Кейт Фокс - Англия и англичане. О чем молчат путеводители

Кейт Фокс

Англия и англичане. О чем молчат путеводители

Посвящается Генри, Уильяму, Саре и Кэтрин

Введение

Антропология английской культуры

Я сижу в пабе возле вокзала Паддингтон, сжимаю в руках бокал с бренди. Время — около полудня, довольно ранний час для потребления спиртного, но в данном случае алкоголь — это отчасти вознаграждение, отчасти способ обрести кураж во хмелю. Вознаграждение, потому что я провела утомительное утро, якобы случайно натыкаясь на прохожих и подсчитывая количество услышанных извинений. Кураж во хмелю, потому что теперь я намерена вернуться на вокзал и на протяжении нескольких часов везде лезть без очереди, что считается смертным грехом.

На самом деле мне совсем не хочется это делать. Я предпочла бы прибегнуть к своей обычной тактике: нанять ни о чем не подозревающего помощника и с безопасного расстояния наблюдать, как тот нарушает священные нормы общественного поведения. Но на этот раз я отважно решилась взять на себя роль подопытной свинки. И я отнюдь не чувствую себя героиней. Мне страшно. После утреннего эксперимента у меня все руки в синяках. Вот бы послать ко всем чертям свой дурацкий проект по исследованию «английской самобытности», уйти домой, выпить чашку чая, вернуться к нормальной жизни. Я не хочу идти на вокзал и до самого вечера только тем и заниматься, что всюду лезть без очереди.

Зачем мне это? Какой смысл во всех этих нелепых столкновениях и попытках пролезть без очереди (не говоря уже про глупости, которые мне предстоит совершить завтра)? Хороший вопрос. Пожалуй, я должна объяснить.

«Грамматика» английской самобытности

Нам постоянно твердят, что англичане утратили свои особенные национальные черты, что не существует такого понятия, как «английская самобытность». Есть множество книг, оплакивающих эту пресловутую самобытность, книг с весьма характерными названиями — от грустного «Кто за Англию?» («Anyone for England?») до неутешительного «Англия: погребальная песнь» («England: An Elegy»). За последние двенадцать лет, занимаясь изучением различных аспектов английской культуры и социального поведения англичан, я немало времени провела в пабах, на ипподромах, в магазинах, ночных клубах, поездах и на улицах и пришла к выводу, что понятие «английская самобытность» существует и слухи про ее «кончину» сильно преувеличены. В данной книге я намерена выявить скрытые, неписаные правила поведения англичан и то, как эти правила отражают наш национальный характер.

В своих исследованиях я стремилась определить общие принципы английского поведения — негласные нормы, регулирующие жизнь представителей всех классов, возрастов, полов, регионов, субкультур и прочих социальных образований. Например, на первый взгляд кажется, что у членов «Женского института»[1] и одетых в кожу байкеров мало общего, но, заглянув под «этнографический камуфляж»[2] внешних различий, я обнаружила, что и члены «Женского института», и байкеры, и представители всех прочих социальных групп ведут себя в соответствии с некими неписаными правилами — правилами, определяющими национальную самобытность английского народа и его характерные особенности.

Я также соглашусь с Джорджем Оруэллом, утверждавшим, что эта самобытность «носит непрерывный характер, простирается в будущее и в прошлое, в ней заложено нечто неискоренимое, как в живом существе».

Я ставила перед собой цель, если угодно, выстроить систему «грамматики» поведения англичан. Немногие могут объяснить грамматические правила своего родного языка. Точно так же те, кто наиболее «бегло» соблюдает обычаи и традиции определенной культуры, как правило, не способны в доступной форме объяснить «грамматику» исполняемых ими ритуалов. Потому у нас и появились антропологи.

Большинство людей повинуются неписаным законам своего общества инстинктивно, не сознавая, что они это делают. Например, одеваясь по утрам, вы осознанно не напоминаете себе о том, что существует негласное правило этикета, запрещающее отправляться на работу в пижаме. Но, будь рядом с вами антрополог, он непременно бы поинтересовался: «Почему вы переодеваетесь?», «Что было бы, если б вы пошли на работу в пижаме?», «Что еще нельзя надеть на работу?», «Почему по пятницам вы одеваетесь иначе?», «Все ли в вашей компании поступают так же, как вы?», «Почему руководители высокого ранга не следуют этой традиции?» И так далее и тому подобное, пока вас не затошнит от его вопросов. Потом антрополог стал бы пытать других людей — из других социальных групп, составляющих ваше общество, — и, задав сотни въедливых вопросов, позже на основе полученных ответов и собственных наблюдений сформулировал бы «грамматику» стиля одежды, принятого в культуре вашего социума (см. гл. «Одежда»).

Метод «включенного наблюдения» и его издержки

В арсенале антропологов есть исследовательский метод под названием «включенное наблюдение»; этот метод предусматривает участие в жизни и культуре людей, являющихся объектом изучения, с целью получения верного представления об их обычаях и поведении, и одновременно наблюдение за ними со стороны, с позиции объективного исследователя. К сожалению, это только теория. Применение на практике данного метода порой больше напоминает детскую игру, когда вы пытаетесь одновременно шлепать себя по голове и потирать свой живот. Пожалуй, не стоит удивляться тому, что антропологи часто страдают приступами «нарушения аналитического восприятия»; это выражается в неспособности абстрагироваться от происходящего в среде исследования потому, что ученые слишком глубоко внедряются в данную культурную среду. Наиболее известный представитель такой этнографии идеализированного толка, разумеется, Маргарет Мид[3], но была еще и Элизабет Маршалл Томас, автор книги «Безвредные люди», посвященной племени, которое, как оказалось, по статистике убийств опережало Чикаго.

Среди антропологов не затихают жаркие споры по поводу метода «включенного наблюдения» и роли «включенного» наблюдателя. В своей последней книге «Племя любителей скачек» («The racing tribe») эту тенденцию я подвергла осмеянию, языком душеспасительных бесед изобразив проблему как непрерывную борьбу между своими двумя «я»: Участником и Наблюдателем. Я описала злые перепалки, в которые вступали эти два моих внутренних голоса всякий раз, когда назревал конфликт между моими «я» в роли почетного члена «племени» и в качестве беспристрастного ученого. (Если учесть, что диспуты на данную тему обычно ведутся весьма серьезным тоном, мои непочтительные высказывания можно возвести в ранг ереси, поэтому я была немало удивлена и даже почему-то раздражена, когда получила письмо от преподавателя университета, сообщавшего, что он по моей книге «Племя любителей скачек» обучает студентов методу «включенного наблюдения». Вот и получается: вы из кожи вон лезете, пытаясь выглядеть инакомыслящим бунтарем, а ваш труд превращают в учебник.)

Более типичная практика — по крайней мере, сейчас это модная тенденция — хотя бы одну главу книги или докторской диссертации, над которыми вы работаете, посвятить подробному обсуждению — с элементами самобичевания и терзаний — трудностей этического и методологического характера, возникающими в процессе «включенного наблюдения». Несмотря на то что данный метод призван помочь ученому осмыслить культуру того или иного социума с точки зрения ее «коренного жителя», вы, тем не менее, обязаны добрых три страницы объяснять, что из-за вашего подсознательного этноцентризма[4] и целого ряда разных культурных барьеров это сделать фактически невозможно.

Потом следует — это в порядке вещей — поставить под вопрос саму нравственную подоплеку «включенного наблюдения» и, в идеале, выразить серьезные сомнения относительно пригодности современной западной «науки» как средства постижения чего бы то ни было вообще.

Здесь несведущий читатель резонно мог бы подумать, зачем же в таком случае мы продолжаем использовать метод исследования, который если и не аморален, то ненадежен, а возможно, характеризуется и тем, и другим. Я и сама так думала, пока не сообразила, что все эти скорбные перечисления пороков и изъянов метода «включенного наблюдения» — это своего рода заклинание, обрядовая песнь сродни тем, что являются частью очаровательных ритуалов некоторых племен Америки: туземцы, прежде чем отправиться на охоту или срубить дерево, сначала непременно исполняют покаянные куплеты, чтобы умилостивить духов животных, которых они намерены убить, или деревьев, которые они собрались повалить. В менее снисходительной интерпретации ритуал самоуничижения антропологов рассматривается как хитрая попытка отвести от себя критику путем упреждающего признания своих слабостей и недостатков. Так, например, поступает эгоистичный и невнимательный любовник, постоянно твердящий: «Ох, какой же я эгоист, свинья, да и только. Не пойму, как ты еще меня терпишь». Расчет делается на то, что в представлении рядового читателя подобное осознание и открытое признание своих ошибок — это фактически добродетель.