Феи Гант-Дорвенского леса - Марина Александровна Беляева Страница 24

согрелся. Тилли закрыла глаза: она представила, что над ней не висит никакой опасности, что ей не приходится убегать от страшного Паучьего Короля и работать на фабрике, и она просто девочка. Возможно даже такая богатая, как Кейтилин. У неё новое платье, которое подарила ей мама, куча пирожных в корзинке и куклы. Самые настоящие, которые похожи на людей, а не завернутые в тряпицу бруски, с которыми Тилли играла в детстве. Она бы с ними разговаривала, наряжала в разные костюмы и мыла лица. И себе бы мыла лицо, хотя ей бы это ужасно не нравилось. Мама осторожно расчесывала бы ей волосы, аккуратно, не боясь сломать гребень. Затем буйные кудри Тилли заплели бы в косичку — ох, она так давно мечтала о косичке! Утром у неё никогда не было времени её заплести, да и нечем: просто схватывала волосы в платок и всё, чтоб на лицо не спускались. Ещё у неё прелестные туфельки, такие же, как у Кейтилин… нет, лучше! Намного лучше! И волосы светлые, а не такие черные, как будто бы её из печки достали. Ещё они бы с мамой и Жоанной непременно завели бы собаку… даже двух! Большую и маленькую. Одна бы охраняла их, а вторую держали дома. Тилли сама бы ухаживала за ними (и за коровами, и за козами, и за овцами, которые бы у них непременно были). Она бы повязала маленькой собачке бантик из красной ленточки, а к большой приходила бы в будку и сидела вместе с ней, обняв за толстую мохнатую шею и уткнувшись носом прям в розовую кожу. Жоанна бы вышла замуж и была самой красивой невестой города, а мама… Мама бы просто сидела дома, и ей не надо было никуда ходить, унижаться перед другими, зарабатывать на жизнь. Повязку можно и оставить, только не такую страшную, как сейчас, а красивую. С бантиками и белой оторочкой, или как называются эти штучки, ими ещё юбки украшают…

Да-а-а, мама и Жоанна будут настоящими красавицами. Может быть даже какой-нибудь господин увидит маму, влюбится в неё, возьмёт замуж, и она будет счастлива… А Тилли бы потом выросла и начала работать. В таком случае даже господина, наверное, не надо: Тилли сама позаботится и о маме, и о сестре, и замуж её выдаст, если, конечно, нормального парня найдёт.

И никакого Паучьего Короля. Никакого погибшего мальчика, дуэргара, Гилли Ду, линдвормов и прочих чудищ.

«Но этому не бывать», — с грустью подумала Тилли и открыла глаза. Феи сидели у неё на плечах и весело болтали; они были такими легонькими, что девочка даже не почувствовала их присутствия. Ей стало немного веселее, что феи не прогоняли и не щипали её, как вчера, а привыкли. Наверное, это потому, что она была вместе с златоволосой Кейтилин, ведь феи любят светлые волосы…

«Кейтилин!» — внезапно вспомнила Тилли и резко вскочила с места. Ну конечно, Кейтилин! Она совсем забыла! Может быть, она уже ушла…

Тилли отряхнула юбку и сделала несколько шагов в сторону, когда раздался ясный и громкий голос:

— Тилли! Ты где, Тилли!

Девочка напряглась. Звук шел со стороны старого ельника, а ведь Кейтилин должна была находиться в другом месте. Конечно, она могла и заплутать, но с большей вероятностью это была не она…

— Кейтилин? — спросила Тилли, поднимая палку с дерева: вряд ли она могла её защитить, но другого оружия у неё и не было: топор-то остался в корзинке. — Ты что там делаешь?

— Я заблудилась! Где ты?

— Докажи, что это ты, — резко потребовала девочка. Крик Кейтилин (или кто бы это не был) теперь и вовсе не имел никакого направления, просто звучал словно из ниоткуда.

Это было очень подозрительно. Разве может человек так кричать?

— Тилли, ну ты что, с ума сошла? Где ты вообще находишься!

Тилли облизнула пересохшие губы и беспокойно заозиралась: она совсем забыла, что в таких случаях надо было говорить. Кажется, ей следовало рассказать какую-то нелепицу, но какую?.. А-а-а, голова дырявая, всё забыла!

Феи громко перешептывались, глядя на Тилли, а когда её рассеянный взгляд падал на них, то они прятались кто куда. Но девочка не обращала на них внимания, силясь вспомнить заветные слова, рассказанные матерью.

— Тилли!

— Однажды я видела человека, который ехал на козе, — дрожащим голосом произнесла Тилли: она так и не вспомнила заветных слов, поэтому решила придумать свою глупую историю. Ох, наверняка она поплатится за это! — Задом наперед. А на заду у него продырявились панталоны! У козла, а не у человека. Вот, а потом он остановился и начал пить лужу из пива…

Пока девочка говорила, лес молчал: не трещали даже феи вокруг, завороженные её историей. А потом… потом вдруг всё разразилось искренним, самозабвеннм хохотом, таким громким, что Тилли заткнула уши руками: смех маленьких и не только маленьких созданий оглушал и заставлял уши болеть от невыносимого шума. Внезапно девочку схватили за подол, и Тилли с визгом вцепилась в юбку, испугавшись, что она упадёт на землю — и неожиданно оказалась на земле сама, прижатая собственной деревянной рогатиной.

Глава 8

Нападавших было около десятка — или, может быть, чуть побольше. Они смеялись, тыкали в Тилли пальцами, корчили зверские рожи и вообще пугали её. У них были гигантские вытянутые головы, похожие на звериные морды — то ли из-за пышных бакенбард, безобразно торчащих во все стороны, то ли из-за крошечных голубых носов, черных смеющихся глаз и кожи, покрытой жесткой и короткой шерстью. На них были яркие курточки, а у того, кто сидел на груди упавшей Тилли и прижимал её к земле рогатиной, ещё и шапочка с перьями и бусинками. А ещё длинные уши, огромный улыбающийся рот, трубка, пускающая вонючий дым, и маленькие мешочки на поясе…

До того Тилли никогда не видела фир-дарригов. Они жили в основном на лесных дорогах и устраивали дурные проказы: обманом заставляли добрых людей петлять и падать в болота, сдергивали юбки с девиц, а потом в таком виде заталкивали их в дома к разбойникам, заставляли мать нечаянно убить свое дитя, а потом кормить молоком кого-нибудь из безобразных фей… Но к городу они близко не подходили, а у Тилли хватало мудрости с её даром не выходить в лес.

Теперь же она видела главных шутников Гант-Дорвенского леса прямо перед собой, и ей было страшно.

— Я никогда не слышал, — заговорил фир-дарриги, прижимавший её к земле, и голос его звучал хриплым и дребезжащим, — такой