Коллектив авторов - Россия в годы Первой мировой войны: экономическое положение, социальные процессы, политический кризис

РОССИЯ В ГОДЫ ПЕРВОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЫ:

экономическое положение, социальные процессы, политический кризис

ПРЕДИСЛОВИЕ

Первая мировая война подвела итог всему предшествующему развитию европейских стран, включая Российскую империю, открыв качественно новый этап их дальнейшего существования. Она коренным образом изменила европейский государственно-политический ландшафт, с политической карты исчезли четыре империи (Российская, Германская, Австро-Венгерская и Османская), произошли системные изменения в социальных, экономических, политических институтах и отношениях, масштабные сдвиги в интеллектуальном и культурном пространствах. Мировая война выступила мощным стимулом развития научно-технической мысли, новых технологий и форм организации производства.

Столетний юбилей начала Первой мировой войны закономерно вызвал повышенный интерес как профессионального сообщества историков, так и различных государственных институтов и широких общественных кругов к военно-техническим, общественно-политическим, социально-экономическим и гуманитарным проблемам России, которые породили ее участие в этом военном катаклизме. Российские ученые и общественность заинтересованы во всестороннем и объективном изучении роли, которую эта война сыграла в истории России и всего мира.

В советской историографии Первая мировая война десятилетиями находилась в тени большевистской революции и рассматривалась главным образом в контексте поиска причин возникновения и становления коммунистического режима. Нынешнее поколение отечественных исследователей, освобожденное от давления прежней официальной идеологии и опираясь на вновь открытые архивные документы, приступило к переосмыслению значения войны. Сегодня она рассматривается не только и не столько в качестве прелюдии Великого Октября, но как эпохальное событие, приведшее к социально-экономической и политической трансформации Евразии и значительной части остального мира. Для всех европейских великих держав война явилась катализатором разносторонних масштабных изменений, коренным образом изменивших весь последующий ход их истории. Для России она по сути выступила проверкой эффективности сначала имперской, конституционно-самодержавной системы управления, а затем и способности новой, республиканской власти вывести страну из всеобъемлющего кризиса, в который та погрузилась. К сожалению, ни в том, ни в другом случае выход найти не удалось, и «старые» политические элиты, лишившись власти, оказались частью физически уничтожены, частью вытеснены в эмиграцию. В России утвердилась коммунистическая диктатура.

Россия в годы Первой мировой войны: основные тенденции отечественной и зарубежной историографии[1]

Распространено представление о Великой войне — так называли Первую мировую ее современники — как о белом пятне отечественной историографии, или забытой странице российской истории. Однако, в отличие от российского общества в целом, профессиональные историки о ней не забывали. В советский период, несмотря на идеологические ограничения, сложилась содержательная историография Первой мировой войны, разработаны концепции ее истории и важнейших проблем этого времени. За последние десятилетия в свет вышли десятки посвященных этой теме публикаций исторических источников, сотни статей и монографий, историографических исследований{1}.

Естественно, что в годы самой войны она находилась в эпицентре общественного внимания. Многие современники — мыслители, публицисты, общественные и политические деятели — предчувствовали и надеялись, что с ее окончанием человечество вступит в новую эру, а международная жизнь в корне преобразится. «Мы переживаем великий перелом — и не только в той сфере, в которой непосредственно проходит война, — размышлял кадетский публицист С.А. Котляревский в 1914 г. — Создаются новые отношения между государствами и между народами, закладываются новые основания для устройства этих государств, новые пути для развития этих народов, но кроме всего этого, меняется та духовная атмосфера, в которой жило и с которой свыклось современное человечество»{2}. В те же военные годы в общественных и научных кругах широко дебатировали вопросы адаптации России к военным условиям — их влияние на отечественные экономику, городское хозяйство, работу органов местного самоуправления, состояние здравоохранения, науки, образования, на литературу, искусство, психологическое состояние общества{3}.

Дискуссия о причинах краха старого порядка, которая развернулась после 1917 г., неизбежно носила публицистические черты и первоначально в строгом смысле слова не была научной. Бывшие депутаты Думы А.А. Бубликов, П.Н. Милюков, М.В. Родзянко и др. снимали с себя всякую ответственность за пережитые страной потрясения, перекладывая ее на правительство и верховную власть{4}. С наиболее целостной трактовкой событий 1917 г. выступил Милюков, чья интерпретация оказала заметное влияние на последующие историографические построения. По его оценке, война способствовала тотальной дезорганизации жизни страны, ситуация требовала учреждения фактической диктатуры. Но российская монархия с такой задачей не справилась, и именно это породило политический кризис и нарастание социального напряжения. Политические выступления совпали с массовыми, что в итоге и привело к Февральской революции. Тогда, в феврале 1917 г., Государственная дума оказалась вынуждена возглавить солдатский бунт и рабочие демонстрации, и, таким образом, волнения в Петрограде обрели качественно иной характер{5}.

П.Б. Струве искал ответы на поставленные Милюковым вопросы в состоянии и настроениях российских общественных низов. «Мировая война, — писал он, — …имела демократическую идеологию. Страшно напрягши экономические силы всех стран, участвовавших в войне, она вызвала на сцену новые силы или, по крайней мере в огромной степени усилила некоторые прежние. В ведении этой войны государства, как никогда прежде, апеллировали к народным массам. Это была, по самому характеру своему, народная и демократическая война, и потому-то она частично закончилась рядом революций»{6}.

Милюковская концепция Февраля нашла поддержку в эмигрантской историографии{7}. Те же, кто не удовлетворился его объяснениями, продолжали искать «виновников» потрясений либо в среде думской оппозиции, которая, по их мнению, неустанно плела заговоры против «исторической власти», либо в верхах российского общества, либо вовне России, в первую очередь — в Германии{8}. Исследуя причины Февральской революции, историк и публицист С.П. Мельгунов обратился к теме дворцовых переворотов, но невысоко оценил шансы заговорщиков, которые от слов так и не перешли к делу{9}. Другой разоблаченный им миф касался вопроса о сепаратном мире с Германией, который якобы стремились подписать император и его ближайшее окружение{10}. Распутывая клубок интриг, заговоров и слухов, Мельгунов невольно погружал читателя в особый мир столичных «высших сфер» с его иллюзорными и нередко авантюрными планами. Коснувшись масонских организаций, он отрицал их значимую роль в Февральской революции{11}, которая, по его мнению, застала врасплох все политические силы{12}.

Советская историография отводила мировой войне по преимуществу роль декорации кризисных явлений, поразивших Россию еще в довоенные времена. Но фактор войны было трудно игнорировать, потребовалось найти его особое, марксистское прочтение. Это и сделал M. H. Покровский, объяснивший внутриполитический кризис столкновением интересов торгового и промышленного капиталов — отечественная торговая буржуазия, по его мнению, склонялась к миру с Германией, промышленная же требовала войны до победы даже ценой смены режима{13}. Их борьба и спровоцировала Февраль: «Мы ничего не поймем в Февральской революции 1917 г., если позабудем, что ее исходной точкой была война»{14}. В итоге появилась концепция «двух заговоров», которая в модифицированном виде была воспроизведена в работах Е. Фокина, Б.Б. Граве, И.И. Минца, М. Балабанова и других историков-марксистов{15}. В.П. Семенников заменил «торговый капитал» Покровского «правомонархическими силами», действовавшими заодно с пронемецки настроенными банкирами и «металлургами»{16}; С.А. Пионтковский, следуя той же схеме, доказывал, что самодержавие прежде всего выступало «служанкой» финансового капитала{17}. Одним из излюбленных сюжетов советских историков 1920 — начала 1930-х гг. стало «гниение» царизма и его историческая обреченность{18}. Особо подчеркивалось, что буржуазия, борясь за власть, стремилась прежде всего предотвратить революцию.