Адольф Гуггенбюль-Крейг - Наивные старцы. Анализ современных мифов

Мы основываемся на том убеждении, что все люди созданы равными

Все мы выступаем за равенство. Миновали времена, когда благородные дамы и их горничные принадлежали как бы к разным классам человечества, а белые были убеждены, что чернокожие — неполноценная раса.

Однако как выглядит на самом деле культурная и социальная реальность? Все мы отличаемся друг от друга не только как индивиды, но и как представители того или иного сообщества. Нет похожих людей, семей, народов и рас. К чему бы мы ни обратились, везде мы встречаем несхожесть, индивидуальность. Возникает вопрос, каким образом люди пришли к такому довольно гротескному убеждению, как равенство?

Подобного рода противоречия между реальностью и человеческими убеждениями чреваты расщеплением. Ведь даже порядочные люди не считают зазорным, говоря, к примеру, о юной особе сицилийского происхождения, удочеренной в младенческом возрасте швейцарской семьей, заметить, что, несмотря на воспитание, южный темперамент дает о себе знать; причем часто под словом «темперамент» подразумевается чуть ли не что-то генетическое. Тем не менее вряд ли кто-либо осмелится опубликовать в уважаемой газете сентенцию следующего рода, за исключением, пожалуй, того случая, когда речь идет о выдержке из письма в редакцию: «Говоря о проблемах интеграции итальянцев в Швейцарии необходимо принимать во внимание, что сицилийцы в силу генетических причин отличаются характером от большинства коренного населения Швейцарии». В первом и во втором случаях генетическая, национальная или, если угодно, расистская идея неравенства мотивируется различиями человеческих характеров. Однако нередко ссылаются на физические «отличия», цвет кожи, волос и на физиологические особенности, например на то, что белые североевропейского происхождения лучше других усваивают сахар. Вместе с тем приличные, свободомыслящие люди боятся как огня открытых дискуссий по поводу вероятности генетически обусловленных различий в характере представителей разных рас и народов. Психологических различий, тем более обусловленных генетически, просто не должно существовать, и все. Неоспоримые специфические черты психологии народностей исследователи связывают с особенностями климата, питания и т. п. Того, кто подвергает такой подход сомнению, клеймят, как фашиста или расиста.

Вне всяких сомнений, признание генетически обусловленных различий в психологии индивида и человеческих сообществ пугает нас, поскольку чревато идеей иерархии людей и народов, спекуляцией такими понятиями, как высшие и низшие, появлением господ и рабов. Глубинные индивидуальные и коллективные различия в характере не являются камнем преткновения лишь до тех пор, пока не приобретает реальные очертания идея власти. Например, нас нисколько не смущает, что одна народность музыкальнее другой, несмотря на то, что, скажем, многие афроамериканцы воспринимают как расистское распространенное мнение о своем бесподобном чувстве ритма и танца, не идущим будто бы ни в какое сравнение с аналогичными способностями белых людей, и немало итальянцев, проживающих в Швейцарии, не в восторге от того, что их считают страстными и темпераментными от природы. Но по большому счету все это достаточно безобидно. Ситуация становится действительно серьезной, когда речь заходит об особенностях расы, обуславливающих ее социальное и политическое положение. Сцена человеческой истории, на которой выступали народы, достаточно одаренные государственными, организационными, военными способностями для того, чтобы создать великие империи, и не стесняющиеся применить ради этого силу, никогда не пустовала. По сравнению с ними другие народы выглядят неспособными на грандиозные, политические формации, какие являли миру норманы, которые положили начало государственности во Франции, Англии, Ирландии, России и на Сицилии. И действительно, ведь индейцам Калифорнии, бушменам и европейским кельтам не удалось совершить ничего подобного.

Энергичность и напористость в воплощении задуманного не одинаковы у разных народов. Именно это различие обуславливает социальную и политическую иерархию. И к сожалению, энергичные и напористые люди, добивающиеся власти, далеко не всегда отличаются дружелюбием и гуманностью. Когда начинаешь исследовать способности различных народов к воплощению своих замыслов, невольно возникают отталкивающие ассоциации, словно восстает из небытия ужасный призрак высшей расы, поработившей неполноценных. Вероятно, мы стараемся избегать открытых дискуссий по поводу сходства и различия в психологии наций, поскольку еще слишком живы зловещие воспоминания о национал-социализме и колониальном произволе.

Заметим, что с точки зрения равенства индийская кастовая система представляется решительно деструктивной. Многочисленные касты, подразделяющие по функциональному принципу — жрецы, воины, торговцы, крестьяне,— со множественной внутрикастовой иерархией, и существование неприкасаемых, которых не замечают, когда они, до смерти напуганные, крадутся словно тени вдоль стен,— все это для европейцев дикость. Кастовая система возникла в Индии приблизительно четыре тысячи лет назад как следствие порабощения темнокожего населения страны белыми завоевателями. Желая утвердить свое господство, последние создали социальную иерархию, построенную по расовому принципу, а точнее по цвету кожи. Общественная система развивалась параллельно «расистским» отношениям. Даже индуизм поддержал кастовую систему, утверждая, что с религиозной точки зрения неприкасаемые безусловно находятся дальше от Господа, чем брахманы. Тем не менее при таком оскорбительном общественном устройстве Индия обладала одной из самых стабильных социальных систем в мире. Индию покоряли бесчисленные завоеватели и все они рано или поздно интегрировались в кастовую систему. Индия пережила множество политических, культурных и природных катастроф, но почти никогда это не провоцировало чернь на восстания. И сейчас в Индии живет немало приверженцев кастовой системы; это вполне свободомыслящие и гуманные люди. Например, индийский мыслитель Радакришнан именует так называемую саварну, то есть брак, который заключается между мужчиной и женщиной, принадлежащими к одной касте, «not unsound»* (Не лишенный смысла, не патологичный (англ.), а ведь он вырос в хорошем обществе. В 600 году от рождества Христова Теогонис Мегарский сравнивал размножение людей с разведением овец, ослов и лошадей, ссылаясь на то, что принадлежность к тому или иному виду животных обусловлена самим рождением. Платона и Аристотеля можно было бы сейчас тоже назвать расистами. Возникает ощущение, что кастовая система, хотим мы того или нет, отвечает психологической реальности, а это гораздо убедительней, чем нравственные принципы и наука. Европейская история развивалась под знаком «неравенства». Средневековая феодальная система воспитывала людей в духе идеи врожденного, сословного и нравственного неравенства; норманские дворяне в Англии, Шотландии и Ирландии безусловно ощущали свое превосходство над подданными, французские герцоги, графы и бароны презирали крестьян, считая их людьми другого сорта.

Тот факт, что индивиды отличаются друг от друга способностями и чертами характера, волей-неволей признают даже апологеты равенства. Вместе с тем нельзя ни доказать, ни оспорить идею генетической предрасположенности группы людей к определенному темпераменту и областям знания или искусства, например идею того, что японцы в целом наделены большими математическими способностями, чем европейцы. Еще сложнее обстоит дело с нравственными чертами. Возможно ли вести речь, например, о том, что жители центральной Европы генетически агрессивнее тамилов южной Индии, или, задаваться еще более диковинным вопросом о врожденной жизнеспособности той или иной нации?

Однако многие, отнюдь не профашистски настроенные люди полагают, что человеческое сообщество, к которому они принадлежат, в чем-то превосходит другие сообщества, а в чем-то уступает им на генетическом уровне. Например, считается, что швейцарцы трудолюбивее жителей южной Италии, но в свою очередь менее талантливы в области литературы, чем французы. Подавляющее большинство из нас амбивалентно в вопросе равенства и неравенства — мы «расисты» и уравнители одновременно.

Что же такое равенство? Быть может, перед нами столь же безумная идея, что и расизм, только сдобренная гуманизмом? Или это религиозная заповедь, призывающая нас действовать «contra natu-ram»* (Вопреки естеству (лат.)? Действительно, все мы равны перед христианским или иудейским Богом,— разумеется, речь идет не о равенстве с Господом, а о том, что все люди в равной степени зависят от него. Когда равенство невозможно обосновать логически или на практике, остается уповать на него как на этический принцип. Почему же тогда заповедь «все люди равны» не звучит, например, так: «с каждым человеком следует обращаться как с равным» или «следует поступать так, как если бы все люди были равны»?