Нелли Шульман - Вельяминовы.Дорога на восток.Книга вторая Страница 32

Теодором? Я знаю, что он жив, он присылает цветы, но где, же он? Элиза даже записку от Марты

передать не может, всю мою корреспонденцию читают…»

Робеспьер переехал в квартиру почти сразу после казни короля - ведя себя, как добропорядочный

сосед. Только иногда, схватив ее за руку, прижав к стене, он покрывал поцелуями ее лицо. Тео

сжимала губы и отворачивалась. «Когда ты станешь моей женой, - шептал Робеспьер, - ты будешь

ласковой, Тео, обещаешь?»

От него пахло чем-то холодным, кислым - старой, засохшей кровью, сыростью сточной канавы,

смертью. Тео вспоминала голубые глаза Мишеля, то, как они засыпали вместе в ее огромной

кровати. Ребенок, прижавшись к ней, глотал слезы: «Мама Тео, а папа вернется?»

Тео клала маленькую ручку мальчика на икону. Смотря в зеленые глаза Мадонны, она твердо

отвечала: «Да, сыночек. Надо просто подождать».

-Также, - она вздрогнула и посмотрела на Робеспьера, - он курил сигару, держа ее в изящно

отставленной руке, стряхивая пепел в блюдце севрского фарфора, - мы издаем указ о запрете

богослужения и закрытии всех церквей.

Тео положила руку на свой крестик. Она ядовито спросила: «Франция становится магометанской,

Максимилиан? Ты решил порадовать наш народ введением многоженства?»

Он рассмеялся, показав мелкие, красивые зубы. Белокурая голова была изящно причесана, в

петлицу серо-синего сюртука был продет букетик фиалок.

Робеспьер поднялся. Пройдясь по комнате, остановившись у большого окна, вместо ответа он

задумчиво сказал: «Какой нетерпеливый рыбак. Ты видела его, Тео? Хотя нет, ты у нас соня, -

мужчина улыбнулся. Тео едва скрыла гадливую гримасу.

-А вот я видел, - протянул Робеспьер. «Я рано встаю. Половил рыбу и ушел. А потом, - он кивнул на

комод красного дерева, где стояла серебряная ваза, - тебе принесли цветы. В том числе, - он

достал сильными, короткими пальцами белую розу, - вот этот букет. Месье Корнель его прислал,

не иначе. С того света, - Робеспьер скрипуче рассмеялся.

Тео пожала плечами - она была в утреннем платье полупрозрачного, цвета слоновой кости, шелка,

собранном под высокой, большой грудью. Темные волосы были заколоты бриллиантовыми

шпильками, одна прядь спускалась на плечо. Локон чуть прикрывал брошь - трехцветную кокарду,

выложенную алмазами, рубинами и сапфирами. Это был подарок Робеспьера на их помолвку.

-Я получаю много букетов, Максимилиан, - холодно отозвалась Тео, вставая. «Впрочем, я

понимаю, ты завидуешь моей популярности».

Ему нравились оскорбления - Тео видела огонек наслаждения в пустых, мертвенных глазах. Он

улыбнулся тонкими губами: «Ты очень остроумна. Возвращаясь к запрету на религии, Эбер и

Шометт устраивают в бывшем соборе празднество. Как раз перед тем, как мы с тобой соединимся

на алтаре Верховного Существа».

Тео прижала пальцы к вискам: «Мне надо репетировать «Марсельезу», Максимилиан. Завтра

придут тобой же приглашенные гости, так что избавь меня от теологических рассуждений.

Надеюсь, ты не забудешь о подарке - все-таки твоему сыну четыре года».

-Я велел сделать для него модель гильотины, - спокойно ответил Робеспьер. Увидев глаза Тео, он

усмехнулся: «Просто модель, не волнуйся, она не опасна для Мишеля. Так вот, я хочу, чтобы ты

сыграла Богиню Разума, на этом празднике».

-Я не буду, - ледяным голосом отчеканила Тео, - юродствовать на алтаре собора, в каком-то

языческом наряде, перед пьяной швалью. Я католичка, и не…, - она вскрикнула от боли в

вывернутых пальцах.

-Я сказал, - тихо проговорил Робеспьер, - и будет так. Не забудь, где сейчас сын Луи Капета.

Мишеля тоже - я могу отдать на воспитание, в любой момент. Он будет сидеть в деревянной

клетке, прикованный цепью, в собственных нечистотах. Я, Тео, я буду приводить тебя на него

посмотреть. А, милая? - он склонил голову набок.

-Пусть мне пришлют текст роли, - Тео сжала зубы.

-Вот и славно, - Робеспьер поцеловал ее в щеку. «Иди, переоденься. Погуляем с тобой и Мишелем

в саду Тюильри - парижане должны знать, что ты счастлива. Тогда и они будут счастливы».

-Господи, - попросила Тео, выйдя в коридор, прислонившись к стене. «Господи, пошли ты молнию,

разверзни небеса, сделай что-нибудь!»

-Верни Теодора, - шепнула она. Сглотнув, Тео постучала в дверь детской.

Констанца проснулась от пения птиц. Дверь домика была полуоткрыта, пахло свежестью, и она

услышала, - совсем рядом, - скрип уключин. «Рыбаки, - подумала девушка. Откинувшись обратно

на подушку, она рассмеялась: «Антуан!»

-Не вскакивай, - велел он, спрятав лицо в ее теплом, белом плече, целуя отросшие волосы,

спускавшиеся рыжей волной на шею. «Когда ты вернешься? - Констанца застонала и выдохнула:

«Вечером, как я говорила...»

-Вернусь, - твердо сказала она себе. «В Париж отправлюсь в мужском наряде. Встречусь с

Шарлоттой, заберу ее паспорт, и велю уезжать. После такого ей нельзя тут будет оставаться. Она

жизнью, конечно, будет рисковать, но без паспорта меня к Марату не пустят. А Шарлотта пусть

прячется на западе. Дядя Теодор прислал имена верных людей, ее довезут до Вандеи».

-Вечером, - повторила Констанца, и, повернувшись, обняла его: «Антуан..., Может быть, ты все-

таки уйдешь..., В горы, или на запад, в Вандею. Говорят, осенью начнут процесс против бывших

откупщиков. Пожалуйста...»

-Меня не тронут, я им нужен, - хмыкнул Лавуазье, целуя маленькую, почти незаметную грудь.

«Они без меня не обойдутся - порох, оружие..., Не волнуйся, пожалуйста. Когда-нибудь тут все

закончится, - он вздохнул и погладил ее по стройной, узкой спине, - все будет хорошо».

-Я люблю ее, - думал Лавуазье, - так люблю…, Но Мари-Анн - тоже. Господи, она ведь знает, знает,

что я тут ночую. Знает и ничего не говорит. И я ничего не могу сказать. А если бежать? Нельзя

бросать Мари-Анн, и Констанцу - тоже нельзя.

Девушка, будто услышав его, приподнялась на локте: «Антуан..., Если что - ты за меня не

беспокойся, я выберусь. Думай о себе, о своей, - Констанца чуть запнулась, - семье...»

-Ты моя семья, - Лавуазье привлек ее к себе. Они долго лежали просто так, обнявшись, слушая, как

щебечут птицы в маленьком саду.

Уже после завтрака, моя посуду в тазу, Констанца обернулась на дверь в комнату. Одним легким

движением девушка взяла из ящика простого комода нож с пятидюймовым лезвием. «Я буду в

платье, - подумала Констанца, - в платье и чепце. Охранников там двое, я видела. Охранники и

жена, - она криво усмехнулась. «Они не станут обыскивать женщину. Да и жена его вряд ли

посмеет».

Лавуазье уже работал, сидя у маленького, грубо сколоченного стола. Констанца оправила свой

простой, темный сюртук. Встряхнув волосами, она спросила: «Как я выгляжу?».

Он оторвался от записей и усмехнулся: «Я что-то начал жалеть, Конни, мы слишком быстро

поднялись с постели. Завтра, - Лавуазье поцеловал ее, - я такой ошибки не сделаю».

-Обещания, - поддразнила его девушка. Повертевшись, она почувствовала его руку пониже

спины: «Только бы он не нащупал нож».

-Вот вернешься, - Лавуазье все обнимал ее, - и я тебе докажу, - я, что обещал, то и делаю.

-Я знаю, - шепнула Констанца, и поцеловала его напоследок: «В сарае все готово. Вчера, пока ты

был в Париже, привезли письмо от дяди Теодора. Повстанцы собираются осаждать Нант. Я

написала листовку…»

-Я напечатаю, - успокоил ее Лавуазье. Он зло подумал: «Теодор там, где полагается быть любому

честному человеку - в рядах тех, кто борется за короля. И он ведь тоже ученый, а ты…, Сидишь в

Париже, принимаешь подачки от этих мерзавцев».

Когда Констанца ушла, он вернулся за стол. Закурив, взяв свой дневник, Лавуазье нашел старое,

еще зимнее письмо:

-Дорогой Антуан, я уже в Вандее, с отрядами генерала де Шаретта. Саблю я забрал, спасибо тебе

большое за тайник. Я тут заведую вооружением, и постройкой фортификаций, - тем, что мне

хорошо известно. Блокнот, который ты мне передал - со мной, так что не беспокойся. Пожалуйста,

не вздумай совершать чего-то безрассудного 0 такие люди, как ты, принадлежат не себе, а миру.

Мадемуазель Бенджаман знает, что я жив, однако я не хочу подвергать опасности ни ее, ни

Мишеля, поэтому просто передаю цветы. Джон и Марта получают от меня записки, по мере

возможности, а ты присматривай за Констанцей. С искренним уважением, твой Теодор.

Лавуазье потер лицо руками: «Да что я? Хоть бы Лагранжа не тронули, других ученых..., Значит

надо оставаться здесь, надо защищать людей, вытаскивать их из тюрьмы..., Господи, скорей бы все

это прекратилось, - он отложил дневник и вернулся к работе.

Констанца прошла по рю Мобийон, незаметно взглянув на окна бывшей квартиры Экзетеров. С