Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №03 за 1986 год

«И научите их читать...»

Никарагуа — страна молодая, а если точнее сказать — страна молодых. По официальной статистике, больше половины населения Никарагуа — дети и молодежь до двадцати пяти лет.

Рассказывая о времени борьбы с диктатурой, никарагуанцы постоянно употребляют слово «чавалос» — ребята, парни, — и всем слушающим без объяснений ясно, что речь идет о партизанах, о подпольщиках, о революционерах. До сих пор в Никарагуа вспоминают, что национальная гвардия считала своим главным врагом молодых и расценивала молодость как преступление, заслуживающее смертной казни без суда и следствия. Никогда не забудут в Никарагуа те дни, когда озверевшая солдатня в последние часы своего всевластия врывалась в городские кварталы, в селения, устраивала охоту за молодыми.

...У Луисы Флорес было пятеро детей: Рамон, Эрнесто, Хосе, Рауль и Ана. Рамон — старший, ему шел пятнадцатый, Ана — младшая, ей исполнилось пять лет.

Тем июньским утром 1979 года пятеро, как и всегда, полезли на манговое дерево. Луиса могла дать им только по чашке жидкого кофе: муж ее умер, а ей самой разве под силу накормить детей досыта? Вот и «завтракали» они плодами манго.

Тем же утром подразделение национальной гвардии вышло из казарм на «умиротворение» квартала, поддержавшего СФНО. Прежде чем приступить к операции, офицер, снисходительно махнув рукой, позволил солдатам «развлечься». Нужно было поднять боевой дух парней. Они стреляли по живым мишеням и оживленно комментировали каждый удачный выстрел. Выстрел — Рамон... Выстрел — Эрнесто... Выстрел — Хосе... Выстрел — Рауль... Выстрел — Ана...

А коменданте Томас Борхе рассказал мне такой эпизод. Однажды в горах, на партизанской базе, проводили они занятия с крестьянами по военному делу. Объясняли, как стрелять из пулемета, бросать гранаты, разбирать и собирать карабины...

— Вот тут к нам и подошел наш знаменитый Карлос Фонсека (Карлос Фонсека Амадор (1936–1976) — революционер, основатель Сандинистского фронта национального освобождения. Погиб в бою с сомосовцами.). Молча понаблюдал за занятиями, потом отозвал меня в сторону и говорит: «Отлично работаете, молодцы. Но знаете, обязательно научите их читать. Просто так стреляют и в гвардии. Невелика хитрость научиться этому. Я же хочу, чтобы наши бойцы знали, почему и в кого они стреляют, за что воюют. Они должны быть грамотными. Так что учите их не только войне, но и грамоте. Вернее, сначала грамоте, а уж потом войне...»

Представим себе страну, где только что закончилась кровопролитная война против диктатуры. Города и промышленные предприятия лежат в руинах, поля вытоптаны, деревни выжжены, десятки тысяч беженцев, раненых, сирот, инвалидов, людей, оставшихся без крова... И вот на пятнадцатый день новой власти революционное правительство принимает декрет о ликвидации неграмотности, считая эту задачу одной из главных.

Общенациональная кампания по ликвидации неграмотности началась в марте 1980 года. Основная тяжесть этого труднейшего поручения революции легла на плечи молодежи. Студенты, школьники, рабочие, активисты «Сандинистской молодежи 19 июля» — революционной организации юных никарагуанцев — направились на фабрики и в кооперативы, в болотистые, непроходимые джунгли Селайи, в горы Сеговии и Матагальпы, в жаркие равнины запада, неся свет знаний людям. Сто тысяч «бригадистов», как называли этих ребят в Никарагуа, вышли на задание, стали добровольными учителями. Через пять месяцев уровень неграмотности в стране снизился до двенадцати процентов. За этот выдающийся успех Республике Никарагуа была присуждена премия ЮНЕСКО имени Надежды Крупской.

Двести тысяч человек, преимущественно крестьян, учатся сегодня в коллективах народного образования, где преподавателями работают вчерашние «бригадисты».

...С Лейлой Мартинес, энергичной девушкой с милым вздернутым носиком и огромными черными глазами, я познакомился в длинных и извилистых коридорах «Радио Сандино», загроможденных ящиками и аппаратурой. — Ола, компа (1 Компа — сокращение от «компаньеро» — товарищ), — весело сказала она, тряхнув непослушными, завитыми в мелкие кудряшки волосами. — Пошли к нам, в отдел международной информации.

Пока мы двигались по лабиринту коридоров, в котором Лейла неизвестно как находила нужные повороты, она рассказала, что закончила факультет журналистики Когда училась, ездила со студенческими батальонами на уборку хлопка и кофе. А еще раньше учила грамоте крестьян во время Кампании, а до этого была в городской герилье (Герилья — партизанская война в городских условиях).

— Я ведь из «Сандинистской молодежи».

— Где тебе пришлось работать во время Кампании?

— На севере, в департаменте Хинотега...

— Трудно было?

— Трудно, компа. Впрочем, это отдельный разговор, потому что Кампания — особенное время. Было радостно и трудно, иногда даже просто невыносимо. Но никогда я не испытывала большего удовлетворения от того, чем занималась. И ни один из периодов моей жизни, даже герилья, не дал мне большего опыта и знания жизни. Это отдельный разговор, найдешь время — расскажу...

Так я услышал

Рассказ «Бригадиста»

Я родилась и выросла в мелкобуржуазной семье. Мои родители держат небольшой магазинчик здесь, в Манагуа, — пульперию. В герилью я попала из-за ссоры с матерью и сестрой. Надоела их чопорность, надоели «приличия» Ну и решила помогать чавалос. Это уже потом ко мне пришли понимание и сознательность. Думаешь, поначалу я знала, что такое наш народ, какой он, чего ждет от будущего? Мое знакомство с народом началось позже, в марте восьмидесятого.

Меня направили в деревню под многообещающим названием Ла Рика — Богатая, — что километрах в сорока к северу от Сан-Себастьяна. Добралась я туда к вечеру. Боже мой, Ла Рика! Ужасающая бедность — десяток бамбуковых и дощатых хижин, пульперия, голые детишки с вздутыми животами, тощий мул у коновязи, женщины-старухи... Такой жизни, такой нищеты я еще не видела. Местечко встретило меня неприветливо. Правда, все со мной здоровались. Потом я узнала, что в деревнях так принято — здороваться со всеми, даже с незнакомыми. Разыскала алькальда. Средних лет крестьянин, жилистый, с глубокими морщинами на лице. Звали его дон Педро Берриос. Представилась, сказала, зачем приехала. Алькальд покрутил головой и вздохнул.

— Я, конечно, вам помогу, раз власти вас прислали, — промолвил он наконец, критически оглядев меня с ног до головы. — Однако, думаю, ничего у вас не выйдет. Лучше вам, сеньорита, завтра поутру обратно в город подаваться. А переночевать я вас устрою, об этом не беспокойтесь...

В хижине, куда меня поместили, был земляной пол, голые стены, очаг за перегородкой. Дикий банан скребет листьями по крыше... Темно, жутко...

— Не бойтесь, сеньорита, — говорит дон Педро. — Ничего с вами не случится. Сейчас гамак принесем, хворост... Лампу я вам свою отдам, керосиновую. Растопите очаг, кофе попьете...

Легко сказать — «растопите очаг»... До полуночи я с ним промучилась, сколько хворосту извела, а растопить так и не сумела.

Утром поднялась по-городскому, часов в восемь. Открыла глаза — вижу, дон Педро на пороге сидит, ждет. И понимаешь, компа, вдруг мне стало отчего-то стыдно, неудобно. Вроде все идет нормально, спокойно, а вот стыдно. И так меня это разозлило, что решила я с алькальдом не церемониться.

— Дон Педро, — говорю как можно строже, — где люди, почему не пришли на занятия? Вы — власть здесь, должны обеспечить явку...

— Где ж им быть, людям? — спокойно и опять насмешливо отвечает он. — В поле уже давно. Как солнце встало, так в поле и ушли, Ну, надумали возвращаться?.. — Нет так нет. Гнать я вас, сеньоритата, не могу, — усмехнулся. — Давайте лучше покажу, как очаг растапливать...

— Я к зеркалу. Боже! Лицо, шея — все в саже... Ах, компа, сейчас-то я понимаю, какой самонадеянной и глупой девчонкой была. Городская сеньорита, чистенькая, в джинсиках, лак на ноготках — и учительница. Чужой я им была, чужой бы и осталась... Если бы не дон Педро и Виктор, командир нашей бригады добровольцев.

Дон Педро по-отечески опекал меня, помогал, защищал. Но поначалу у меня ничего не ладилось. На первые занятия пришли пять человек: дон Педро с женой и свояченицей да двое взрослых его сыновей. Сколько раз, уйдя за деревню, тайком ревела я от отчаяния и беспомощности. Пожилые крестьянки, когда у них что-то не получалось, вставали и уходили. «Оставьте нас в покое, сеньорита, — говорили они мне, — стары мы учиться, да и вы чересчур молоды нас учить». Так заканчивалось большинство уроков.

Положение спас Виктор. Как-то собрал он всех бригадистов, которые работали по окрестным хуторам, и сказал: