Журнал «Если» - «Если», 2009 № 06

Журнал

«Если», 2009 № 06

ПРОЗА

Мэри Розенблюм

Скачки

Аукцион всегда проводят в Бангкоке. Думаю, причины две. Во-первых, сексом здесь торгуют настолько открыто, насколько это вообще возможно, а более половины участников — мужчины, даже несмотря на то, что сегодня многими компаниями руководят женщины. Вторая причина, думаю, важнее. Тайцы всегда относились к торговле телом с большей терпимостью, чем другие культуры, официально отвергавшие, но на самом деле приветствовавшие ее. Возможно, тайцы просто более прагматичны? Менее склонны к самообману? Как бы то ни было, отсутствие шизофренических претензий весьма на руку людям, занимающимся аукционом, не говоря уже о том, что тайское правительство даже не знает о нашем существовании. И ни одно правительство не знает. Мы позаботились об этом. А может, моя первая догадка все же верна, и мы приезжаем сюда каждый год лишь из-за обворожительно прекрасных девушек.

Хотелось бы только, чтобы тайцы решили проблемы с транспортом. В любом другом крупном городе, даже в Мумбае[1], движением управляют системы GPS. Уж мне ли не знать. Я служил в фирме, разработавшей одну из первых таких систем, еще до того как стал брокером. Я создал общественную и политическую поддержку для их внедрения. Поверьте, эта часть проекта оказалась куда сложнее, что бы ни говорили инженеры, считающие, что все получилось исключительно благодаря цифрам.

Возможно, движение — обратная сторона того тайского гостеприимства, о котором я говорил. Потеющие мужчины и женщины, которые носятся на мотоциклах через путаницу пробок. У них, как правило, нет шлемов, а водитель такси даже не делает вид, что пытается их не сбить. Это, наверное, проявление распространяющегося буддизма… фаталистическое желание сидеть на побитой сорокалетней «хонде», которая шныряет между непредсказуемыми потоками машин, нарушая несколько законов физики. Вы же просто вернетесь как нечто лучшее, да? Ладно, я могу говорить так о физике, я социальный инженер. Мои трезво мыслящие коллеги, наверное, подавились бы, но их здесь нет.

Отель, которым владеет наша организация, похож на все остальные, с таким же баром внизу. Верхние этажи в этой части города — для девочек. Водитель останавливает такси в дюйме от какой-то незаконно припаркованной рухляди и протягивает мне хитрое устройство для чтения с чипов. Никакого отставания по уровню технологий, если не считать машин, которые в какой-нибудь северокитайской деревне отправили бы в утиль. Я провожу рукой над сканером, в предплечье жужжит безопасное соединение, и я подтверждаю сумму, устно добавляя щедрые чаевые, потому что водитель не взял с меня денег за въезд на платную дорогу от аэропорта. Он, наверное, зарабатывает себе на следующую жизнь, боюсь только, что он переродится в насекомое, если не наберет дополнительных очков кармы. Водитель говорит что-то и складывает руки, выражая почтение традиционным тайским приветствием, пока я выбираюсь из такси.

Бар для этого района — дело обычное. Зеркальный вращающийся стол, на нем — девушки в стрингах, улыбающиеся и позирующие. Я отмечаю профили разных рас, пока хозяйка зазывает меня приветственным жестом. Сегодняшний ассортимент, похоже, семитский, хотя недавний подъем ислама оказал на мораль этой части мира сильное влияние. Конечно, они могут оказаться и местными жителями, посетившими находящийся неподалеку магазин тел. Там все делают по высшему классу, с минимальным временем восстановления даже при интенсивном скульптурном фрезеровании. В темноте бара я вижу постоянных клиентов, курящих сигареты или какой-то наркотик.

Бесшумные фильтры могут втянуть все, не дав вам вдохнуть ни молекулы. В большинстве стран лицензия на курение стоит куда больше лицензии на употребление алкоголя или наркотиков. Одна из этих эмоциональных штучек. Ее придумали наши конкуренты, я на них не работал. При необходимости этот ход становится удобным социально-политическим средством для отвлечения внимания. Его время от времени используют все социальные инженеры. Пригрозите запретом на курение — и все забудут о других проблемах. Это очень полезно.

Хозяйка не потрудилась отвести меня к столику. Как и в такси, низкий технологический уровень здесь — лишь иллюзия. Эта женщина арендует у нас здания и следит за развитием систем безопасности. Она знала, кто я такой и каким пользуюсь оборудованием, еще до того как я ступил на грязный тротуар. Я прохожу мимо туристов, не сводящих возбужденных взглядов с девушек или уже сидящих с двумя-тремя из них. Туристы не обращают на меня никакого внимания, а вот девушки исподволь посматривают. Некоторые из них пользуются весьма совершенными программами, но моя защита намного превосходит все то, что они могут себе позволить. Мое оснащение говорит о немалых деньгах. Девушки действуют осторожно, лишь запоминают меня, на случай если я снова окажусь здесь, когда они будут свободны.

Лифт в конце бара может открыть только хозяйка. Внутри он выглядит так же неряшливо, как и второй лифт, тот, что ведет к девочкам и их клиентам, вот только этот лифт предназначен для посетителей других этажей.

Он сидит так, чтобы следить за обоими лифтами, и блеск в его глазах не может меня одурачить. Посмотрев на хозяйку, я киваю, затем немного прогуливаюсь вокруг и сажусь за покрытый пятнами, но тщательно вымытый тиковый стол.

— Вы не возражаете, если я к вам присоединюсь?

Он возражает, но у него нет при себе нужного оборудования, и потому он не знает, как себя вести. Он лишь улыбается, натянуто и слегка неодобрительно:

— Я кое-кого жду.

Он ждет меня, но еще не знает об этом.

— Ничего страшного. — Я поднимаю взгляд на хозяйку, которая протягивает мне высокий запотевший бокал. Цвет идеально подходит для виски с содовой, но это лишь имбирный лимонад — программы хозяйки, конечно, позволяют ей узнать мои предпочтения в напитках. Мне нельзя пьянеть до конца аукциона, поэтому я никогда тут не пью. Впрочем, сегодня, когда общество признало наркотики, алкоголь приобрел оттенок некоей старомодности. Если вы пьете, вы не на острие прогресса. Вы второсортны, вы не представляете угрозы. Все в порядке.

— Ваше здоровье, — говорю я, тщательно изображая мумбайский акцент. Это нетрудно, ведь я имитировал его все свое детство. Для белого американца я похож на индуса.

Он что-то бормочет и делает вид, что приклеивается к своему напитку, который убавился лишь на несколько сантиметров и уже нагрелся. Я утвердительно киваю. Он не понимает смысла этого жеста, но все же слегка расслабляется. Я изображаю индийского туриста бизнес-класса, пришедшего сюда за девочками, — определенно не того, кого он ищет. Поэтому он возвращается к наблюдению за окружающими.

Ему двадцать с небольшим, и у него есть шотландские, ирландские, скандинавские предки. Дитя викингов, скрещенных с фермерами. Скорее всего, я знаю о его предках даже больше, чем он сам. Он смотрит на новых посетителей. Они нервничают, истекают слюной или уже под кайфом. Может, и то, и другое, и третье. Я смотрю на него, он смотрит на них, и я прихлебываю свой лимонад. Мой сосед выглядит напряженным. Слегка разозленным. Он занял оборонительную позицию.

— Как ты узнал? — в конце концов говорю я, отбрасывая акцент.

Он реагирует, словно я вонзил в него иголку. Смотрит на меня во все глаза.

— Что вы имеете в виду?

Я взмахиваю рукой, мол, сам знаешь.

— Что кто-то осторожно устраивал твою жизнь.

Я жду, превращаясь в его глазах из похотливого туриста в нечто иное. Вежливо улыбаюсь, пока его глаза суживаются и он скапливает вокруг себя гнев, словно большой черный плащ. Весьма театрально.

— Не устраивал. Контролировал, — его губы плотно сжаты. — Так кто же вы, черт возьми, такие?

— Ты лучше, чем я, — признать это нелегко. — Я в свое время не смог вычислить точное место, лишь пришел к выводу, что оно находится где-то в городе. В итоге я оказался в Бангкоке, а ты подобрался к цели куда ближе, чем я.

— Кто вы такие? — сквозь плащ гнева проглядывает страх.

— Амит Чирасавинапрапанд, — я вежливо улыбаюсь. — Не желаете ли поучаствовать в аукционе? Приглашаю вас как своего гостя, — я встаю так, словно он сразу же согласился, и делаю пригласительный жест, указывая на лифт. Хозяйка уже идет туда, не оставляя своей невозмутимой улыбки.

Он хочет отказаться, но у него нет запасной стратегии и… он действительно хочет знать. Поэтому, когда я шагаю к лифту, не оборачиваясь, я не сомневаюсь в нем. Но все же чуть-чуть расслабляюсь, когда чувствую его присутствие у себя за спиной. Это облегчение меня выдает, и я связываю его со своей реакцией на мое признание. Я же все-таки социальный инженер. Очень хороший социальный инженер. Один из лучших, могу заявить это без хвастовства.