Лестница в небеса. Исповедь советского пацана - Артур Болен Страница 35

По решению суда нам с Сашкой полагалась компенсация. Через полгода пришел первый перевод на 90 рублей. Он же последний. То ли Гиви забил на работу на зоне, то ли освободился по УДО… Деньги мы с Сашкой пропили в ресторане гостиницы «Речная» вместе с двумя какими-то размалеванными тетками с соседнего столика. Тетки визгливо хохотали, колыхали открытыми грудями, пускали сигаретный дым через оттопыренные губы в потолок и блядовали густо подведенными глазами. Руки у них были жесткие, рабочие, сквозь густой запах дешевых духов пробивался резкий аромат трудового пролетарского пота. Помню, как Сашка что-то свистел про золотые прииски и северное сияние, помню, как загадочно отмалчивался, когда рыжая Надя спрашивала, кем я работаю… Очнулся я в утренних сумерках в неудобной позе и с трудом спихнул с себя чью-то тяжелую голую ногу. Рядом, на подушке храпела рыжая голова, которая перестала храпеть и приподнялась, когда я пошевелился.

– Банка с водой на полу, сигареты на стуле, – просипела голова. – Дай и мне хлебнуть.

Я ощупью нашел банку. Теплая вода пахла водопроводом, но была очень кстати. Рыжая голова тоже прилипла к банке, шумно глотая. Потом мы закурили, и я спросил.

– Где я?

– В общаге, где же еще….

– Понятно.

– Общага фабрики Ногина. Ты не боись, мы одни. Светка вчера срулила к подруге. Ты как?

– Восхитительно.

Рыжая хихикнула, чуть не подавившись дымом.

– Ты вчера был восхитительным. Все пытался на меня залезть. Еле спихнула. Ты и захрапел сразу же… Хочешь капустки квашенной?

Ее шершавая ладонь медленно растирала мою грудь, потом медленно переместилась на живот и стала сползать еще ниже – только тогда я понял, что лежу без трусов.

– Ты как? Еще способен? Или не очнулся еще?

Внезапно ее опухшее лицо нависло надо мной. Резко ударило в нос перегаром.

– Ой! Что-то шевелиться. Не умер еще. Придется тебе отработать за ночлег, парень. Я голодная.

Сухие губы стали тыкаться в мои щеки, в шею, сначала осторожно, потом сильнее, нетерпеливей.

– Не лежи бревном, обними меня, крепче, еще… съем тебя сейчас, мальчик мой, замучаю…

Не мною замечено, что с похмелья просыпается особая похоть – грязная и ненасытная, и скоро я забыл и про запахи, и про неудобную постель, и про то, что дома сходят с ума от тревоги, и про то, что сегодня семинары в университете.

Таких приключений тогда хватало. Мои женщины были далеки от идеала. Всегда старше меня. Одинокие. Пьющие. Иногородние. Простые. И отдавались они просто, без затей, без поэтической фальши, поскольку знали, что все это «просто так», от скуки или безденежья. Всех их отличало подлинное благородство. Они ничего не требовали, не просили, не придумывали и не усложняли. Брали, что дают, и не унижались. Мне тогда часто становилось страшно, и я прятался у них на груди, как маленький ребенок, просил, чтобы они сверху накрывали меня ладонью и так лежали мы, обнявшись, где-нибудь в общаге или ведомственной квартирке на продавленном диване, иногда очень долго, думая о своем, о горьком. Они чувствовали, что я – весь тут, у них в ладонях, и ничего мне больше не нужно и ничего я доказывать не намерен, и это возбуждало в них материнскую нежность. Я всегда был искренним с женщинами, мне и в голову не приходило, что их можно как-то использовать, и они прекрасно это чувствовали.

А Сашка женился между тем на девчонке, с которой познакомился на танцах в ДК Пролетарский завод. Знакомству предшествовала драка. Мне с самого начала не понравился толстый парень с наглым жирным лицом, который словно чувствовал мою неприязнь и напрашивался. Он танцевал, как бегемот, распугивая всех, и смотрел на меня с таким вызовом, что казалось вот-вот покажет язык. Несколько раз мы с ним стукнулись плечами, а потом я врезал ему в жирную щеку и усевшись верхом, стал остервенело дубасить по голове обеими руками. Сашка защищал меня сверху. Нас растащили дружинники, отвели в туалет и там жестоко отметелили. Кажется, толстомордый был их другом. Спасибо девчонкам – они визжали так, что приехала милиция. Пиджак мой был разорван надвое, лицо разбито. Помню, как один юный дружинник все вертелся, пританцовывал вокруг моего скрюченного тела, которое пинали четыре ноги.

– Дайте, дайте, я его по яйцам! Дайте! – ныл он, чуть не плача.

Усатый старшина, растолкав всех по углам, крикнул страшным басом.

– А ну стоять, мать вашу! Петров, ты дождешься, что сам у меня загремишь на нары. Помощнички, блядь…

На улице Сашку встречала Алла, девочка из группы нашей поддержки. Она остановила такси. А через полгода они поженились.

Несколько лет Сашка довольно успешно играл в добропорядочного гражданина. Работал наладчиком телевизоров, Алла работала в торговле, потом устроилась на бензоколонку. У них подрастал сын Валерка. Встречались мы теперь редко. Разговаривать о вечном разучились. Меня выводила из себя роль, которую Сашка примерял, встречаясь со мной – роль называлась «жизнь удалась». У Сашки была машина «Жигули», дача под Ропшей, красивая жена, послушный сын, дубленка. У меня, как в песне Высоцкого: «Ни хера. Только толстая пыль на комоде». Одни амбиции и долги. Да ужас, который прятался в будущем и показывал мне оттуда рожи. Слушать в бане, куда мы наведывались периодически, нескончаемый монолог про магнитофоны, дубленки, шапки из собак, джинсы и песцовые шкурки было невыносимо. Про жиклеры и муфты, прокладки и карданы тем более. Я страдал.

Это было время мелких жуликов, расторопных ловчил, ловких пройдох – людей небольшого ума, но смекалистых и ушлых. Санька как-то удачно влился в их ряды и преуспевал. Он не ожлобел, как Серега Петров, и не скурвился. Просто стал скучным и неинтересным. Он жил в своем загончике. Это была низшая лига теневого советского мира. Тут обитали рукастые слесари автомастерских, непьющие официанты ресторанов, водители заправщиков пивом, таксисты, мастера пошивочных дел, продавцы мясных отделов, моряки загранплавания… словом все, кто не дотягивал до 93 статьи УК по морально-этическим соображениям или из страха.

Они любили слова «бизнес», «деловой», «фирма», к одежде относились с религиозной серьезностью, поскольку она свидетельствовала о статусе, задирали нос, жевали резинку, нахальничали и верили, что именно так ведут себя американцы.

А потом американцы действительно пришли. И туземцам стало зябко.

В 90-е Сашка решил разбогатеть. Поступил в бизнес-школу вместе с супругой. Отучился два месяца. Вместо выпускного экзамена ему предложили осуществить