Юрий Жуков - Народная империя Сталина Страница 30

Давно не встречавшиеся в «Правде», других советских газетах такие «внеклассовые» выражения, как «героические черты русского народа», «народные представления», безапелляционные положительные оценки крещения Руси и христианства — не могли не оказать положительного воздействия на интеллигенцию. Прежде всего, русскую. А заодно помочь ей правильно разобраться в том, что же происходило на протяжении всего 1936 года.

9 ноября 1936 года выходит еще одно решение ПБ: о проведении на государственный счет, на высоком официальном уровне похорон В.Г. Черткова — ближайшего друга и сподвижника Льва Толстого. В.Г. Чертков, как и учитель, презрел свое происхождение и богатство. Дворянин, блестящий конногвардеец, он покинул «свет» и отдал полвека жизни пропаганде творчества и учения величайшего русского писателя. Создал прогрессивное, широко известное в конце XIX века издательство «Посредник», организовал переселение духоборов в Канаду, в Лондоне печатал вызывающе антиправительственную газету «Свободное слово». Потом уже, с 1928 года, являлся главным редактором полного собрания сочинений Л.Н. Толстого.

Да, вряд ли можно было найти тогда человека, более далекого не только от большевизма, но и вообще от всего, чем жила Страна Советов последние почти двадцать лет. Однако, не считаясь с тем, узкое руководство не просто расценило его смерть как тяжелую утрату для страны, для национальной культуры, — оно сделало все возможное, чтобы отдать Черткову должное, достойно проводить его в последний путь.

Наконец, в том же ряду фактов, безоговорочно свидетельствовавших о происходивших воистину тектонических сдвигах в политике, находится решение ПБ, принятое 21 ноября по инициативной записке Я.А. Яковлева. «Тов. Радченко, — писал Яковлев о начальнике всесоюзного объединения «Заготлен», — направил управляющим своих контор распоряжение, в котором написано: «Предлагаю Вам уволить всех исключенных из партии при проверке партдокументов». Считаю, что этот способ себя страховать и подкидывать ЦК исключенных из партии как безработных, по меньшей мере, непартийным. Предлагаю проект постановления ЦК ВКП(б)». На следующий день «Правда» на первой полосе опубликовала подготовленный Яковлевым текст под набранным жирным шрифтом заголовком — «Постановление ЦК ВКП(б)»: «Отменить распоряжение начальника «Заготлен» тов. Радченко об увольнении с работы всех исключенных из партии, поскольку это распоряжение противоречит политике партии и нарушает законы СССР, запрещающие увольнять кого бы то ни было с работы за беспартийность».

В действительности за Яковлевым, вернее за его запиской, стоял только что вернувшийся из отпуска Сталин, который лично завизировал постановление, проголосовав на его оригинале «за».[139] Ну, а вынудить к тому Иосифа Виссарионовича, как можно легко представить, могло только одно. Необходимость как-то поправить «Директиву», направленную Ежову. С одной стороны, несколько ослабить, даже приглушить ее слишком очевидную резкость. Загодя исключить расширительное возможное ее истолкование и сотрудниками НКВД, и на местах — в областных и краевых комитетах, ЦК нацкомпартий. Подчеркнуть лишь внешне суровым (отсюда и отсутствие меры наказания) осуждением приказа Радченко требование не допускать никакой самодеятельности в столь важном вопросе. Не позволять подменять «расправу» с троцкистами и зиновьевцами «охотой на ведьм». Ведь по существовавшим тогда правилам игры человек, исключенный из партии и уволенный с работы, автоматически становился объектом самого пристального внимания местных органов НКВД.

Если данное объяснение правильно, то постановление по делу Радченко увидело свет как нельзя вовремя. Н.И. Ежов уже приступил к выполнению «Директивы». Правда, начал не с арестов и приговоров, а с более на тот момент значительного: с кадровых передвижек и перестановок, с реорганизации аппарата наркомата.

Буквально на третий день после своего назначения Николай Иванович избавился от правой руки Г.Г. Ягоды — Г.Е. Прокофьева. На место же Прокофьева 29 сентября утвердили М.Д. Бермана, кадрового чекиста, работавшего в «органах» с августа 1918 года. Затем Н.И. Ежов взял к себе еще двух заместителей, для которых были созданы персональные посты. 16 октября — М.П. Фриновского, также кадрового чекиста, с 1926 года служившего преимущественно в пограничных войсках, которые он и возглавил в 1933 году. Утвержденный на пост замнаркома, как и М.Д. Берман, Фриновский сохранил и прежнюю должность. А месяц спустя, 3 ноября, заместителем Ежова стал еще и Л.Н. Вельский, опять же кадровый, с весны 1918 года, чекист. У Н.И. Ежова он возглавил Главное управление милиции.

Кадровые перестановки провели и на следующем уровне руководства НКВД. 15 октября укрепили его людьми со стороны, утвердив на ответственных должностях двух человек. Начальником отдела кадров наркомата — М.И. Литвина, до того служившего в Красной армии, затем находившегося на профсоюзной работе, а с 1930-го — на партийной: в ЦК ВКП(б) — в распредотделе, в ЦК КП(б)У — заведующим отделом кадров, заместителем заведующего транспортным отделом, заведующим сельхозотделом, и последний год — вторым секретарем Харьковского обкома. На менее заметный, даже скромный пост — начальника административно-хозяйственного управления НКВД — назначили С.Б. Жуковского. В годы гражданской войны он был армейским политработником, в 1922–1923 годах — работал в распредотделе ЦК ВКП(б), затем в ЦКК-РКИ, НКПС, ВСНХ, Наркомате внешней торговли.

Одновременно понизили в должностях семерых старых сотрудников Г.Г. Ягоды. П.П. Буланова, секретаря коллегии ОГПУ-НКВД с января 1929 года, перевели на должность ответственного секретаря Особого совещания. В.Е. Цесарского, с 1935 года особоуполномоченного при наркоме, всего на месяц сделали начальником учетно-регистрационного отдела НКВД. Г.Л. Молчанова, начальника ключевого тогда секретно-политического отдела, направили наркомом внутренних дел Белоруссии. Начальника особого отдела М.И. Гая (Штоклянда) — начальником управления НКВД по Восточно-Сибирскому краю. Начальника отдела кадров наркомата Я.М. Вейнштока — начальником тюремного отдела. Главного инспектора при НКВД Н.М. Быстрых — заместителем начальника Главного управления милиции. Начальника учетно-регистрационного, чрезвычайно важного, несмотря на название, отдела Я.М. Генкина — заместителем начальника тюремного отдела.

На освобожденные таким образом должности были назначены: Я.А. Дейч вместо Буланова, А.Я. Беленький вместо Цесарского, В.М. Курский вместо Молчанова, И.М. Леплевский вместо Гая, В.Е. Цесарский вместо Генкина.[140]

Наконец, 28 ноября, приказом по НКВД, вне всякого сомнения согласованного с ПБ, в наркомате создали еще один отдел, — первый или охраны.[141] Охраны высших должностных лиц партии и страны, что служит непременным атрибутом власти в любой стране, в любые времена. Этот отдел был многочисленным, состоявшим из 24 отделений, а его начальником утвердили комиссара 2-го ранга К.В. Паукера, иностранца на советской службе. В 1915 году Паукер как фельдфебель уланского полка австро-венгерской армии попал в русский плен. Участвовал в гражданской войне, вступил в партию, с 1920 года стал работать в ВЧК, практически сразу же — в оперативном отделе, в котором уже в 1923 году дослужился до должности начальника. В опероде 28 ноября 1936 года Паукера заменил Н.Т. Николаев-Журид, перед тем — заместитель начальника управления НКВД по Ленинградской области.[142]

Но почему следует придавать столь серьезное значение созданию отдела охраны? Да потому, что оно свидетельствовало о весьма серьезном, даже опасном положении, в котором оказалось узкое руководство, недвусмысленно указывало и на то, что группа Сталина ощутила реальную опасность, которая ей, несомненно, угрожала. Вынуждена была предпринять беспрецедентные за все девятнадцать лет существования советской власти меры по обеспечению собственной безопасности.

Далеко не случайно ни осенью 1933 года, когда произошло два довольно серьезных инцидента, которые могли быть истолкованы как покушение на Сталина,[143] ни в декабре 1934 года, после убийства Кирова, никаких мер по усилению безопасности принято не было. Узкое руководство не ощутило в том необходимости. Чувствовало себя вполне уверенно. Предельно же усилили персональную охрану узкого руководства только в конце ноября 1936 года. На четвертый день работы VIII чрезвычайного съезда Советов ССР. За несколько суток до проведения решающего голосования по проекту Конституции — сначала на Пленуме, а затем уже и на самом съезде. И тогда, когда НКВД, в основном, выполнила «Директиву» по разгрому троцкистско-зиновьевской оппозиции.

О размерах первой волны широких репрессий против троцкистов в октябре-ноябре 1936 года можно судить по данным, приведенным Н.И. Ежовым 4 декабря. Отчитываясь о разгроме троцкистско-зиновьевского подполья перед Пленумом, он привел данные, к которым следует относиться с полным доверием. На Украине за два месяца арестовали свыше 400 человек, в Ленинградской области — свыше 400, в Грузии — свыше 300, в Азово-Черноморском крае — свыше 200, в Западно-Сибирском — 120, в Свердловской области — свыше 100.[144] По этим данным можно предположить, что репрессиям подвергли в целом по стране от 4 до 6 тысяч человек.