Журнал «Вокруг Света» - Вокруг Света 1993 №05

По заветам Корана и зову сердца

«Я вышел из Танжера...»

Во имя Аллаха, милостивого, милосердного...» — мертвую тишину Сахары пронизывает певучий голос имама. Рядом с имамом, вдоль прочерченной линии на песке, стоят неровным строем мужчины и юноши, обратившиеся в сторону Мекки. — «Направь нас по верной дороге, которой идут благословенные тобой... и не дай сбиться с пути», — заканчивает имам молитву словами из Корана. Караван готов к выходу. Люди опускаются на колени, кланяются, вдавливая лбы в песок.

В утренней прохладе караван вытягивается в цепочку. Верблюды, связанные в линию, ждут сигнала к движению. И вот предводитель дергает за недоуздок главного верблюда, и со звоном сковородок и чаш караван длиной в полмили, раскачиваясь, будто с неохотой, выступает в путь.

Главный в группе, Идрис Дауд, одет, как и его дед, водивший паломников, в длинные голубые одежды туарегских племен и черный тюрбан с накидкой, закрывающей все лицо, кроме глаз. На ремне через плечо свешивается длинный широкий меч в пыльных красных ножнах. Когда Идрис отлучается, чтобы осмотреть животных и тяжелый груз соли, он передает Томасу Эберкромби веревку от переднего верблюда и, к удивлению

того, сопровождает это следующим наставлением:

— Только не останавливайся. А то весь день нам придется разбирать сбившуюся кучу.

Особые чувства охватывают сегодняшнего человека, когда он ведет за собой 400 верблюдов к пустынному горизонту, соединяющему пески и небо. Почти так, как это было в XIV веке, во времена необычного путешествия Ибн Баттуты и арабских ночей, караванов и гаремов, плавающих по морю одномачтовых доу и вертлявых дервишей. То был мир разбойников и войн, когда главным оружием были лишь лук и стрелы, мир султанских пиров и фокусов факиров. Многое из этого дожило и до наших дней.

Уже знакомый нам Томас Эберкромби к этому времени успел побывать во многих районах мира, двигаясь по пути Ибн Баттуты. Теперь он пересекал Сахару и вышел на финишный отрезок. Как и многие столетия назад, так и ныне этот траверс проходил по землям с различными культурами, объединенными единой верой — исламом.

За 29 лет бесконечных скитаний Ибн Баттута, этот пилигрим, придворный политик, дипломат, юрист — все в одном лице — пересек два континента, прошел 75 тысяч миль (кстати, втрое больше, чем Марко Поло) по территория нынешних 44 стран. Его дневники, проникнутые духом своего времени, свидетельствуют об опасностях и трудностях пути, о богатстве стран и приключениях за время долгого путешествия. А начиналось оно в Марокко, когда ему был всего лишь 21 год...

«Я вышел из Танжера, где родился, 13 июня 1325 года с намерением совершить паломничество в Мекку, оставив всех моих друзей, мужчин и женщин, покинув дом, как птица покидает свое гнездо». Так начинается его арабский манускрипт «Подарок созерцающим о диковинках городов и чудесах странствий» с ломкими от времени страницами, хранящийся в Национальной библиотеке Парижа, манускрипту уже 630 лет. Автор указан своим полным именем — Шейх Абу Абдуллах Мухаммед Ибн Абдуллах Ибн Мухаммед Ибн Ибрахим ал-Лавати. «Ал-Лавати» означает бербер из племени лавати.

Ни одного прижизненного изображения знаменитого путешественника не сохранилось. Потому так различны портреты Ибн Баттуты, написанные современными марокканскими художниками и выставленные ныне в Культурном центре Танжера. На большинстве полотен Ибн Баттута изображен в марокканском плаще с капюшоном, в руках — посох путника. Пристальный взгляд, борода... Борода — единственная деталь его внешности, о которой нам точно известно из его собственных записок.

Танжер, город-страж, всегда имел стратегическое значение. Потому и переходил периодически из рук в руки. Им правили финикийцы, римляне, племена вандалов, арабы, испанцы. Понятно, рассказы заезжих купцов, солдат, капитанов возбуждали страсть к путешествиям у молодого Иби Баттуты. Сам он отмечает, что какое-то сверхъестественное чувство звало его в дорогу. И зов этот он слышал до самой Суматры — крайней точки своих странствий.

Учеба уже подходила к концу, когда он решил отправиться в 3000-мильный путь в Мекку через Северную Африку. Пристраиваясь к караванам, он, пройдя за десять месяцев Алжир, Тунис и Ливию, достиг Александрии в Египте. В своих дневниках он дает описание обширных гаваней в этом порту и знаменитого александрийского маяка, одного из семи чудес света, к тому времени уже лежавшего в руинах.

Куда бы ни попадал Ибн Баттута, он везде искал образованных и набожных мусульман, которые одаривали его гостеприимством и повествовали о местных краях. Он же, в свою очередь, рассказывал им о заморских странах и делился знаниями, почерпнутыми из Корана. Искал он встречи и с благочестивыми мудрецами. В деревне Фува, расположенной

в Пильской долине, путешественник остановился в уединенном доме известного аскета и мистика суфийского шейха Абу Абдалла аль-Муршнди. И вот, отдыхая ночью на кожаном мате на крыше скромной хижины, он увидел свое будущее. «Мне снилось, что я лечу на крыльях огромной птицы,— пишет Ибн Баттута,—которая несет меня к Мекке, потом поворачивает к Йемену и наконец направляется на восток и доставляет в сказочную зеленую страну».

На следующий день Ибн Баттута был поражен тем, что хозяин сам рассказал о его сне. Но шейх еще и объяснил ему, что приснившееся означает путешествие на Восток, и снабдил его в дорогу едой и серебряными монетами. Все это Ибн Баттута расценил как чудо. Согласно его записям, до этой встречи он и не помышлял о странствиях в далекие земли.

Пророчества начинают сбываться

В Каир марокканец прибыл во время правления Мамлюков — династии воинов-рабов. Эти султаны наследовали власть не от отца к сыну, а получили ее от восставших рабов, которые стали военачальниками и правителями. Египет при Мамлюках процветал. Ибн Баттута упоминает о толпах народа, «двигающихся по узким улочкам Каира, как морские волны». Пишет он и о «12 тысячах разносчиков воды», «30 тысячах грузчиков», «36 тысячах лодок, бороздящих воды Нила», а также «бесплатной больнице, распределяющей лекарства, с каждодневными пожертвованиями в тысячу динаров». Теперь на том же месте работает небольшая государственная клиника. Странно, но Ибн Баттута так и не удосужился посетить знаменитые египетские пирамиды. В своем описании он говорит о них лишь как о конусообразных строениях.

Каир — это многовековой город. Но сегодня из конца в конец можно доехать за пять минут на такси — от станции метро «Площадь Тахрир» до средневекового базара Хап-аль-Халили. Томас Эберкромби надолго задержался здесь, чтобы проникнуться духом прошлого. А оно напоминало о себе на каждом шагу. Особенно на улочках, где продавались трости паломников, кальяны, сделанные из хромированного стекла, лошадиные седла, молитвенные четки, костюмы для танцев, ладан. В кафе с резными деревянными скульптурами и зеркалами можно было выпить чашечку турецкого кофе. А на улице зазывали чистильщики сапог: «Позор для джентльмена ходить в грязной обуви». В духанах встречались старики, дымящие кальянами, шумные студенты, туристы. Желая проникнуться мировоззрением Ибн Баттуты, попал Эберкромби и в секту суфиев. Последователи этого учения имеют древние корни в исламском мире. Они ищут реальность за пределами разума, в прямом любовном союзе с Аллахом. Ибн Баттута тоже был склонен к мистике и тянулся к эзотерическим знаниям. Двое суфиев из Александрии предсказали ему, что путешествие уведет его намного дальше Мекки.

В субботу Эберкромби предстояло посещение мечети Аль-Абдин, недалеко от каирского Города Мертвых, где под ритмичные звуки барабанов и флейт собираются фанатики из беднейших кварталов. Муэдзин с агатовыми четками и в зеленом тюрбане поверх красной фески, высокий, чисто выбритый, казалось, всем существом отдавался молитве, размахивая в ритм певучим словам позолоченным жезлом:

— Аллах! Аллах! Аллах!

— Я верю во все религии,— признался Томасу один пожилой человек,— в ислам, христианство, иудаизм. Разве мы не все дети Адама? Какая разница, если Аллах такой же, как и остальные боги?

Его седые локоны были подкрашены хной, с собой у него был кривой посох — знак странствующего дервиша. Он пригласил американца на чашку чая в свое временное жилище в Городе Мертвых.

Томас и его новый знакомый прошли по лабиринту надгробий к жалкой лачуге, которую тот делил с семьей могилокопателя. Они присели, скрестив ноги по-турецки. Внутри жилища лежал лишь матрас и стоял черно-белый телевизор.

Дервиша звали Абу Абду. О жизни своей он рассказывал неохотно.

— Откуда ты родом?

— Один Аллах знает.

— Как ты живешь?

— Я отдал себя в руки Аллаха.