Иннокентий Анненский - Фамира-Кифарэд

Иннокентий Анненский

Фамира-Кифарэд

Dis manibusque sacrum[1]

ЛИЦА

Нимфа.

Старая рабыня.

Хор менад.

Фамира-кифарэд.

Папа-Силен.

Два сатира — один с голубой, другой с розовой ленточкой в волосах.

Вакхический женский хор непосвященных.

Хор сатиров.

Томный сатир.

Тень Филаммона.

Гермес.

Чуть брезжит рассвет. Прозрачные тени еще лежат, но местами уже зыблются. Вдали нагромождения скал — бурых, черных, красных или заросших лесом. С гор там и сям, точно сползая вниз, осели темные и белые камни, иные причудливой формы. Ближе к авансцене бедный не то дом, не то шатер. Вокруг на примятой траве убогая глиняная утварь, губки, тростниковая корзина с хлебом, кувшины, тазы. Невысокий холм, на скате которого стоит дом Фамиры, постепенно переходит в цветущую лужайку, пятнами алую и золотистую от цветов. Тихо-тихо. Пахнет тмином.

СЦЕНА ПЕРВАЯ

БЛЕДНО-ХОЛОДНАЯ

Расходящийся туман освобождает Нимфу. Она темноволосая и несколько худая. Лицо с блуждающей, точно безысходной улыбкой у нее молодое и розовое, но наклонно быстро бледнеть, под влиянием как-то разом потухающих глаз. Треугольник лба между двумя гладкими начесами томительно бел. Движения нервны. На ней широкая одежда цвета морской воды. Фата прозрачно-травянистая и отдает серебром, и пояс, похожий на стебель. Ноги белы и очень малы, но следы широковаты и ступня растоптана.

Так говорил Силен.А вот и камень,На голову быка похожий.ДомИз листьев — не гнездо, а дом, и царский.Я ничего не понимаю. Хлеб?Неужто хлеб? Так черен он. Кувшины,И в них вода, прикрытая листами…И как все это бедно…Погоди…

Тут женщина живет… Глядите: шпилькаПотеряна… старухой.

Двое спятПод этой чахлой сенью. Нет, СиленСолгал или напутал. Я найдуНе сына здесь, а хмурого доильцаДесятка черных коз, иль звероловЛохматый здесь с подругою ночует…Гей… Отзовитесь, люди, кто-нибудь!

СЦЕНА ВТОРАЯ

Нимфа и старуха.

Откуда-то из глубины дома с вымытым бельем на плече и в руках выходит старая простоволосая и ширококостая женщина в блестящих серьгах, но темно и бедно одетая. Увидев чужое лицо, она спешно складывает наземь свою ношу и затем, остановившись в дверях дома, вглядывается в Нимфу, видимо пораженная ее небывалой красотой.

Не досмотрю. Простите, госпожа.

Из царского дворца, должно быть, гостья…

Поблизости и женщин нет таких,Так розовы да белы расцветаютЦветы, и то в садах, да поливайЕще их раза по три.

Нимфа улыбается и делает шаг по направлению к старухе.

Сядь, малютка,А я тебе умою ноги…

Нет,Я не устала, няня… и дорогаНе запылила ног. Благодарю.Чей это дом, скажи мне. Не Фамиры?

Так, госпожа, Фамиры.

Где ж он сам?

Тебе Фамиру нужно? Он не любит,Чтобы его тревожили.

МеняОн будет рад увидеть. Да и гостьяЗалетная у вас я…

Извини,Пожалуйста, царевна иль царица,Глаза мои так слабы.Может быть,Я что не так сказала: горный уголБезлюден наш.

Да нет же, право, нет.Но отчего ж с Фамирой ты, старуха?Его кормила ты?

Да, эту грудьОн обнимал, когда горело сердцеВкусить отрадной пищи.

Ты — раба?

Я куплена была… увы! увы!

Ребенок рос без матери, не правда ль?..Иль, может быть, меж тесаных камнейВы спрятали ее еще недавно?

Ты хочешь знать все это?

Да, хочу…

А что ж сказать прикажешь? Во дворцеФиламмона и слыхом не слыхалиО матери Фамиры мы…УгрюмИ строг наш царь… И золото он любит,Но в слитках, а не в косах.

Что ж, ФамираЕдинственный?

И неизвестно чей…

Филаммоном, однако ж, был он признан?

Как не признать, когда отец и сынВ одно лицо? Да и гаданье было,Что, точно, он Филаммоном рожден.

Подкинут он — о, ужас! — а давно ли?

О, память зол!

Уж скоро двадцать лет,Как приняла его я… И была лиТогда ему неделя?..Но комуЯ говорю все это — я не знаю.

Я — нимфа и зовусь Аргиопэ…

Ты — нимфа?О богиня, ты к Фамире?

О да… и он мне стоил много мук.

Он стоил мук? Фамира… нимфе… мук?..

На ложе — и древесном, как твое…

Немая сцена.

Нимфа закрылась фатой, старуха смотрит на нее раскрытыми глазами и что-то шепчет, но про себя.

Над бедною рабыней ты глумишься,Небесная жилица!..Если б царьБыл точно сын богини, он не рос быОставленным ребенком, и егоТак горячо любить, так безраздельноРабыне с кольцами в ушах ФамируВы не давали б, боги.

Минута молчания.

Так хотелВеликий Зевс, отец мой… что же делать?Но этот кров так жалок… А дворецФиламмона?.. Или Фамира изгнан?И где ж рабы служить ему?.. Постой…Иль и в лесу царям не стелют ложаНежней твоих две белые руки?

Все, все скажу… богиня. РазошелсяЦаревич наш с отцом… Ни воевать,Ни торговать не хочет… Крови, нимфа,Не только что людской, оленьей кровиОн вида не выносит… И на что жРабы ему?.. Я хлеб пеку Фамире.Кифаре ж сам он служит: до нееДотронуться и я не смей. А женщинТы больше здесь не сыщешь, госпожа…

Еще одно… Скажи мне… О, зачем?Я знаю, что ты скажешь нет. Но звук,Мне самый звук вопроса сердце тешит.Он никогда во сне не повторял«Аргиопэ», не звал меня, старуха?

Царь сызмалу бессонный. Сон ФамирыЯ берегу, как воду бережетПловец в волнах соленых ключевую,Но никогда еще в тиши ночейСквозь забытье я не слыхала, нимфа,Чтобы тебя он звал — Аргиопэ.

Куда уж нам, рабыням, спорить с вами,Бессмертными…

Но пожалей старуху.Я святостью колен тебя молюИ нежностью твоих душистых кос,Ты увести отсюда хочешь развеМое дитя?О нет. Скажи, что нет…Глаза мои сквозь слезы видят ласкуВ уголышках еще закрытых губ,Но розовых уже…

Ты не невеста?

О женщина… Мы платим мукам дань,Но лгать, как вы, не надо нам. Не лгу я,Не соблазнять пришла я к вам, а плакать.

Жестом отпускает кормилицу; та собирает белье и уходит.