Геннадий Мамлин - Обелиск

Геннадий Мамлин

ОБЕЛИСК

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

Девятиклассники:

Роман Воробьев

Слава Пирогов

Игорь Бабец

Ольга Скрябина

Рая Шмаринова

Миша — пятиклассник, брат Романа.

Анна Петровна Никанорова — директор школы.

Иван Иванович Званцев — завуч.

Чомбе, 30 лет.

Федька, 20 лет.

Пастухов — гвардии рядовой.

Действие происходит 8 и 9 мая в одном из крупных городов европейской части Союза.

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

В затемненном зале звучит орган, торжественно и скорбно. Прожектор медленно высвечивает в глубине сцены слева обелиск — четырехгранный, суживающийся кверху камень. На чуть возвышающемся постаменте, вполоборота к зрителям, — гранитная фигура молодого солдата с автоматом на груди.

Мелодию органа подхватывают скрипки. Они ведут ее все выше. Одновременно меркнет свет прожектора, и обелиск теперь едва освещается будничным светом городского фонаря, который медленно загорается на авансцене справа. Этот одинокий фонарь освещает всю сцену, изображающую тихую аллею городского парка.

Скамейка под фонарем, скамейка в глубине.

В мелодии скрипок исчезает торжественность. Она неуловимо приобретает сперва лирическое, а затем и откровенно легкомысленное звучание. На нее накладываются заключительные аккорды танго, которое довольно далеко отсюда, на танцплощадке, играет оркестр. Когда музыка обрывается, далекий, пошлый и бодрый голос оповещает через мегафон: «А теперь, друзья, культурненько проведем антракт на пятнадцать минут». Справа, спасаясь от кого-то бегством, появляются Ольга и Рая.

Ольга (брезгливо, оправляя блузку). Целоваться лезет, а от самого винищем разит.

Рая (торопливо ест тающее мороженое). Нечего было поощрять.

Ольга. Чем же я поощряла?

Рая. Танцевать пошла. Это же Федька с трубопрокатного. Бандит.

Ольга. То есть как это — бандит?

Рая. Ну не совсем еще, вызревает помаленьку. У них там компания. Федька, Чомбе-фарцовщик и еще человек пять — лучше стороной обходить… Лизни.

Ольга. Не хочу.

Рая. Ну остывай так… Где же мальчишки? Обещали к девяти, а уже десять небось… Слушай, а он что, обниматься лез?

Ольга. Фу, Райка, как ты говоришь? Порочная ты.

Рая. Какая же я порочная, если ни разу в жизни не целовалась. Нет, правда?

Ольга. Ты что, не видела ничего?

Рая (отрицательно покачав головой). Меня дружинник за стиль с площадки турнул.

Ольга. Ненормальная. С кем это ты?

Рая. С Вовкой из вечерней. (Смеется.) Он как увидел, что я от него отцепилась и на стиль перешла, — аж позеленел… Меня выгнали, а его пожалели, велели с рыжей Клавкой дотанцевать… Ты мальчишкам про Федьку ничего не говори.

Ольга. Почему?

Рая. Самолюбие заест. А где им, девятиклассникам, против шпаны?.. А если бы на Федькином месте Ромка был?

Ольга. Во-первых, Ромка себе этого никогда не позволит, а во-вторых, пошлостей не терплю.

Рая. Оля, а я одних психов знаю, они в десятом классе поженились, а с первого курса у них дети пошли. На сверхзвуковой живут.

Ольга. А по-моему, за такую безответственность надо из комсомола гнать… Вот они, мушкетеры, идут наконец.

Через зал проходят трое девятиклассников — Слава, Игорь и Роман. Под гитару, на которой бренчит Игорь, они самозабвенно исполняют одну из тех дилетантских песенок, которые поются не столько для души, сколько для бравады.

Поднимаются на сцену. К трио присоединяется Рая. И когда песня допета до конца.

Игорь (Ольге). Приветик!

Ольга. Между прочим, припев в мажоре идет.

Игорь. Мы консерваториев не кончали. Мы самоучки, таланту у нас нет.

Ольга. Не горюй, прорежется еще.

Слава. Зубы прорезаются, дуреха. А с талантом родиться надо, как Моцарт — или как ты. Пошли, что ли? Оттанцуем, и по домам. Я еще тригонометрию не решил.

Роман. Правда, мужики. Чего время тянуть? Потопчемся полчаса, и все.

Игорь. Еще один любитель изящного.

Роман. Видал, какие ботиночки у брата отхватил?

Рая. Сила!

Роман. Жмут.

Слава. Ребята, глядите, десять часов, а в школе свет.

Роман. Анна Петровна готовится ко Дню Победы.

Игорь. Точно. Завтра в актовом зале речь толканет.

Ольга. А я, мальчики, День Победы люблю. Помните, мы пионерами цветы к этому обелиску несли? Торжественно было как! «Героям, павшим в боях за освобождение нашей великой Родины, пионерский салют!»

Роман. Фетишизм.

Ольга. Что?

Роман. Фетишизм, говорю, — памятники обожествлять.

Игорь (умильно). Кибер. Щелк — и афоризм.

Рая. А у меня отец завтра напьется, это уж как пить дать. Матери на радость фронтовых дружков соберет. Про то, как с комбатом из окружения выходил, расскажет. Дорвется наконец. Я эту историю наизусть знаю, даже из вежливости слушать не могу. Почему это, мальчики, — умный он у меня, добрый, а воспоминания все про войну? Будто, кроме войны, и не было у него ничего.

Роман. Самое яркое впечатление. Запоминается на всю жизнь.

Игорь. Щелк.

Рая. Его вчера продавец на двадцать копеек нагрел. Другой бы его жуликом обозвал, а отец: «Нет, говорит, гражданин, я бы вас с собой в разведку не взял».

Все, кроме Славы, смеются.

Слава. Я бы тебя, между прочим, за эти разговорчики тоже в разведку не взял.

Рая. Да? (Проводит ладонями по талии, вызывающе.) Фигурой не вышла, товарищ Пирогов, или мордашкой не взяла?

Слава. А иди ты, пустобрех. Привыкли, понимаешь, про все с легкостью рассуждать, нигилистов строить из себя. Батя войну забыть не может, она у него до сих пор ранами к непогоде болит — смешно. Старушка упала в гололед — тоже смешно. А я бы у тех, кому смешно, клеймо на лбу выжигал. Чтобы и в темноте, на ощупь узнать, кого с собой в разведку не возьму.

Рая. Высказался, дуболом. Если ты слова от дела не можешь отличить — грош тебе цена.

Роман. Это же треп. Стиль эпохи. К сути человека отношения не имеет. Вроде узких брюк или разреза на пиджаке.

Слава. А черт вас знает. Не верю я, что можно безнаказанно языком трепать. Ржавеет от этого человек.

Роман. Ты и раньше бешеным был. А как в секцию бокса записался — прямо хоть в клетку сажай.

Игорь. Ладно, кончай, ребята. Пошли.

Ольга. Очень мы любим от серьезных разговоров уходить.

Игорь (вздохнул, сел). Валяй.

Ольга. Слава прав. От болтовни ржавеет человек. А ведь даже сабля, ржавчиной покрытая, — это не оружие уже, а так, музейный экспонат.

Игорь. Бурные аплодисменты. Слушай, а ты из себя говоришь или цитируешь кого?

Ольга. Болван! Ну же и болван!

Рая. Трепачи. Вот интеллигентный мальчик Ромочка молчит. Он знает, что́ истина, а что́ суета сует, а молчит. Ромочка, ау!

Роман. Ерунда это все. Наш подвиг один — человеком быть.

Слава. В каком смысле понимать этот твой афоризм?

Роман. В том смысле, что дорогу нам отцы расчистили, теперь самое главное, чтобы по ней честный человек шел.

Игорь. Честный, а также принципиальный, добрый и тэ пэ.

Роман. Да, если хочешь, — принципиальный, добрый и тэ пэ.

Игорь. Гуманист.

Слава. Как я Ромку понимаю: у него что добрый, что добренький — значение одно… Добреньких я больше сволочей не люблю. Добренькие и чистенькие — они чистоплюи, они шиш в кармане прячут. А я хочу, чтобы добрый и честный человек злым был. Понимаешь — чтобы злым было добро! Чтобы боролось оно за себя.

Игорь (щелкает пальцами, вытаскивая из Романа реплику). Ну?.. Ну?.. Щелк.

Роман. Абсурд.

Слава. Абсурд? Ты помнишь, мы тебя, честного, в комсорги выдвигали? Ты отказался: у меня, мол, характер не тот, велика, мол, честь. И я отказался — я как раз тогда в боксерскую секцию поступил. И Оля отказалась — у нее музыка во главе угла. А Сивушкин не отказался. Еще только рассуждали — а может, раз все отказываются, так и Сивушкин подойдет? — а он уже грудью вперед: если окажете доверие — готов. И оказали. Знали, что карьерист, знали, что лодырь и тупица, а выбрали. Забыли, как он вам, честным и порядочным, водянистые морали читал? А вы в ответ что? Шиш в кармане, и весь разговор.