Неизвестно - Автобус

ВАЛЕРИЙ ГАПЕЕВ

АВТОБУС

Почти быль

Женщину старухой нельзя было назвать, однако от внимательного взгля­да не ускользало, что ей за семьдесят — увядшее морщинистое лицо, седые, совсем белые волосы. Одета она была просто и аккуратно. Так выглядят сель­ские учительницы-пенсионерки: интеллигентность, которую не стерли годы непростой деревенской жизни, когда надо и ученические тетради проверить, и корову подоить, и ужин для мужа-тракториста приготовить. Так думал Антось об этой худенькой женщине, подходя к автобусу.

Женщина придерживала одной рукой инвалидную коляску, в которой сидел мальчик лет десяти. «Сейчас попросит помощи», — подумал Антось и решил, что ждать этой просьбы не будет — сам предложит.

— Добрый день. Помочь? — остановился он рядом с женщиной.

— И вам добрый, — смутившись, ответила женщина. — Если вас не затруднит, помогите. Сереженька не тяжелый, у нас 12-е и 13-е места... Давайте я сумку вашу подержу.

— Ну, иди ко мне, Сергей, — Антось передал свою небольшую сумку, где лежали диски с рукописями да бутылка минералки, женщине, протянул руки.

Мальчик, во весь рот улыбаясь, подался навстречу.

Салон был почти пуст: парень и девушка сидели в самом конце, дородная женщина со своим спутником — в самом начале. Полная, неуклюжая, она занимала почти два кресла, и мужчина, сидевший с ней рядом, был буквально прижат ее телом к окну.

Антось посадил мальчика в кресло.

— Здесь будешь или у окна?

— У окна. я сам, — весело отозвался мальчик и, не ожидая помощи, перетащил свое тело на другое кресло, потом перебросил дальше свои непод­вижные ноги.

Антось вышел из салона, забрал у женщины свою сумку. Закурил.

— Это внучек мой, — словно каясь в каком-то грехе, тихо сказала жен­щина. — Дочки моей. Родовая травма. Кто там виноват и в чем — Бог им судья. Умным растет, так хорошо рисовать научился. А теперь вот в Минске выставка его картин, в Духовном центре.

Антось промолчал в ответ — нечего было сказать. Женщина тоже замолчала.

Пассажиры постепенно заполняли автобус. Пришел и водитель.

В это время к автобусу стремительно подкатило авто, открылась передняя дверца и невысокий мужчина, с большим животом, одетый в строгий деловой костюм, с галстуком, вылез из машины.

— Подождите! — кивнул он к водителю — просьба больше походила на приказ — и таким же непререкаемым тоном бросил в салон автомобиля: — Заберешь меня в восемь вечера, и чтобы без опозданий.

— Ну что вы, Игнат Вадимович, я только тещу отвезу — и сразу в Минск.

— Смотри у меня.

Водитель автобуса глазами пересчитал пассажиров, глянул в свою бумаж­ку — все совпадало. Автобус тронулся с места.

Антось отбросил спинку кресла назад — там не было пассажира, только женщина сидела по соседству.

— Вам не будет мешать? — спросил Антось.

— Что? — быстро переспросила женщина, в такой степени занятая свои­ми мыслями, что не только по глазам — по лицу было видно, что она чем-то очень обеспокоена: поджатые губы, сморщенный лоб. — А, нет, я здесь буду сидеть, — ответила вдруг со злостью, будто Антось пытался приволокнуться за ней, задавая простой вопрос.

Пожалуй, женщина и была привлекательной прежде, но не теперь — лицо ее исказила застарелая тоска, глаза болезненно блестели. Некрасивое лицо, блеклое. И почему-то даже враждебное.

Антось устроился получше, закрыл глаза. О, как он ждал этой минуты после бессонной ночи! Казалось, вот только закроет глаза — и уснет, про­валится в темное, такое желанное забытье. Но не получилось: перед глазами возникла клавиатура компьютера.

Автобус покачивался, останавливался на сфетофорах, дергался. Сон не шел к Антосю, плохо становилось от пляшущих в глазах букв.

«Переработался», — мысленно отметил Антось, поднял спинку, стал смо­треть в окно. Автобус, оставив позади городок, помчался по трассе.

Шесть часов, всего шесть часов — и дело будет сделано. Да не одно, а целых два! Два — серьезных и таких нужных. Вот они, здесь — в сумке на двух дис­ках: его повесть «Разрушение невозведенных храмов» и детектив «Последняя ставка Серого». Детектив — это занятие литературного раба. А повесть — это творчество, его самое значительное произведение на сегодняшний день.

Антось обдумывал, вынашивал свою повесть несколько лет. Она рож­далась мучительно, в сомнениях и отчаянии. И записывал ее Антось только тогда, когда словно со стороны кто-то толкал его и требовал: садись, пиши. Были сомнения — одолеет ли, охватывало отчаяние — а нужна ли она кому- нибудь, кроме автора и редакции? Что он один со своей, пусть себе и высоко­художественной повестью, может сделать, что может переиначить, кого заста­вить задуматься? Но нельзя не писать, если можешь писать. Это для Антося было правилом, можно сказать, законом. Нельзя изменить мир, разрушая. Надо создавать. Это тоже закон. Высший закон.

И повесть удалась. И сам он чувствовал это, когда перечитывал написан­ное, и в редакции журнала, куда отдавал отрывок для ознакомления, сказали сразу: «Закончишь — привози».

Только редактор знал о повести. Алена, жена, знала о другом — о детек­тиве, который ее муж пишет за деньги какому-то неизвестному издателю. Этот детектив выйдет совсем под другим именем. Антось получит то, на что рассчитывал: полтора доллара за страницу текста. Он написал 300 стра­ниц — получит 450 долларов. Это были реальные деньги. Их так не хвата­ет. Сколько могут заработать вместе учитель литературы и учительница начальных классов в райцентровской школе, не имея и пяти лет стажа?..

За окном проплывали перелески, поля, плавно покачивался автобус. Дремота постепенно все же овладела телом и разумом, и так приятно было в нее погру­жаться, отдаваться ее воле. Так хорошо ехать, так спокойно на душе, когда дело сделано, когда последняя ночь над рукописью стала временем удивительного душевного подъема, когда звучала музыка в душе и она, музыка, подсказывала, что и где исправить в тексте, время от времени стихая или умолкая вовсе.

— Здравствуйте! Александр? Это Валентина. Да, я буду через пять часов. Конечно, флешку с ключами я везу с собой. А скажите, курс остался преж­ним, да? Хорошо. Да-да, мне именно наличность нужна. Как мы и догова­ривались. Я понимаю, что 20 тысяч для вас — сумма немалая. Отлично, как только буду в Минске, я вам еще раз позвоню.

Голос женщины за спиной был возбужденным, резким, неприятным. «Черт, из-за этих коммерсантов не поспишь», — недовольно подумал Антось. Поди ж ты: он зарабатывал эти 450 долларов, сочиняя по ночам, недосыпая так, что круги под глазами не сходили неделями, а этой и 20 тысяч долларов — только «сумма немалая». Сонливость пропала, будто и не было. «Однако ж, ты смотри, как маскируются: такими деньгами ворочать — и на автобусе ездить, да и одета совсем скромно. А впрочем, ну их к черту.» — незлобливо подумал Антось.

Первая остановка.

— Пять минут, не разбегайтесь, — предупредил всех водитель, направля­ясь к зданию автокассы — небольшой бетонной коробке желто-серого цвета.

Тот самый деловой пузан отошел в сторону, начал звонить кому-то, гром­ко говорил, срываясь на крик. Набирал номера, один за другим, не здороваясь, отрывисто задавал вопросы. И только последний телефонный звонок преоб­разил толстяка — его словно подменили. Можно подумать, набранный номер был особым кодом перевоплощения. Мужчина заговорил не просто вежли­во — льстиво, тихо:

— Николай Степанович? Приветствую вас. Да-да, как договорились, все на месте, с собой, с собой. Нет, ну что вы, какое авто — еду на автобусе, я ж понимаю. Нет-нет, все аккуратно.

Антось мысленно чертыхнулся — ишь ты, и здесь какие-то коммерческие секреты. И неужели этому вот толстяку нужна будет его повесть о духовном возрождении белорусов? Или той женщине, которой 20 тысяч наличными требуются?

.За окном вдруг потемнело — на небо наползала туча. Антось посмо­трел вперед — зрелище было впечатляющее: дорога уходила в гору и там сливалась с темно-фиолетовым, разъяренным небом.

Не успели достичь вершины горы, как дождь не просто полил, а сплош­ной волной накрыл автобус. Водитель сбавил скорость, а пассажиры вжима­лись в кресла при виде каждой молнии и при каждом ударе грома. Только подъехали к высоковольтной линии, нависшей над шоссе, шарахнуло так, что водитель испуганно нажал на тормоза, автобус завихлял.

И сразу после этого оглушительного удара наступила тишина — дождь прекратился. Небо мгновенно прояснилось. Туча осталась где-то позади, будто была резко ограничена пространством.

— Заикой стать можно, — прозвучал голос девушки. — Да не держи меня так, синяки останутся, — высвободилась она из объятий парня.

Вздохнули с облегчением и остальные пассажиры. Мальчик-инвалид стал снова смотреть в окно. Дородная женщина вытащила из-под ног сумку и принялась разворачивать разные кульки, совала в руки своего соседа хлеб, огурец, помидор и половину куриного бедрышка. Такой же набор оказался и у нее в руках.