Моя до конца - Рошаль Шантье Страница 26

— Даяна узнала про спор от Миши и начался шантаж. Она водила меня за нос, и видела, что я велся. Я просто хотел все уладить так, чтобы это никогда не всплыло. Ложь, она, как снежный ком, моя Риша. Я не справился.

И меня прорывает, потому что все до абсурда легко! Не могу больше! Боли, в которой он по нелепости оказался виновен, можно было избежать вот так просто! Мы были идеальными. Теми самыми юными, искренними, настоящими…

— Лучше бы ты просто рассказал мне все, Ветров! И не было бы ничего! — вскрикиваю так громко, что проходящая мимо девушка оглядывается. Ну извините, у нас тут разговор важный!

Четкое осознание тоски охватывает меня. Тоска по тем острым ощущениям…

— Риша… Мне жаль, слышишь? — Ветров склоняется вперед, сжимая в ладони мою руку, — Пожалуйста, прости меня. Я…

— Где ты был раньше, Макар?! — спрашиваю то, чем измучила себя сама, — Где ты был?! Я, может… Может я ждала тебя? Может, я мечтала, что ты приедешь? — я смотрю на него сквозь дымку, потому что в глазах стоят слезы. О нашей глупости. О его глупости. Я наступаю на горло гордости, не нужна мне она сейчас. К черту всё…

Макар дергается, словно мои слова ударяют по нему хлыстом. А потом подносит мою руку к губам, оставив поцелуй на ладошке. Горячий, почти обжигающий…

— Я звонил тебе. Приезжал несколько раз. В последний мне доступно объяснили, что ты не хочешь меня видеть. Что я убиваю тебя своим присутствием. Что ты резала вены, а потом сидела на антидепрессантах и только недавно стала успокаиваться после регулярных посещений психотерапевтом. Поэтому я улетел. В деканате договорился о досрочной сдаче сессии, получил диплом магистра и улетел в Англию, чтобы не мазолить тебе глаза. Это было самое правильное решение, которое я принял. Если бы я остался, я бы тебя добил, моя Риша. Никогда бы не отпустил.

— Кто? — дрожащим голосом спрашиваю. Плевать. Слезы уже катятся. Плевать.

— Твой брат меня выгонял несколько раз. О попытке суицида рассказал Артем. Я знаю, что о таком не говорят на каждом шагу, поэтому могу понять, почему Влад промолчал. Лукашин, видимо, посчитал, что я должен знать, что сделал, — Ветров сжимает скулы, его лицо омрачает серая тень, — Арина, сейчас с тобой уже все хорошо? — он обеспокоено всматривается в мое лицо.

— Я никогда не сидела на таблетках, Макар, и я даже психолога не посещала, не то что психотерапевта. И я не суицидница, — нервно усмехаюсь, — Я бы не сделала этого из гордости. Ты был этого не достоин, я уверяла себя, что себя люблю больше…

В его глазах гамма чувств. Сначала неверие, он всматривается, пытается прочитать меня. Досада — он переводит глаза на наши руки, усмехается, водит нижней челюстью, а потом… Боже…

В миг, отпустив мою ладонь, он резко поднимается с места, едва не опрокинув плетеное кресло и повернувшись ко мне спиной замирает. Но только для того, чтобы резко вскинув руку ударить по соседнему столу. Он бьет еще. А затем еще раз. Скорее поднявшись, подхожу к нему сбоку. Не со спины, а обязательно с боку, как учил меня Влад. Нельзя подходить со спины к чужому мужчине. И эта мысль заставляет вздрогнуть вместе с очередным ударом по столу.

Чужой. Как бы я не тянулась к нему, даже подсознание понимает, что Макар не мой. Теперь уже нет.

— Не надо… — я стараюсь звучать как можно мягче. Как тогда, в квартире.

Ветров опирается о надломленный стол рукой и медленно, очень медленно выдыхает. Я вижу, как желваки ходят по его лицу и руки сжимаются в кулаки.

— Все сходилось, — говорит он скорее себе, чем мне, — когда забирал документы наткнулся на Аланьева. Он завел меня в свой кабинет и дал по роже. Правильно сделал, — ухмыляется оскалом, а я удивленно вскидываю брови. Марк из-за меня Ветрова ударил? Ого… — Я тогда спросил как ты, и он ответил, что из-за моего поступка хуже не бывает. Все сходилось, — снова повторяет он.

Когда Макар оборачивается ко мне, он уже практически спокоен. Снова берет мою руку и поднеся к своим губам касается ладошки, а затем усаживает меня в кресло, где я сидела раньше, а Ветров садиться передо мной на корточки.

— Еще ведь не поздно, Риша. Мы можем попробовать. Я все еще…

Я накрываю его губы ладошкой.

— Поздно, Макар. У меня своя жизнь и тебе больше нет в ней места, — большим пальцем он стирает вновь упавшую на левую щеку глупую слезинку и я позволяю ему эту интимность, — Я плачу о прошлом, в настоящем у меня все хорошо. И я не могу тебя простить. Спор — может быть, но не унижение, — вдыхаю поглубже, чтобы продолжить. Воздух мне понадобиться, — Они упивались моим позором, показательно доставали деньги, когда я шла мимо и пересчитывали купюры, парни спрашивали: «Сколько?», а девочки ставили ставки на мои расценки. Все, кто имел на меня хоть какую-то обиду, получили карт-бланш. Я прощаю тебя. Прощаю. Но забыть не смогу. Это невозможно. Я слишком многое пережила. И Артем… Артем был рядом. Он не брезговал моей репутацией, защищал меня, успокаивал… Он и Тая с Марком. Еще Маша Лунёва иногда приходила поболтать, и все. Это была совсем другая реальность для меня. Для первой красавицы курса. Я не могу этого забыть…

В его глазах отражаются чувства, который я ощущаю сама. Целый океан ощущений, но я не могу стереть из памяти. Так это не работает. Просто не получается.

— И не зови меня больше Ришей, Макар. Пожалуйста.

Глава 19

Домой не еду. Никуда не еду. Бесцельно катаюсь по городу, заезжаю на заправку и снова принимаюсь колесить по столице. Все это время меня ведет спорт-кар. Не сложно догадаться, что за рулем тот, которому я отказала в попытках отвезти меня домой.

Я думала, этот разговор расставит точки над той самой буквой, ан-нет, легче не стало. То и дело прокручиваю в голове разговор, сравниваю с событиями прошлого, рассуждаю как они повлияли на мое будущее, на меня саму, а потом фантазирую, что могло бы быть, если бы… Ох это великое «если бы». С помощью него можно вообразить все, что угодно. Мешает только «но» и «только».

Они всегда путешествуют в наших жизнях вместе. Как две закадычные подруги, встречающиеся вместе за бокалом чая