Антонио Менегетти - Система и личность Страница 23

Глава четвертая

Идеология и политика[67]

Политика – это искусство, анализ, способность осуществлять функцию власти на пользу всем. Политика есть формальное основание для осуществления общего руководства общественным делом. Она различается по областям применения и способам воздействия на ту или иную часть общественного дела: политика финансовая, военная, экологическая, международная и т. д.

Выше полиса находилось только измерение святого, неприкосновенность духовного, где возникала логика трансцендентности, где политика уже ничего не стоила, являясь функциональной логикой сектора. Священник[68] – это тот, кто посвящен заботе о сакральности. Святое – это пространство, где осуществляется связь с абсолютом или метафизикой, то есть это сокровенная сфера Ин-се в горизонте бытия. Еще более высок термин «понтифик»[69]: тот, кто способен служить мостом между метафизическим и историческим, между святым и мирским. Профан, то есть мирской, – это то, что первым является чувствам, но что далее всего отстоит от созидающего начала. Следовательно, для достижения функциональности общество должно быть органичным, то есть различные части должны быть взаимно функциональными, составляя таким образом плерому и повышая эффективность целого. Так, от богатства и всемогущества целого жизнь возвращается к развитию, пользе отдельных своих частей.

Следовательно, органичное – это объединение различных частей, взаимодействующих и изменяющихся в процессе объединения в сторону большей мощности, превосходства, ума. Именно это и есть политика – искусство соединять различные ситуации и переводить их в развитие ради эффективности целого. Таким образом, суть политики заключается в искусстве умения делать, то есть умения соединять части в соответствии с уже присущим им внутренним потенциалом. Между отдельными частями уже имеется взаимная связь, взаимное узнавание; каждой такой части присуща определенная интенциональность, направленная на объединение с другими. Необходимо, однако, уточнить: какое объединение? Такое, которое гарантировало бы как стабильность самой части, так и ее открытость другим частям.

В таком случае истинная политика представляет собой руководство, направленное на успех всех частей, составляющих ядро. Невозможно, чтобы все части были одинаковыми – каждая должна действовать по-своему присущим только ей образом, согласно своей уже продемонстрированной способности.

Идеология рождается как благо, как решение некоего исторического «здесь и сейчас», как изобретение функциональной программы; однако, став фиксированной, однажды установленной, она превращается в «убийственную» для политической функции.

Под идеологией[70] я понимаю образ, структурированный как инструмент социального действия. Столкнувшись с какой-либо проблемой, гений или вождь используют для ее решения некий модуль, некий маршрут, некий график, то есть рациональную структуру. Большое количество образов, гипотез решения, формализуемых в этом калейдоскопе необходимости, показывает, как идеология становится таким инструментом. Так, идея, как только реализуется исторически, становится логосом, или – в терминах онтопсихологии – Ин-се, едва оно случается в истории, формализуется через априорное «Я», но исполняется уже посредством логико-исторического «Я». Идея совершенна, если она опосредуется в логосе. Реализация логоса есть феноменологическая конкретность, поэтому из идеи, из соответствия требованию формализуется инструмент, стереотип. Другими словами, заключенная в идее целостность должна перейти в другое качество таким образом, чтобы ее эйдетическое отражение соматизировалось в исторической структуре. В свою очередь, «Я» оперирует историческим отражением в границах, определяемых равновесием ситуации. Однако, после того как некое решение, теория, идеология разработаны, совсем необязательно пользоваться всегда только ими. Инструменты фиксируются для того, чтобы дать всем возможность решения, но на этой стадии инструмент, который в одной ситуации был полезен, в другой может оказаться деструктивен. Не существует ни одной идеологии, способной быть стабильной опорой, гарантирующей обществу жизненный порядок.

Даже гарантированная парламентами, религиями, законами, полицией и главами правительств идеология фактически поддерживается и фиксируется массой индивидов, испытывающих потребность в реванше за собственные фрустрации у всех тех, кто состоялся и наслаждается благосостоянием.

Вот почему мой тезис состоит не в том, что нужно спасать идеологии, а в том, что любая из них имеет ценность настолько, насколько она демонстрирует свою функциональность в социальной жизни.

Чтобы политика соответствовала приведенному выше определению, она должна всегда быть свободной от какой бы то ни было идеологии, дабы каждый раз наиболее эффективно отвечать на проявления жизни в себе, присущие только данному, неповторимому историческому контексту. В таком случае политика всегда должна проверяться по «здесь и сейчас» исторической данности, то есть средства правления должны всегда быть готовыми функционально ответить на актуальную потребность. Но происходит обратное: во всех культурах мы констатируем, что в первую очередь спасается догма, идеология, а потом, если это возможно, дело, функциональность. Букву не трогают, но приносят в жертву функцию (дух). Изменить же нужно букву, изменить в соответствии с веянием духа, то есть онтической интенциональности исторического. Вот решение апории упорядочения духа в истории. Таково вечное свершение, вечное приключение свободного, созидающего человека и, следовательно, созидающего общества. Жизнь не была создана, она – в непрерывном процессе создания[71].

Когда человечеству не удается с помощью своих идеологических систем шагать в ногу с природной интенциональностю, то есть быть с ней в синергии, тогда оно впадает в экзистенциальную шизофрению, при которой индивидов много, но мало личностей, избранных для великой жизни. Тогда расходятся пути жизни и человеческого сообщества, а значит, нормальна и логична такая ситуация, когда всем плохо, у всех проблемы, когда болеет все человечество, включая и правительства, поскольку отсутствует эта синергическая интенциональная связь между проблематическим процессом истории и осуществлением онтического Ин-се как коллективного индивидуального.

Пока мы придерживаемся «мертвой буквы» идеологии, бесполезно говорить о планировании будущего, созидании, жизнеспособности, духовности, и тем более о душе[72]. Постоянной может быть только одна-единственная идеология – та, которая происходит из константы «Н»[73], внутренне присущей нашему Ин-се, которое – как только адаптируется к среде и феноменизируется – немедленно начинает амебнометаболический[74] и, следовательно, директивно-исторический процесс. Суть в том, что надо всегда быть готовым изменить свои идеи, чтобы быть синергичным с интенциональностью жизни; но для достижения этой способности необходимо быть точным с самим собой, то есть быть подлинным, иметь логико-историческое «Я», способное синхронизироваться с интенциональностью, с импульсами онто Ин-се. Онто Ин-се представляет собой некий обособленный элемент, который всегда является частью целого, и наша рациональность должна быть постоянно открыта тому, чему учит собственное Ин-се как в его индивидуальном, так и в общественном аспектах.

Ин-се – это единственный критерий, единственно верный путь. Жизнь удивительна: проходят столетия, и остаются только те идеи, которым когда-то удавалось победить; ведь великие идеологии представляют собой в определенном смысле планы, благодаря которым великие умы нашли пригодное для всех решение проблемы экзистенции, что является искусством креативного самосозидания.

Политика – в изначальном и подлинно терминологическом смысле – в определенной степени соответствует историко-социальному Ин-се человеческой среды, которое становится опорной точкой, способствующей функциональному ускорению роста всех ее частей. Следовательно, именно политика должна варьировать, регулировать идеологию, а не наоборот. На языке философии мы можем сказать, что абсолютная идеология есть исключительная прерогатива бытия в себе. Только бытие может установить некую форму, которая становится вечно функциональным законом через отражение вечного в историческом. Вне бытия в себе нет никого, кто мог бы предустановить совершенную форму, вмещающую и направляющую все неисчислимое множество самоорганизующихся событий и предначертаний жизни. Будучи субстантивированы историей, то есть чем-то убегающим, меняющимся, непрерывно мутирующим, мы представляем собой часть движения этой великой реки, поскольку постоянно усиливаем нашу идентичность, питаемую вариациями, изменениями, – именно в этом и состоит функциональное существование. Поскольку наша идентичность пребывает в изменчивом мире, успех наших действий зависит от их соответствия некоей функциональности, определяемой спецификой этики конкретной ситуации.