Заноза для хирурга - Анна Варшевская Страница 34

Киваю и засучиваю рукав халата, Надежда быстро делает всё, что надо. Сгибаю руку в локте, прижимая ватку.

— Посиди! И, Аня, надо за собой следить! В первую очередь нормально питаться, — старшая медсестра сочувственно гладит меня по плечу. — Ты же врач, не маленькая — сама всё знаешь, что я тебе тут буду говорить.

— Да, Надюш, знаю, — прислоняюсь головой к стене, закрываю глаза.

Раздаются какие-то шорохи, шаги.

— Что происходит?

О, господи, ну только не он!

— Никита Сергеевич, не сейчас!

Приоткрываю глаза и вижу, что Надя встала передо мной, закрывая от возвышающегося на пороге заведующего.

— Что с вами?

Голос какой-то… не такой, как обычно, но я не отвечаю, а просто опять закрываю глаза.

— Никита Сергеевич, — Надя мужественно берёт удар на себя, — Анне Николаевне стало нехорошо. Сейчас уже всё в порядке, ей просто нужно немного отдохнуть. Вам что-то нужно?

— Пусть зайдёт ко мне попозже, — слышу через паузу, и мужчина, наконец, выходит.

— Уф-ф, — выдыхает медсестра, присаживаясь рядом со мной, — что-то он злой, молнии из глаз.

— Когда было по-другому? — пожимаю плечами и выпрямляюсь. — Пойду.

— Посидела бы ты ещё, — бурчит Надежда, но безнадёжно машет рукой и тоже встаёт. — Аккуратно только, хорошо?

Киваю в ответ и иду к кабинету, в свой личный ад.

— Анна Николаевна, — Добрынин поднимается из-за стола, я отмечаю пронзительный взгляд из-под бровей, — как вы себя чувствуете? — спрашивает, поколебавшись.

— Вы вызывали, Никита Сергеевич, — говорю равнодушно.

Вопрос игнорирую. Какое ему дело? Силы у меня закончились, как и чувства — такое ощущение, что всё погребено под толстым слоем пыли… или пепла. Вот только феникс из него не возродится.

— Да, вызывал, — он кивает и, помолчав, добавляет: — Я хотел поговорить, объяснить, я не должен был…

— Нам не о чем говорить, — прерываю его, — если только ваш вопрос не по работе. Это всё? Я могу идти?

— Не о чем… ну что ж, хорошо. Нет, подождите минуту, есть ещё одна вещь.

Я смотрю прямо на него, но расфокусированным взглядом, поэтому ничего толком не вижу. Стою и жду, что он скажет. Мужчина откашливается. Не знаю, чего он дожидается, но мне по большому счёту всё равно.

— Я… хм… собирался пригласить вас пойти в театр завтра. Но решил отдать вам билеты. Можете сходить… с кем-нибудь.

Он кладёт на стол и придвигает ко мне глянцевые прямоугольники, отливающие яркими красками.

Внезапно чувствую, как сквозь замороженные эмоции пробивается слабое любопытство.

— Что это должно было быть? — гляжу на растерявшегося Добрынина.

— Опера, — он отводит глаза, — что-то итальянское. Лючия дэ…

— «Лючия ди Ламмермур», — киваю сама себе, а потом опять перевожу взгляд на мужчину.

Какая грустная ирония.

— Никита Сергеевич, я расскажу вам, о чём она. В этой опере девушку обвиняет во лжи и предаёт мужчина, которого она любила… — хочу сказать «больше жизни», но передумываю, — …очень любила.

Смотрю на главного хирурга, на лице которого проступает что-то, похожее на страх, и продолжаю:

— После предательства она сходит с ума и умирает. А затем, не выдержав её смерти, закалывается кинжалом предавший её возлюбленный.

Мужчина сглатывает и приоткрывает рот, но молчит, а я договариваю:

— Это не мой сюжет. Предпочитаю сильных героинь, которые переживают удар и двигаются дальше. А вам рекомендую сходить. Очень познавательное зрелище, — пододвигаю обратно по столу билеты и выхожу из кабинета, аккуратно и тихо прикрыв за собой дверь.

Слава всем богам, рабочий день заканчивается быстро. Вот только, сидя в машине на стоянке, я не нахожу в себе сил ехать домой. Там меня ждёт Дарси, а ещё… воспоминания. Мы с Никитой проводили большую часть времени в моей квартире. К подругам тоже не поехать, у каждой свои дела, своя семья…

Пока размышляю, руки сами собой заводят авто, выворачивают руль, и только повернув со стоянки, я понимаю, куда еду — к Соболевскому. Нельзя мне к нему. У него слабое сердце, начнёт переживать… Но несмотря на все аргументы, приезжаю к знакомому дому и поднимаюсь на нужный этаж.

— Аннушка! — старик, открывший мне дверь, моментально становится серьёзным, видя моё лицо. — Что случилось, дорогая моя?

— Помогите мне, Герман Эдуардович.

Прихожу в себя я только спустя полчаса. До этого действовала, как механическая кукла. Герман успевает втащить меня в квартиру, усадить в кресло. Заваривает крепкий сладкий чай, вливает туда несколько ложек коньяка, а потом просто сидит рядом и внимательно слушает.

Я рассказываю всё с самого начала. Запинаясь, повторяю слова Добрынина, сказанные Марго в кабинете, говорю и про билеты в театр, и про свою реакцию. На этом месте Соболевский мрачно и зло хмыкает, но смотрит на меня даже с какой-то гордостью. И только выговорившись и выпив весь чай, понимаю, что меня, наконец, немного отпустило. Правда, плакать так и не захотелось — а я-то думала, что буду рыдать, размазывая слёзы и сопли по щекам.

— Простите меня, Герман Эдуардович, — вздохнув, отставляю в сторону чашку и смотрю на молчащего мужчину. — Загрузила я вас своими проблемами. Спасибо, что выслушали. Мне… нужно было вам рассказать. Вы только, пожалуйста, не переживайте из-за всего этого. Я справлюсь!

— Дорогая моя, я и не сомневаюсь, что вы справитесь, — Соболевский встаёт и прохаживается по комнате, о чём-то глубоко задумавшись. — Я только хотел бы знать, как именно вы собираетесь справляться?

— Э-э, — я растерянно пожимаю плечами, потому что вопрос ставит меня в тупик.

— Вы что же, собираетесь уволиться?

— Конечно, нет! — выпаливаю резко, но тут же сникаю.

Не представляю, как в ближайшие дни буду работать. А ведь никуда не деться — всё равно придётся как-то общаться с заведующим. С трудом сдерживаю стон и утыкаюсь лицом в ладони.

— Конечно, нет, — повторяет за мной Герман. — Я и не думал, что вы это сделаете. И игнорировать главного хирурга вы тоже не сможете, ведь так?

— Так, — киваю уныло.

— И он не сможет, — Соболевский смотрит на меня внимательно, я открываю было рот, но он продолжает: — Поверьте мне. Не только не сможет, но и не захочет — особенно когда до него дойдёт, что он натворил. Аннушка, вам сейчас очень больно. Я вас понимаю и не буду даже пытаться оправдывать Никиту, тем более что оправданий его поведению нет. Но мозги у него на месте. Во всяком случае, встанут на место, когда перестанут кипеть от ревности, — мужчина хмыкает. — И я не берусь предсказывать, что он сделает в попытке вернуть вас.

Я не согласна с этим, но решаю не возражать. Мы молчим