Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №03 за 1991 год

Живут в Вилково липоване...

В 23 километрах выше города Измаила быстрое единое русло Дуная расходится на левый — Килийский рукав и правый — Тульчинский. Последний, в свою очередь, делится на Сулинское и Георгиевское гирла. Все эти рукава-гирла, с островами и плавнями, и есть дельта Дуная. И, возможно, показалась она кому-то похожей на своеобразную вилку. Не отсюда ли название Вилково — города, который возник в начале XVIII века в болотистой дельте Дуная, на островах Килийского гирла? Впрочем, в литературе прошлого столетия его называли «Вылков» — от слова «волк»...

С меркалось, когда автобус остановился в центральной — самой сухой! — части Вилкова. Отсюда расходятся во все стороны каналы и канальчики — на добрую сотню километров, не меньше.

Шагаю по малознакомой улице. Покой кругом патриархальный. Спят за глухими заборами одноэтажные домики. Над ними возвышается знаменитая липованская церковь. Год назад, когда я был здесь, мельком, проездом, познакомился с липованами — старообрядцами. К ним и приехал снова. Да городок поснимать хотелось, больно уж необычный.

Редки огоньки фонарей, но — есть. Развешаны, правда, не совсем удачно. Постоянно стелется впереди моя же густая тень, ступаю почти наугад. Благо дощечки мостков сухие, пружинят, поскрипывают. Хлипкие мостики горбятся над тихими протоками. Они соединяют пешеходные «узкоколейки», а те, в свою очередь, жмутся к непрерывным заборам, за которыми брешут собаки.

Уже подумалось: скоро покажется знакомая мазанка. Она на отшибе от уличного ряда, у тростников. Но путь перерезал ерик. Его не перепрыгнуть. Щит же мостика на ночь поднят и привязан с той стороны, как у врат старинной крепости.

Вернулся назад, перешел на другую сторону улицы. И снова тупик. Куда идти?

— Ходь сюды!

Нежданный окрик обрадовал. Сблизились под фонарем: крепкий парень поджидал меня, будто невзначай показывая из-за спины монтировку.

— Ты отколь? Да не здесь, в дом айда. Там свои документы кажешь. Говорить всяко можно...

Командировочное удостоверение он перечитал не раз. Я не обиделся — город-то закрытый, приграничный. За рекой Румыния.

Парень вызвался проводить меня до места.

Наконец знакомая улица. Вместо аромата роз, что полонил каждую усадьбу, слабый ночной ветерок доносит запах реки. И даже моря, до которого отсюда восемнадцать километров.

В окне мазанки — огонек. Хорошо, будить не придется. Стучу в дверь, потом в раму окна и, все настойчивее, по стеклу. За дверью — затаенный молчок.

— Я это, Александра Артемьевна! Из Москвы приехал...

Наконец, брякнула задвижка. Дверь — щелкой, и уж потом:

— Воло-одя! — певуче, облегченно и радостно. — Проходи-проходи. Письмо твое получила, а ответить не успела. Не ждала, признаюсь, не ждала.

А потом мы пили чай, вели неровную, с перескоками, ночную беседу.

— Правду сказать: молчащая душа — сосуд пустой... Отдыхай-ка с дороги. Все не переговорим. Я лампадку оставлю на ночь в твоей комнате?

— Пусть теплится.

В донышко окна наливался свет нарождающегося утра.

— В таком доме жить хорошо. Камыш — он полый. Зимой тепло держит, а летом прохладу. Я перебралась к плавням в шестьдесят девятом, после наводнения. В конце февраля случилось, как помню. Морской лед забил наше гирло, и вода хлынула по городу. Беда... А никто не уехал! Я решила строиться здесь, на этих плавнях. Уж сколь ила перетаскала, камыша порезала! Кирпичи сама делала! Каркас-то из акации, она не гниет. Трудно, конечно. А встал бы тятя, посмотрел, как живу — подивился... Он рыбалил, как все. Помню, плывет однажды на лодке, а сам весе-олый! Мы встречаем. Откинул со дна брезент, а под ним «пан» лежит. На триста килограммов!

— Белуга?

— Не-е, сом... Раньше всяка рыба была. И белуга. И дунайка, селедочка знаменитая — много ее было. Мы сейчас юшку из «царька» сладим. На базаре утречком купила...

Рыбу чистили у ерика. Три кошки терлись о ноги, жадно набрасывались на потроха мелких карасиков.

Вокруг вода. Сколько труда вложено, чтобы приподнялась щедрая твердь площадью в шесть соток! И отстаивать ее приходится во время паводков и наращивать.

— Без дела не сижу, знаешь. Нынешней весной сколь тонн ила перетаскала? Каждый кустик клубники им обложила. Сейчас бы дождичка... Как без работы? Огород всегда чист, ухожен. Другие завидуют, зовут помочь. Работа, она заразительна. Земля и труд — уют и защита от напастей. Уверенность на будущее...

Над нами пестрый дятел затолкал в трещину ствола сморщенный плод алычи, усердствует. Отцветают нарциссы, но следом вспыхнули тюльпаны, кучерявятся синие гиацинты.

— Александра Артемьевна, клубенек белых пионов достали?

— Поздно. Умерла та соседка. Я розовых выкопаю, хорошо ли? У нас их «обжорами» называют... Пойдем-ка на кухню. Пок? варится юшка, я свеженькую икру из «царька» сготовлю. Ел ли такую?..

Все у нее получается быстро, ловко. Нарезала чеснок, смешала его с травками — ив крепкий тузлук. Такая приправа называется по-местному «саламур».

— Давай-ка ближе к столу. Только табуретку накрою, чтоб не окрасился. Видишь, какой ремонт одна справила? Всю избу побелила-покрасила...

В трех комнатах — иней накрахмаленного вязания. Расшиты сочно полотенца, наволочки.

— Эта салфетка «медуза» называется...

Вот она, жизнь у воды. Отразилось.

— А вот на этой, видишь, чилим вышила. Водяной орех такой, который сейчас почему-то в Красную книгу внесли. Знаешь?

— Да. Древнее растение. Его плоды сохраняют всхожесть до полувека. Да сами видите, как покорили природу. Покупаться в море нельзя.

— Правда-правда. Мы, когда голодовали, насушим эти рогатые орехи на солнце, на мельничке помелем и лепешки напекем. Так спасались.

— Что от моих пирогов отказываетесь?

— Скоромные они, на сливочном масле. А сейчас пост... Вот, скажи, как получается? Два парня у нас церковь липованскую сожгли. Потом на мотоцикле ехали и на мосту обаразбились. Насмерть. Что думаешь? Сегодня опять люди по домам ходили, деньги на новую церковь собирали. Даю-ут. С радостью, сколь могут... Ты погоди, винца пойду принесу. На день рождения хранила. Я ведь никого в гости не зову. Сами придут. Полный дом наберется. Дружно живем. Вечером сестра зайдет, расспросишь ее о липованах...

Сергей, мой ночной провожатый, обещал показать Вилково.

— Дай мотор, — попросил он соседа, — надо человека на острова свозить...

«Ветерок» в чужих руках долго не заводился. Мы усердно толкались шестами, погружая их сквозь ряску. На воде колыхались мохнатые сережки ив, лепестки сброшенного цвета яблонь, абрикосов, айвы. Над головой — глянцевая листва. Ил прихватывал шест, и казалось, что со дна поднимались чернила.

— Совсем ерики не чистят. Никому не надо стало, — ворчит Сергей.

— А сами что?

— И то правда...

Берега закреплены по-авральному: чем привелось. Напихан ломаный шифер, ржавое железо, спинки отслуживших свое кроватей. Неряшливо. Не замечают, что ли? Привыкли? Конечно, летом скроют неприглядную картину трава и зелень ив, отвлекут внимание розы, «обжоры». Запах болотной тины перебьет клубничный аромат. И все-таки...

— Настоящую Венецию держат российские лиственницы. А для своей не хватило? — начал было я.

— Да у нас куб елового кругляка знаешь почем? И только дай, — вспыхнул Сергей.

Он резко дернул шнур — и, чудо, мотор ожил. А впереди низкий мостик. Я уж приготовился пасть на дно катера, но вышел из калитки добрый человек, дернул за веревочку и поднял среднюю часть разводного мостика. За нами проплыл школьник на байдарке и следом фирменная, вилковская лодка.

Местная судоверфь расположена у Белгородского канала, куда и держим путь. Считается, что такие обтекаемые и крутоносые, остойчивые на любой волне и быстроходные лодки, на которых можно перевозить грузы весом в две-три тонны, начали строить первопоселенцы — запорожские казаки. После подавления булавинского восстания 1707 — 1709 годов участники его — донские казаки под предводительством Игната Некрасова — скрывались в дельте. Их рыбацкое поселение именовалось Липовенским и было нанесено на русские географические карты 1775 года...

Мы пришвартовались к причалу № 50, он был свободен. Вообще-то, как сообщил Сергей, к нему приписано 1500 моторных и весельных лодок. Впечатляет.

— Ты за пропуском? — спрашиваю Сергея.

— Не, сейчас стало проще. В Килии всю колючую проволоку уже поснимали. Это раньше было — на все разрешение. А у погранцов — то туман, то стрельбище, то «за просто так» не выпущают. Для страховки или личного спокойствия фасон держат. Люди побросали из-за них сады на островах, кинулись обрабатывать землю вдоль каналов, куда можно пройти без позволения. Еще увидишь, как обживают. Руки по работе чешутся.