговорныхъ формулъ. Психологическія же основы колдовства и заговора не разсматриваются.

5

ЗАГОВОРЪ И КОЛДОВСТВО НА РУСИ ВЪ XVII И XVIII СТОЛѢТІЯХЪ.

Въ Московскомъ Архивѣ М. Юстиціи хранится цѣлый рядъ дѣлъ, касающихся колдовства и знахарства *). Эти судебныя бумаги заключаютъ въ себѣ во многихъ случаяхъ запись заговоровъ, этого необходимаго орудія вѣдовства; поэтому онѣ могутъ служить цѣннымъ матеріаломъ для исторіи заговора на Руси, особенно для выясненія тѣхъ внѣшнихъ условій, въ которыхъ распространялся и развивался заговоръ.

При изученіи вышеназванныхъ судебныхъ дѣлъ передъ изслѣдователемъ открывается яркая картина такого быта, необходимою принадлежностію котораго былъ заговоръ. Историческія показанія свидѣтельствуютъ о томъ, что съ одной стороны за заговоромъ признавали спасительную силу, избавляющую отъ болѣзни, неудачи и бѣды, и прибѣгали къ нему въ различныхъ жизненныхъ случаяхъ; съ другой стороны заговоръ считали опаснымъ, „еретическимъ“ орудіемъ, такъ какъ онъ могъ погубить человѣка, и потому настаивали на уничтоженіи его въ лицѣ его знающихъ. Но какой

6

бы ни былъ заговоръ, его заучивали и употребляли, какъ во спасеніе, такъ и на погибель.

Такимъ образомъ и положительная и отрицательная сторона заговора вызывала желаніе обладать имъ; желаніе это приводили въ исполненіе, вслѣдствіе чего заговоръ былъ хорошо знакомъ всѣмъ слоямъ общества; всѣ сословія признавали его значеніе и не относились къ нему безразлично. Мало того, что знали заговорныя слова, знали и то, что съ ними должно въ большинствѣ случаевъ соединяться извѣстное дѣйствіе, что нѣкоторые предметы въ связи съ заговоромъ получали благодѣтельную или вредоносную силу. Наконецъ, знали и то, что губительный заговоръ могъ издалека настигать свою жертву. Такое знаніе было не только частнымъ, но и общепризнаннымъ. Правительственнымъ требованіемъ было, чтобы, присягая царю, клялись не прибѣгать къ заговору и также къ дѣйствіямъ и предметамъ, съ нимъ связаннымъ. Въ подкрестной записи еще XVI в. на вѣрность царю читается: „Также мнѣ надъ Государемъ своимъ въ ѣствѣ и питьѣ, ни въ платьѣ, ни въ иномъ ни въ чемъ лиха никакого не учинити и не испортити….на слѣду всякимъ вѣдовскимъ мечтаніемъ не испортити, ни вѣдовствомъ по вѣтру никакого лиха не насылати и слѣду не выимати“ 1).

Судебныя дѣла послѣдующихъ лѣтъ показали, что какъ разъ пища, питье, одежда и слѣдъ человѣка чаще всего служили проводниками губительной силы заговора. Заговоры передавались изустно, а иногда и посредствомъ письма; какъ тѣ, такъ и другіе имѣли присущія имъ особенности, по которымъ и опознавались, причемъ опознавались не только свѣдущими людьми, но почти каждымъ, услыхавшимъ или прочитавшимъ ихъ: таково было знаніе заговоровъ. Богородицкій попъ Давидъ 2) билъ челомъ царю и великому князю Ѳеодору Алексѣевичу на Мишку Кирѣева и на жену его Аринку въ порчѣ его дочерей, указывая, что послѣ словъ ея „чтобъ-де бы имъ до замужества тѣми руками ни ткать, ни прясть“ дѣвушки заболѣли. Волхвъ-коновалъ Дороѳей

7

Прокофьевъ былъ сожженъ въ срубѣ за то, что по свидѣтельству разныхъ людей „заговорными словами по вѣтру напущалъ“ на царя Петра Алексѣевича въ подмосковномъ селѣ Хорошовѣ 1). Вѣра въ слово была глубока въ народѣ; слову приписывали внутреннюю силу, которая могла оказывать вліяніе иногда даже помимо желанія человѣка, его произносившаго; произносимое же съ извѣстнымъ намѣреніемъ, оно какъ бы усиливалось въ своемъ вліяніи и становилось опаснымъ орудіемъ.

Каковы же были эти устные заговоры, ходившіе въ разныхъ слояхъ русскаго общества въ XVII вѣкѣ? Не было ли какой нибудь опредѣленной разницы между городскимъ и сельскимъ заговоромъ? Судебныя бумаги даютъ нѣкоторую возможность отвѣтить на эти вопросы уже потому, что онѣ подробно описываютъ, въ какой обстановкѣ и при какихъ обстоятельствахъ произносился тотъ или другой заговоръ, кто и съ какой цѣлью прибѣгалъ къ волшебной заговорной рѣчи, и тщательно излагаютъ ихъ. Эта тщательность записи объясняется тѣмъ, что „заговорныя“ рѣчи были исходной точкой судебнаго дѣла и воздѣйствовали на его окончательное рѣшеніе. Если устанавливалось, что заговорныя рѣчи были причиною болѣзни или смерти, онѣ опредѣлялись, какъ вредоносныя, и навлекали на знающаго ихъ суровую кару. Но, различавшіеся по своей внутренней силѣ, устные заговоры со внѣшней стороны по своему строенію были похожи между собою: по большей части они отличались несложностью содержанія и краткостью изложенія; это простое, но опредѣленное выраженіе какого нибудь желанія, иногда усложненное сравненіемъ: „чтобъ-де бы имъ до замужества тѣми руками ни ткать, ни прясть“ 2); „какъ мертвый не вставаетъ, такъ бы онъ не вставалъ; какъ у того мертваго тѣло пропало, такъ бы онъ пропалъ вовсе“; „каковъ-де тяжелъ столбъ, такъ-де бы и попадьѣ было тяжело“ 3); „какъ духъ

8

по свѣту ходитъ, такъ и ты бы отошелъ по свѣту“ 1); „какъ люди смотрятся въ зеркало, такъ бы мужъ смотрѣлъ на жену, да не насмотрѣлся; какъ-де тое соль люди въ ѣствѣ любятъ, такъ бы мужъ жену любилъ“ 2). Простота приведенныхъ заговорныхъ реченій заставляетъ предполагать, что многія изъ нихъ составлялись тотчасъ же, какъ только въ нихъ являлась нужда, и представляли собою непосредственное отраженіе того или другого душевнаго состоянія. Такое заговорное реченіе въ большинствѣ случаевъ связывалось съ какимъ нибудь дѣйствіемъ; такъ заговоръ на погибель человѣка соединялся съ хожденіемъ на могилу за землею: „ходила… Овдошка ночью на погостъ, имала съ могилы землю и ту землю съ приговоромъ давала пить“… 3) „Аринка украла у попадьи кокошникъ да подубрусникъ… свекровья ея велѣла положить подъ столбъ и говорить: „каковъ-де тяжелъ столбъ, такъ-де бы и попадьѣ было тяжело“.

Повидимому и дѣйствіе при заговорѣ не отличалось сложностью и совершалось въ узкихъ предѣлахъ повседневнаго быта съ помощью предметовъ, по существу совершенно безопасныхъ. Между тѣмъ дѣйствіе при заговорѣ, подобно сопровождающимъ его рѣчамъ, по внутреннему своему значенію было опаснымъ и страшнымъ, и трудно рѣшить, что пугало больше, слова или дѣйствія, совокупность ли ихъ. Нѣкоторые поступки и безъ заговорнаго реченія являлись страшными по ихъ слѣдствію; вышеупомянутый попъ Давидъ такъ жаловался въ судъ: „Объявились у меня…. въ избѣ за потолкомъ въ углу заткнуты коренья и земля“… И въ распросѣ обвиняемый сказалъ: „Затыкалъ за потолокъ… для того, чтобъ онъ, попъ Давидъ, со всею семьею сохли и отъ той сухотной болѣзни они померли“ 4). Крестьянинъ идетъ къ воеводѣ съ жалобой на то, что „…онъ, Тимошка о свадьбѣ испортилъ его сына .. Мишку .. вышелъ изъ своихъ воротъ

9

и кинулъ подъ него щепку“… 1). Розыскное дѣло въ Преображенскомъ идетъ по поводу того, что „Петрова-де жена Волынскаго, Авдотья еретица, какъ была вдовою, ходила въ Преображенское… и вынимала Государевъ слѣдъ землю… до перваго до Азовскаго похода по присылкамъ изъ Дѣвичья монастыря отъ царевны Софіи Алексѣевны…“ 2) Съ приставомъ приводятъ „разорителя и волшебника“ на Луки Великія, на котораго бьютъ челомъ въ томъ, что онъ„ разорилъ насъ, холопей твоихъ, заломалъ… въ отчемъ… сельцѣ… рожь“ 3). Крупное и затяжное дѣло возникаетъ изъ-за того, что дворцовая мастерица Дарья Ламанова „зженныя своей рубашки пепелъ сыпала на слѣдъ государыни царицы и великія княгини Евдокеи Лукъяновны“ 4), изъ-за чего произошла „въ ихъ государскомъ здоровьѣ помѣшка“. Несложность волшебнаго дѣйства и простота сохранившихся заговорныхъ реченій очевидно могутъ быть объяснены тѣмъ, что какъ то, такъ и другое должны были свершаться быстро, украдкою, подъ страхомъ кары: не было времени усложнять дѣйствія и рѣчи, приходилось выбирать такія слова и совершать такіе поступки, которые своею опредѣленностью и отчетливостью прямо бы вели къ цѣли.