Измена. Яд твоей "любви" - Дора Шабанн

Дора Шабанн

Измена. Яд твоей "любви"

Пролог

Невероятное, но возможное

«Чувства хрупкие… Осторожней!

Не бросайте любовь… Разобьется…

И по венам осколки дрожью…

Только жар в душе остается…»

nata-arch

Невероятное, но возможное

«Призрачно всё в этом мире бушующем.

Есть только миг, за него и держись.

Есть только миг между прошлым и будущим.

Именно он называется жизнь…»

Л. Дербенев «Есть только миг»

«Две полоски, две полоски» — скакала теннисным мячиком в голове мысль, а сама я замерла вспугнутым сусликом в туалете гостиничного номера.

Но сделала это не кстати, потому что через некоторое время, пока я пыталась прийти в себя, в дверь уже начали ломиться с воплями:

— Мама, мама! У тебя всё в порядке? Выходи, ты тут не одна…

Мой прекрасный сын, теперь я могу гордо называть его «первокурсник», а не «абитуриент», как всегда, чуть что — обеспокоен.

Вот такой тревожный мальчик у нас вырос.

Кирюша успешно окончил школу и поступил на бюджет в выбранный им Институт, на ту специальность, какую хотел.

После этого его гордый отец сказал: «Заслужили!» — и отправил нас на море на целый месяц.

Из которого уже прошли две с половиной недели.

И, видимо, в этой средиземноморской благодати тошнит меня последние пару дней совсем не оттого, что фрукты были немытые или морепродукты несвежие.

Милая белая палочка с двумя красными полосками утверждает совершенно обратное.

Открываю дверь и выхожу из туалета, всё ещё слегка подтормаживая.

А с Киром так нельзя.

— О, мать, ни хрена себе! Две полоски! Круто, ну чё? Это у меня теперь брат будет? Или сестра?

— Милый, я сама немножко в шоке, — бормочу, дико смущаясь.

Нет, я понимаю, последние шесть лет моя жизнь похожа на сказку. Меня окружают мои любимые мужчины: мой бесценный племянник, ставший мне сыном двенадцать лет назад, и мой любимый и единственный, который после того, как я защитила магистерскую, наконец-то, увидел во мне женщину, достойную своего внимания.

Но все равно, хоть мы и живем под одной крышей уже двенадцать лет, а вместе с Олегом — последние шесть, но подобную тему с Кириллом мне обсуждать неловко.

Но это мне тревожно, неловко и слегка муторно, а моего замечательного сына не смущает ничего. Он активен и бодр:

— Ну, мам, раз такое дело, давай, наверно, возвращаться.

— Но, сынок, у нас ещё полторы недели отдыха, — по привычке начинаю, вспомнив, сколько стоит наше здешнее проживание.

Кир меня перебивает:

— Слушай, я не разбираюсь, конечно, в этом вашем женском и детском, но тебе же к врачу надо?

— Вот вернёмся и схожу, — кстати, отличная мысль.

Сын очень знакомо и по-взрослому хмыкает:

— Ну, поскольку ты у меня хоть и красотка, но давай честно: тридцать лет, есть тридцать лет. А тут ребёнок. Собирайся. Да и не будешь же ты отцу такие новости по телефону сообщать? Он же тебя на руках носить после этого должен или как?

Смеемся вместе предвкушая. И я сдаюсь:

— Уговорил, полетели.

И мы полетели.

Всю дорогу домой чувствовала я себя не очень, и поэтому вместо того, что бы явиться на работу к любимому с сюрпризом, мы с Киром, взяв такси, покатили из аэропорта домой.

Наш маленький, уютный коттедж в пригороде был построен Олегом пять лет назад со словами: «Лучшее для моих любимых».

Когда мы переехали, не было в мире никого счастливее нас с Киром, правда.

Так вышло, что мы с ним оказались любителями простых малых форм, и огромные трёх- и четырёхэтажные коттеджи друзей, коллег и приятелей Олега нас откровенно пугали, вызывая дискомфорт в душе.

А наш домик-крошка всегда казался нам с сыном идеальным.

В этот раз, увидев знакомую и любимую террасу, вместо умиротворения, меня охватило волнение.

Но это и понятно: планы изменились резко, а дом, скорее всего, пустовал все время нашего отсутствия, потому что Олегу одному удобнее жить в городской квартире.

Он вообще никогда не рвался жить в доме, но считал, что для нас с Кириллом так будет лучше, и терпел.

К нашему приезду Олег обычно вызывает клининг. Не страшно, мы с Киром справимся сами, раз уж раньше прикатили без предупреждения.

— Ма, ты бы посидела на веранде, — напряженным голосом вдруг попросил сын.

— Что я, грязи в доме не видела? — отмахнулась и прошла мимо него в холл.

— Такой — точно нет, — обреченно прозвучало в спину.

Затормозив на пороге и задохнувшись от впечатляющего действия, разворачивавшегося в гостиной, вынуждена была согласиться:

— Ты прав. Такой грязи я ещё не видела.

Ужасно хотелось зажмуриться, пробормотать: «Показалось» и выйти вон, но я заставила себя смотреть.

О том, что это вынужден был делать со мной вместе и мой сын, мысль пришла не сразу.

На моем любимом кремовом диване сидел мой же любимый и единственный мужчина. Голый.

А перед ним на коленях стояли две столь же одетые юные барышни.

— Так вот, ты какой, кризис среднего возраста. Они хоть совершеннолетние? А то, Олег Михайлович, это же статья… — протянула, выдыхая с трудом.

В груди все сковало льдом, горло перехватило, странно, как вообще звук хоть какой-то получился?

— Папа, что за хрень? — рявкнул Кир.

Скульптурная группа, наконец, распалась. Барышни остались сидеть на полу, призывно улыбаясь в пространство, а Кирюшин папа попытался прикрыть свои выдающиеся достоинства вышитой мною диванной подушкой.

Видимо, именно это меня и добило.

Я всхлипнула-всхрипнула:

— Как ты мог? Олег! В нашем доме, на моем любимом диване. Это так ты устаёшь на работе?

— Мам, мам, — забормотал сын, — мам, тебе нельзя волноваться. Пожалуйста, успокойся. Лучше не станет, но ты хотя бы сохранишь…

— Что? — рявкнул мой любимый.

А я вздрогнула и согнулась от внезапной резкой боли в животе.

Замолчала и замерла.

Осторожно выдохнула:

— Нет-нет-нет, — тихо зашептала.

Но легче не становилось, и острая, режущая боль внизу живота только нарастала.

— Скорую, — крикнул Кир и, подхватив меня под руку, довёл до кресла.

Когда я рухнула в него, заливаясь слезами, сын понял, что вызовом врачей заниматься придётся ему.

Олег, повелев своим гостьям собираться, был занят приведением в порядок себя любимого.

А мне было так больно, что я не могла определить — это физически или душевно меня так рвёт на части?

— Чего вам на море не отдыхалось? — рыкнул на Кира, принёсшего мне воды и аптечку, его отец.

Сын просто отмахнулся.

— Мам! Ты как?

— Больно. Очень