Бернард Шоу - Святая Иоанна (Хроника в шести частях с эпилогом)

Бернард Шоу

Святая Иоанна

ПРЕДИСЛОВИЕ

Перевод Н. Рахмановой

Жанна действительная и Жанна предположительная

Жанна д’Арк, деревенская девушка из Вогез, родилась около 1412 года, была сожжена за ересь, ведовство и колдовство в 1431-м, кое-как реабилитирована в 1456-м, провозглашена преподобной в 1904-м, объявлена блаженной в 1908-м и, наконец, причислена к лику святых в 1920-м. Самая выдающаяся святая воительница от рождества Христова и самая большая чудачка среди эксцентричных фигур средневековья; рьяная и как нельзя более благочестивая католичка, она была вдохновительницей крестового похода против гуситов и, в сущности, одной из первых протестантских мучениц. Кроме того, она принадлежит к числу первых апостолов Национализма и она же первая во Франции ввела в практику наполеоновский реалистический метод ведения войны, отказавшись от спортивной игры ради выкупа, какая велась рыцарством той эпохи. Первая поборница целесообразной женской одежды, она, подобно шведской королеве Кристине, правившей два века спустя, да и Каталине де Эраузо[1] и бесчисленным оставшимся неизвестными героиням, которые переодевались в мужское платье и служили солдатами и моряками, отказалась принять специфический женский удел и одевалась, сражалась и вела солдатскую жизнь наравне с мужчинами.

Поскольку она сумела утвердить себя всеми этими способами с такой энергией, что прославилась на всю Западную Европу, еще не выйдя из отроческого возраста (да, собственно, она так из него и не вышла), то неудивительно, что ее сожгли по суду за якобы целый ряд тяжких преступлений, караемых смертной казнью, которые в наше время уже не наказуются таким образом и которые принято у нас называть неподобающим и недопустимым для женщины поведением. В восемнадцать лет притязания Жанны уже превосходили притязания самого гордого из пап римских или самого высокомерного из императоров. Она утверждала, что она посланница и полномочная представительница самого Бога и что, еще будучи во плоти, она принадлежит к торжествующей церкви. Она покровительствовала своему королю и требовала от английского короля покаяния и повиновения ее приказам. Она поучала государственных деятелей и прелатов, говорила с ними свысока и командовала ими. Она пренебрежительно отвергала планы генералов и приводила их войска к победе на основании собственных планов. Она питала безграничное, нескрываемое презрение к официальным взглядам, суждениям и авторитетам, а также к тактике и стратегии военного министерства. Будь она мудрецом и монархом, в котором слились воедино освященная веками духовная власть и славнейшая династия, ее претензии и поведение были бы столь же раздражающими для бюрократического мышления, что и претензии Цезаря для Кассия. Но коль скоро она была всего только выскочкой, то о ней существовало лишь два мнения: либо что она наделена сверхъестественной силой, либо что она невыносима.

Жанна и Сократ

Если бы Жанна была зла, эгоистична, труслива или глупа, она стала бы одной из самых отталкивающих личностей в истории вместо того, чтобы стать одной из самых привлекательных. Будь она достаточно опытна, чтобы понимать, какое впечатление она производит на мужчин, унижая их тем, что оказывалась права, когда они были не правы, и научись она им льстить и обводить их вокруг пальца, она, быть может, прожила бы столько же, сколько королева Елизавета. Но она была слишком молода, неотесана и неопытна и не знала всех этих хитростей. Когда ей противоречили те, кого она считала дураками, она не скрывала, что она о них думает и как их глупость ее раздражает. По своей наивности она воображала, будто они должны быть благодарны ей за то, что она выводит их из заблуждения и вызволяет из беды. Надо сказать, что незаурядным личностям всегда невдомек, в какую ярость приводит людей недалеких разоблачение их глупости. Даже Сократ, несмотря на свой возраст и опытность, не сумел защитить себя на суде, как подобало человеку, понимающему, почему так долго копилась обрушивавшаяся на него ярость и почему требовали его смерти. Его обвинитель, родись он на 2300 лет позже, мог быть любым из тех, что в утренние или вечерние часы «пик» едут в Сити и из Сити в вагоне первого класса; обвинителю, по сути, нечего было сказать кроме того, что ему и ему подобным неприятно оказываться в дураках каждый раз, как Сократ откроет рот. Сократ же, не понимая, в чем его обвиняют, чувствовал себя совершенно беспомощным; он сообщил судьям, что он старый воин и честный человек, а его обвинитель безмозглый сноб, и на этом выдохся. Он и не подозревал, какой страх, какую ненависть порождает его интеллектуальное превосходство в сердцах людей, к которым сам он испытывал лишь добрые чувства и которым делал добро.

Сопоставление с Наполеоном

Если Сократ был так наивен в свои семьдесят лет, то можно себе представить, как наивна была Жанна в свои семнадцать. Но если Сократ, обладавший даром убеждения, воздействовал на людские умы постепенно и мирно, то Жанна, начиненная энергией, воздействовала на людей физически, бурно и насильственно. Потому, очевидно, Сократа и терпели так долго, а Жанну уничтожили прежде, чем она вышла из отроческого возраста. При этом у обоих колоссальные способности сочетались с искренностью, отчего бешеная неприязнь, жертвами которой они пали, была совершенно неоправданна и поэтому для них самих непостижима. Наполеон тоже обладал колоссальными способностями, но не был наделен ни их искренностью, ни бескорыстием и поэтому не питал никаких иллюзий относительно характера своей популярности. Когда его спросили, как мир воспримет его смерть, он ответил: «Вздохнет с облегчением». Но для гигантов духа, не испытывающих ненависти к своим ближним и отнюдь не намеренных причинить им вред, очень трудно уразуметь, почему ближние их ненавидят и хотят уничтожить. Хотят не только из зависти — оттого, что чужое превосходство ранит самолюбие, — но и из смиренного чистосердечного страха перед ними. Страх толкает людей на любые крайности, а страх, внушаемый существом высшего порядка, загадочен, и рассеять его доводами рассудка невозможно. Он настолько непостижим, что становится невыносимым, когда нельзя предполагать или гарантировать доброжелательство и моральную ответственность этого высшего существа, — другими словами, когда оно не имеет официального статуса. Узаконенное, установленное обычаем превосходство Ирода и Пилата, Анны и Кайафы внушает страх, но страх объяснимый, с достаточно измеримыми последствиями, которых можно избежать, — страх благотворный и спасительный, — такой страх выносить можно. А вот загадочное, вселяющее страх превосходство Христа исторгает вопль «Распни его!» у всех, кому не дано постигнуть его доброжелательность. И, таким образом, Сократ выпивает цикуту. Христос повисает на кресте, а Жанна сгорает на костре. Наполеон же, хоть и кончает жизнь на Святой Елене, по крайней мере умирает в своей постели. Да и многие наводящие страх, но вполне понятные и узаконенные мерзавцы умирают естественной смертью во всей славе земных своих царств, тем доказывая, что куда опаснее быть святым, нежели завоевателем. Те, кто сочетают в себе обоих, как, например, Магомет и Жанна, делают открытие, что святого спасет только завоеватель и что поражение и плен означают мученичество. Жанну сожгли, и ни один из ее соотечественников и пальцем не шевельнул, чтобы спасти ее. Соратники, которых она привела к победе, и враги, которых она разбила и опозорила, король французский, которого она короновала, и король английский, чью корону она сбросила в Луару, — все были одинаково рады избавиться от нее.

Была ли Жанна виновна?

Коль скоро результата, достигнутого Жанной, может добиться и низменное ничтожество, и великая возвышенная душа, нужно разобраться — кто же из двух действовал в данном случае. После тщательного и добросовестного судебного разбирательства современники решили дело не в ее в пользу, а отмена вердикта двадцать пять лет спустя, хотя и имела вид реабилитации Жанны, в сущности, лишь подтвердила законность коронации Карла VII. И только внушительное и единодушное суждение потомков — высшим воплощением его стала канонизация Жанны — аннулировало наконец первоначальный процесс и поставило ее судей перед судом, который пока что значительно более несправедлив, чем их суд над нею.

Процесс реабилитации, каким бы липовым он ни был, как-никак представил достаточно свидетельств, способных убедить всех благоразумных скептиков в том, что Жанна не была ни мегерой, ни шлюхой, ни колдуньей, ни богохульницей, идолопоклонствовала не больше, чем сам папа римский, и не делала ничего дурного, кроме того что воевала, носила мужскую одежду и отличалась дерзкой отвагой. Более того, она была добродушна, непорочна, очень благочестива, очень воздержанна (мы бы назвали ее пищу аскетической — хлеб, смоченный в дешевом вине, которое во Франции все равно что питьевая вода), очень доброжелательна и, хотя была храбрым и стойким солдатом, не терпела распущенного языка и распутного поведения. Она взошла на костер, не имея ни единого пятна на совести, если не считать излишней самонадеянности или, как тогда говорили, самовозвеличения, которые ее туда и привели. Поэтому было бы напрасной тратой времени доказывать сейчас, что Жанна из первой части хроники времен Елизаветы о Генрихе VI (состряпанной, как предполагают, Шекспиром) из ура-патриотических соображений грубо клевещет на Жанну в заключительных сценах. Грязь, которой ее забросали, уже отвалилась полностью, так что современному писателю нет нужды отмывать от нее Жанну.