Неизвестно - Ворошильский Венгерский дневник

Виктор Ворошильский

ВЕНГЕРСКИЙ ДНЕВНИК

Памяти Михаила Кольцова

Вторник, 30 октября 1956

В САМОЛЕТЕ

Наконец — после всей беготни и заклинаний — я в самолете, которым отправляют в Будапешт очеред­ной груз польской крови и лекарств. Под крыльями — безбрежная Сибирь облаков. Потом просвет, заржаве­лые поля, недвижные пути-дороги, Венгрия.

Я отыскиваю в памяти эту страну, какой узнал ее семь лет назад, в солнечные сентябрьские дни конгрес­са ВФДМ и дела Райка. Людные, шумные улицы, погребок, где цедили дешевый сладкий мускат прямо из бочки, старуха, салютующая поднятым кулаком... Но упрямей всего встает одна картина, которую все эти годы долго и безуспешно гнал я, а она всё не от­ставала.

Высокий пожилой мужчина наклоняется ко мне, его кустистые брови почти щекочут мне лицо, его пронзительный шепот пробивается сквозь мое со­противление:

— Я не первый день в партии. Ласло Райка знаю по Испании и по лагерю. Что сейчас творится — пре­ступление и обман.

— Зачем ты мне это говоришь? Я тебя не знаю — может, я тебе и не верю.

— Потому и говорю, что ты меня не знаешь. С таким только и можно сегодня говорить в Будапеште.

...Мы приземляемся на полупустом аэродроме. Нас окружает группа вооруженных штатских и солдатс трехцветными повязками и нашивками. У некоторых нашивки поверх траурного крепа. Мы молчим и не задаем вопросов.

РАЗГОВОР С МАРЬЯНОМ

Марьян здесь уже несколько дней. Он выглядит страшно растерянным. С трудом я добиваюсь, чтобы он рассказал, что видел сегодня.

Вместе с Кшиштофом он был свидетелем штурма горкома партии, где защищались десятка два человек из AVH.

AVH — это жандармские отряды политической полиции. Привилегированные, щедро оплачиваемые (зарплата «авоша» вдесятеро выше средней зарплаты рабочего), на жизнь и на смерть связанные с кровавым режимом Ракоши. Янычары из AVH до самого по­следнего времени держали страну в тисках такого террора, о каком у нас не имели понятия. Ни после ликвидации Берии, ни после отставки Ракоши и ареста Фаркаша — в AVH не произошло никаких перемен. 23 октября, когда они открыли огонь по безоружной демонстрации, мера терпения переполнилась. Вспых­нуло восстание, и к нему тут же присоединились армия и милиция. AVH, официально распущенные правитель­ством Надя, не подчинились решению о роспуске и продолжали провоцировать и сеять смерть. Тогда вол­на народного гнева залила Будапешт.

Марьян рассказывает, как толпа при поддержке нескольких венгерских танков наступала на крепость авошей. Они защищались яростно, их залпы укладыва­ли штурмующих на месте. Но вскоре их вытащили из здания, и тогда...

У Марьяна дрожат губы, он белее мела.

— Я никогда еще не видел, как людей линчуют. Их вешали за ноги, нескольких разорвали буквально в клочья. Потом прибыли организованные повстанцы

— Национальная гвардия — и отстояли остаток плен­ных. Но те, кого не успели отбить...

ПЕРВОЕ ПУТЕШЕСТВИЕ ПО БУДАПЕШТУ

Темная, пустая улица. В нескольких десятках мет­ров от нас маячат черные корпуса танков.

— Стой, кто идет!

Солдатик ежится от холода и страха, его блеклые глаза разбегаются, окоченевшими пальцами он воро­чает странички наших непонятных паспортов. Он вро­де бы не очень понимает, кто мы и зачем в такой час идем в парламент. Но в конце концов машет рукой:

— Проходи!

Снова длинная пустая улица, только посветлей и пошире. На углах таблички с выскобленным названи­ем. Это одна из главных улиц Будапешта — Андраши- ут. Соскоблена фамилия Сталина.

Мы идем, не зная твердо, верно ли держим на­правление. Прохожие редки, зато мимо нас постоянно прогрохатывают глухо задраенные бронемашины. Они словно живут сами по себе, без человека, и об­щаются с миром одними орудийными прицелами.

И опять пусто. Мы ускоряем шаг. Вот на углу сгрудились люди. Однако раньше, чем мы добираемся до них, из-за перекрестка вылетает мотоцикл с двумя венгерскими офицерами. Молниеносно, как карточная колода, взлетает пачка белых листовок — мотоцикл поворачивает и исчезает — листовки медленно облета­ют на мостовую. Текст короткий, слепо отпечатанный на ротаторе, несколько знакомых венгерских слов не помогают нам уловить смысл. Мы подходим к кучке людей на углу — это молодые парни, некоторые держат в руках те же листовки.

— Sprechen Sie deutsch? Parlez-vous franзais? Do you speak English?

Оказывается, ребята немного говорят по-русски — только русский преподавали в школах. Узнав, кто мы, они приглашают нас с собой, приводят в комнатенку, увешанную семейными фотографиями. Появляется хо­зяин — коренастый, усатый рабочий. Пожимая нам руки, называет одну из распространенных венгерских фамилий. Мы угощаем друг друга сигаретами, один из ребят переводит листовку. Она подписана группой войск противовоздушной артиллерии, их первое требо­вание — русские должны оставить Будапешт до 12 часов завтрашнего дня.

— Мы все этого хотим, — комментирует наш юный переводчик. — Это самое главное.

Другие согласно кивают головами. Хозяин, поко­лебавшись, спрашивает о Польше и глядит на нас с надеждой.

И снова мы блуждаем по незнакомым улицам. Повстанческие патрули дружелюбно указывают доро­гу. Автомобиль с трехцветным флагом, напрягшимся, как парус. Два молодых офицера провожают нас поч­ти до цели. И наконец — огромная, пустая, темная площадь перед куполообразным массивом парламен­та. Мы обходим его кругом, разыскивая вход.

Вот торжественные парадные двери — я помню их еще с тех времен. Два раза в день мы входили тут на совещания «молодежи мира». Возле той каменной балюстрады обычно стояли греческие девушки в ком­бинезонах — партизанки с Граммоса. Здесь же, при входе, французские делегаты продавали альбомы им­прессионистов, чтобы заработать на обратную доро­гу. Дальше шла лестница, на которой элеган!ные офи­церы и одетые в форму активисты проверяли про­пуска. Конечным пунктом был многоярусный зал заседаний, окруженный бесчисленными галереями, — здесь на множестве языков произносились длинные речи в защиту мира. При слове «Сталин» мы все под­нимались, яро скандировали два энергичных слога и аплодировали собственному энтузиазму, пока не опу­хали ладони...

Сейчас парадный вход заперт и глух. Другого мы, как ни бьемся, не находим. Мы уже готовы уйти, как вдруг неслышно подъезжает машина. Кшиштоф хвата­ется за дверцу и принимается по-французски объяснять сидящему рядом с шофером, что мы польские журна­листы и хотим попасть в парламент, поговорить с кем-нибудь из членов правительства. Пассажир — невысокий, моложавый брюнет — улыбается:

— Par exemple, avec moi?

Через минуту мы уже в парламенте.

В ПАРЛАМЕНТЕ

Нашего собеседника зовут Геза Лошонци. Извест­ный деятель левого крыла коммунистов, он долгие годы был отстранен от дел и подвергался преследова­ниям. Только теперь он стал государственным мини­стром и членом узкого кабинета правительства. С легкой иронией он сообщает, что у него еще ни помещения, ни секретарши и вообще он не блестя­ще знает здание, куда нас привел. Вместе с ним мы довольно долго блуждаем по мрачным коридорам, полным пурпура и позолоты в стиле начала века. В этой покинутой людьми императорско-королевской роскоши что-то и жуткое, и гротескное. Ковры глу­шат шаги. Кажется, повернешь голову и увидишь, как некто бесшумно крадется за нами. Человек? История?

Но вот большая, освещенная, прокуренная комна­та. Здесь и в двух соседних кабинетах работают члены правительства, а с ними несколько писателей и журна­листов. В комнату постоянно кто-то входит: то солда­ты, не вытягивающиеся по стойке смирно, то рабочие со списками требований на тетрадных листочках, то небритые студенты. Никто не спрашивает про­пусков, никто не говорит: «Сейчас узнаю, примут ли», — каждый идет прямо к тому, с кем собирается гово­рить. Разговоры ведутся стоя, посреди комнаты и по всем углам. Кто-то звонит по телефону, кто-то оперся на подоконник и крупным, нервным почерком исписы­вает блокнот. Приток делегаций не устает ни на мину­ту. У товарищей, которые их принимают, синяки под глазами, но они крепко жмут руки ходокам — проща­ясь с одними и тут же здороваясь с новыми.

Наше интервью идет с перебоями. Появляются новые собеседники, предыдущих отзывают к другим делам. Мы говорим обо всем: о характере венгерской революции, о кристаллизующейся программе прави­тельства народного единства, о требованиях ревкомов, о перспективе на ближайшие часы и дни. Правитель­ство еще не окончательно сформировано, предполага­ется сделать его более представительным. Только что шли переговоры с социал-демократами — к сожале­нию, они пока отказались войти в правительство, заявили, что предпочитают выждать. Но и в нынеш­нем составе правительство, можно сказать, с минуты на минуту расширяет свою базу. Об этом свидетель­ствует условная поддержка, выраженная несколькими наиболее серьезными повстанческими группами, — под их требованиями и правительство готово подпи­саться. Самые срочные из этих требований: вывод из Венгрии советских войск, легализация политических партий, свободные выборы, наказание виновных. При­мерно такую программу только что предложила рево­люционная группа VIII и IX районов Будапешта, во главе которой стоят два офицера, несколько рабочих и студентов, писатель и парикмахер...