Сломанная скрижаль [СИ] - Кристиан Бэд

Кристиан Бэд

Сломанная скрижаль

Пролог

Даже зима проходит.

И наступает весна.

И всё, что было под снегом — вытаивает.

А это значит: оно являет миру свои тайны.

Часть I. Ментализм

Есть семь герметических принципов.

Кто выучил их с пониманием, тот обладает семью магическими ключами и может открыть семь дверей храма.

Первый есть принцип ментализма. Он гласит: всё есть мысль!

Не мир дан нам в мысленных образах, но наши мысленные образы вызывают к жизни физические явления нашего мира.

Именно переживания нашей души становятся потом тем, что случается с нами.

Осознавший то, как желания становятся веществом, получает ключ от первой двери.

Глава 1. Травница

Торная дорога в Йору змеилась между поросшими лесом горами — Малой и Пустельгой.

По правой части дороги неслись, подскакивая на ухабах, кареты, тянулись торговые караваны и возки крестьян из ближних деревень. По левой перегоняли скот, рысили, торопясь, всадники. По обочинам брели пешие путники.

Дорога была безопасной. Можно было смело идти по обочине, не опасаясь бурелома или бандитов, но Ханна поправила на спине суму на широких кожаных лямках, подоткнула длинную юбку и стала взбираться на Пустельгу.

Она не хотела, чтобы Александэр или его шпионы заметили, как одинокая женщина движется по дороге к Йоре.

Знала: на рассвете и на закате её бывший муж и владыка поднимается на башню городской ратуши и внимательно глядит вниз. И весь день там же торчат его слуги.

Чтобы следить за дорогой, Александэр заказал у мастеров большую трубу, вроде тех, что маги используют для наблюдения за звёздами.

Горожане не удивлялись странным увлечениям нового правителя. После того как магия исчезла из Серединных земель, многие потянулись к наукам.

Гора была высокой, но старой, густо поросшей кедрачом.

Ханна нашла сухую «пещерку» между выступающих древесных корней. Поставила на землю корзинку с травами. Сняла со спины суму, развязала, вынула бурдюк. Ласково огладила его тёплый бок.

— Сегодня ты будешь потеть и дрожать во сне, Александэр. Я пришла, — прошептала она.

Александэр боялся простой человеческой мести: отравленной иглы или кинжала. Он не знал, что не вся магия исчезла из мира людей.

Магия сохранилась. Только она перестала даваться в руки смертным.

Выходцы из ада быстро смекнули это и наладили в прóклятом городе Áнгистерне торговлю амулетами, эликсирами и прочими магическими вещами.

Просили недёшево, им тоже труднее давалось теперь даже самое простое колдовство. Но когда сердце плачет о мести — холодного серебра не жалко.

Двадцать диглей отдала Ханна за преображающую магию. Всё, что скопила за зиму, вышивая камзолы для цеховых мастеров.

Она достала и развернула пергамент, шёпотом прочла заклинание, что должно было разбудить спящую в амулете магию. Потом громко произнесла: «Estmodusinrebus» («Всему есть мера»). Эта фраза должна была вернуть ей собственный облик, когда она проведёт рукою перед лицом.

Сожгла пергамент, придерживая за кончик, проглотила пепел.

Развязала кожаные завязки бурдючка и вынула амулет, похожий на тяжёлую склизкую медузу. Поднесла к щеке.

И тут же её зрелое лицо со всё ещё соблазнительными чертами стало молодым и задорным, рыжие волосы побелели, свились в кольца, огрубевшая от солнца кожа стала упругой и нежной.

Её дочь, если бы Александэр не расплатился две зимы назад душой девочки за свои колдовские эксперименты, была бы сейчас такой — светловолосой, гибкой и сильной.

Он долго скрывал от жены своё преступление.

Две зимы назад Ханну едва не сожгла рябиновая горячка, от которой тело пылает и покрывается красными пятнами. Она много дней пролежала в постели, угасая день ото дня.

Когда Сатана сжалился и лихорадка вдруг отпустила, Ханна хватилась дочери.

Но Александэр сказал ей, что не ждал уже выздоровления супруги. Что очень боялся заразы, да и не мог в одиночку воспитывать дочь. Отослал в дорогой пансион в столичной Вирне.

Дочке тогда уже сравнялось пятнадцать, самое время для обучения магии. И Ханна не заподозрила зла.

Весной она была ещё слишком слаба, чтобы ехать на другой конец мира, посмотреть, как устроилась дочь. А летом небо вдруг почернело, и началась ранняя зима, убившая магию.

Вот тогда Ханна и узнала, что Александэр продал дочь Сатане, мечтая стать новым правителем Серединных земель. Он сам проговорился во гневе — страшная цена была заплачена зря.

Мир рухнул. Пали чёрные церкви Сатаны. Столица Серединного мира людей, Вирна, погрузилась в безвластие.

Но трон был мужу обещан. И пришлось ему ехать в маленький городок в горах. Вот в эту самую Йору.

Летом Александэр собрался в дорогу. Велел и Ханне складывать вещи.

Она нашла в себе силы выслушать его молча, сделала вид, что смирилась. А как только муж и господин покинул дом, чтобы разменять золото на серебро, больше подходящее для дальней дороги, написала ему злое письмо и бежала в соседний Лимс.

Бежала, взяв только платья да медяки. Драгоценности и серебро Александэр держал под замком.

До Лимса Ханна добралась в крытой повозке знакомого травника. Будучи госпожой, она часто посещала больницу и собирала для неё лечебные травы, вот и пригодилось знакомство.

Остановилась в гостинице. Наверное, её легко можно было найти, расспрашивая горожан не такого уж большого Лимса, но Александэр привык надеяться на магию. Потеряв её — он словно ослеп.

Месяц проходил за месяцем, а Ханну никто не искал.

Наступили холода. Медь в её кошельке быстро закончилась. Она распродала платья, чтобы платить за гостиницу.

Но нищета не испугала женщину, выросшую без матери и приученную мачехой не только к аристократическим забавам, но и к труду.

Всю зиму она вышивала и шила, зарабатывая на дорогу, а по весне…

Ханна достала маленькое зеркальце, но мало что смогла разглядеть в переменчивом свете двух лун. Да и не для того было это зеркало, так похожее на обычное.

Оказавшись одна в чужом городе, Ханна поначалу опустила руки. Думала, что пропадёт от тоски по дочери, но месть питала её.

А потом повезло и с жильём: Ханна сняла комнату у доброго старого книжника Акрохема. Он и познакомил её с выходцами из ада.

Услыхав поздним вечером, как Ханна рыдает во сне, смешной старичок разбудил её, утёр слёзы сухой ладонью. И послал мальчонку-подмастерья куда-то в ночь.

А под утро в окно постучал толстяк в чёрном