Андрей Тарковский - Сталкер. Литературная запись кинофильма.

Аркадий Стругацкий, Борис Стругацкий, Андрей Тарковский

Сталкер

Литературная запись кинофильма

Титры. За титрами сумрачный; нищий бар. Сначала в нем пусто, затем появляется бармен, зажигает свет. Входит Профессор, бармен подает ему кофе и уходит за стойку. Профессор пьет кофе. Кончаются титры, на экране текст:

…Что это было? Падение метеорита?

Посещение обитателей космической бездны?

Так или иначе, в нашей маленькой стране возникло чудо из чудес – ЗОНА.

Мы сразу же послали туда войска.

Они не вернулись.

Тогда мы окружили ЗОНУ полицейскими кордонами…

И, наверное, правильно сделали…

Впрочем, не знаю, не знаю…

Из интервью лауреата Нобелевской премии профессора Уоллеса корреспонденту RAI

Полутемная комната, у задней стены – кровать; на ней – Сталкер, его жена и дочь. Слышен шум проходящего поезда. Жена и дочь спят, Сталкер лежит неподвижно и смотрит на дочь. На стуле рядом с кроватью вата, какое-то лекарство и стакан с водой.

Сталкер потихоньку встает, снимает часы со спинки кровати, надевает брюки и сапоги. Выходит и, не сводя глаз с жены и дочери, прикрывает дверь. Идет на кухню, умывается.

Вспыхивает и перегорает лампа.

В дверях появляется жена; в руках у нее стерилизатор.

ЖЕНА. Ты зачем мои часы взял? Куда ты собрался, я тебя спрашиваю?! Ведь ты же мне слово дал, я же тебе поверила! Ну, хорошо, о себе ты не хочешь думать. А мы? Ты о ребенке своем подумай! Она же к тебе еще и привыкнуть не успела, а ты опять за старое?!

Сталкер чистит зубы.

ЖЕНА. Ведь я же старухой стала, ты меня доконал!

СТАЛКЕР. Тише, Мартышку разбудишь.

ЖЕНА. Я не могу все время ждать. Я умру!

Сталкер полощет рот, отходит к окну, берет тарелку.

ЖЕНА. Ведь ты же собирался работать! Тебе же обещали нормальную человеческую работу!

СТАЛКЕР (ест). Я скоро вернусь.

ЖЕНА. Ой! В тюрьму ты вернешься! Только теперь тебе дадут не пять лет, а десять! И ничего у тебя не будет за эти десять лет! Ни Зоны, и… ничего! А я… за эти десять лет сдохну! (Плачет.)

СТАЛКЕР. Господи, тюрьма! Да мне везде тюрьма. Пусти!

ЖЕНА. Не пущу! (Пытается его удержать.)

СТАЛКЕР (отталкивает ее). Пусти, тебе говорят!

ЖЕНА. Не пущу!

Сталкер уходит в комнату, возвращается с курткой в руках и выходит на улицу, хлопнув дверью.

ЖЕНА (кричит). Ну и катись! И чтоб ты там сгнил! Будь проклят день, когда я тебя встретила, подонок! Сам Бог тебя таким ребенком проклял! И меня из-за тебя, подлеца! Подонок!

Рыдая, падает на пол и бьется в истерическом припадке.

Слышен шум проходящего поезда.

Выйдя из дома, Сталкер переходит через железнодорожное полотно и останавливается – очевидно, заметив Писателя. Слышен голос Писателя за кадром.

ПИСАТЕЛЬ. Дорогая моя! Мир непроходимо скучен, и поэтому ни телепатии, ни привидений, ни летающих тарелок… ничего этого быть не может. Мир управляется чугунными законами, и это невыносимо скучно. И законы эти – увы! – не нарушаются. Они не умеют нарушаться.

На экране – Писатель и Дама. Писатель говорит, нервно расхаживая вокруг нее.

ПИСАТЕЛЬ. И не надейтесь на летающие тарелки. Это было бы слишком интересно.

ДАМА. А как же Бермудский треугольник? Вы же не станете спорить, что…

ПИСАТЕЛЬ. Стану спорить. Нет никакого Бермудского треугольника. Есть треугольник а бэ цэ, который равен треугольнику а-прим бэ-прим цэ-прим. Вы чувствуете, какая унылая скука заключена в этом утверждении? Вот в средние века было интересно. В каждом доме жил домовой, в каждой церкви – Бог… Люди были молоды! А теперь каждый четвертый – старик. Скучно, мой ангел, ой как скучно.

Теперь видно, что они стоят у элегантного автомобиля.

ДАМА. Но вы же сами говорили, что Зона – порождение сверхцивилизации, которая…

ПИСАТЕЛЬ. Тоже, наверное, скука. Тоже какие-нибудь законы, треугольники, и никаких тебе домовых, и уж, конечно, никакого Бога. Потому что если Бог – это тот самый треугольник… хм, то и уж просто и не знаю…

Дама кокетливо смеется. Она совершенно выпадает из антуража фильма – со вкусом одета, причесана, оживлена. Писатель, хоть и не выглядит таким пришибленным, как Сталкер, и вполне прилично одет, все-таки принадлежит нищему и грязному миру, который уже проявился на экране.

Писатель видит Сталкера.

ПИСАТЕЛЬ. Э-э… Это за мной. Прелестно! Прощайте, друг милый. Э… извините, м-м… (Сталкеру) эта дама любезно согласилась идти с нами в Зону. Она – мужественная женщина. Ее зовут… э… простите, вас, кажется, зовут… э…

ДАМА. Так вы что, действительно сталкер?

Появляется Сталкер, подходит к машине. Теперь, при дневном свете, видно, что голова его не то обожжена, не то изуродована лишаем.

СТАЛКЕР. Сейчас… Я все объясню. (Подходит к Дале и говорит неразборчиво.) Идите…

ДАМА (Писателю). Кретин!

Садится в машину и уезжает.

СТАЛКЕР. Все-таки напились?

ПИСАТЕЛЬ. Я? В каком смысле? Я просто выпил, как это делает половина народонаселения. Другая половина – да, напивается. Женщины и дети включительно. А я просто выпил. (Глотает из бутылки).

Они подходят к бару. Сталкер проходит внутрь, Писатель на крыльце спотыкается и падает.

ПИСАТЕЛЬ. Черт, поналивали тут…

Бар. За столиком Профессор пьет кофе. Это угрюмый и замкнутый на вид человек. Он в куртке, темной лыжной шапочке, у ног – рюкзак. Сталкер пожимает руку бармену, что-то говорит ему, поворачивается к Профессору.

СТАЛКЕР. Пейте, пейте, рано еще.

В бар вваливается Писатель.

ПИСАТЕЛЬ. Ну что? Может, по стаканчику на дорогу, а? Как вы считаете? (Ставит на стол Профессора свою бутылку, берет у стойки стаканы.)

СТАЛКЕР. Уберите это…

ПИСАТЕЛЬ. А-а, понятно. Сухой закон. Алкоголизм – бич народов. Ну что ж, будем пить пиво. (Идет к бармену, тот наливает ему пива.)

ПРОФЕССОР (Сталкеру). Это что, с нами?

Профессор явно недоволен происходящим.

СТАЛКЕР. Ничего, он протрезвеет. Ему тоже туда надо.

ПИСАТЕЛЬ. А вы что, действительно профессор?

ПРОФЕССОР. Если угодно…

Писатель ставит на стол стаканы с пивом.

ПИСАТЕЛЬ. Ну что ж, в таком случае разрешите представиться. Меня зовут…

СТАЛКЕР. Вас зовут Писатель.

ПРОФЕССОР. Хорошо, а как зовут меня?

СТАЛКЕР. А вас… вас – Профессор.

ПИСАТЕЛЬ. Ага, понятно, я – писатель, и меня, естественно, все почему-то зовут Писатель.

ПРОФЕССОР. И о чем же вы пишете?

ПИСАТЕЛЬ. Ой, о читателях.

ПРОФЕССОР. Ну очевидно, ни о чем другом и писать не стоит…

ПИСАТЕЛЬ. Ну конечно. Писать вообще не стоит. Ни о чем. А вы что… химик?

ПРОФЕССОР. Скорее, физик.

ПИСАТЕЛЬ. Тоже, наверное, скука. Поиски истины. Она прячется, а вы ее всюду ищете, то здесь копнете, то там. В одном месте копнули – ага, ядро состоит из протонов! В другом копнули – красота: треугольник а бэ цэ равен треугольнику а-прим бэ-прим цэ-прим. А вот у меня другое дело. Я эту самую истину выкапываю, а в это время с ней что-то такое делается, что выкапывал-то я истину, а выкопал кучу, извините… не скажу чего.

Сталкер кашляет. Профессор понуро смотрит в стол.

ПИСАТЕЛЬ. Вам-то хорошо! А вот стоит в музее какой-нибудь античный горшок. В свое время в него объедки кидали, а нынче он вызывает всеобщее восхищение лаконичностью рисунка и неповторимостью формы. И все охают, ахают… А вдруг выясняется, что никакой он не античный, а подсунул его археологам какой-нибудь шутник… Веселья ради. Аханье, как ни странно, стихает. Ценители…

ПРОФЕССОР. И вы все время об этом думаете?

ПИСАТЕЛЬ. Боже сохрани! Я вообще редко думаю. Мне это вредно…

ПРОФЕССОР. Ведь невозможно писать и при этом все время думать об успехе или, скажем, наоборот, о провале.

ПИСАТЕЛЬ. Натюрлих! Но с другой стороны, если меня не будут читать через сто лет, то на кой мне хрен тогда вообще писать? Скажите, Профессор, зачем вы впутались в эту… в эту историю? А? Зачем вам Зона?

ПРОФЕССОР. Ну, я в каком-то смысле ученый… А вот вам зачем? Модный писатель. Женщины, наверное, на шею гроздьями вешаются.

ПИСАТЕЛЬ. Вдохновение, Профессор. Утеряно вдохновение. Иду выпрашивать.

ПРОФЕССОР. Так вы что же – исписались?

ПИСАТЕЛЬ. Что? Да-а… Пожалуй, в каком-то смысле.

ПРОФЕССОР. Слышите? Это наш поезд (смотрит на часы).

Сталкер вынимает из кармана темный сверток, Профессор отдает ему ключи – по-видимому, от машины.

СТАЛКЕР. Да, вы крышу с машины сняли?

ПРОФЕССОР. Снял, снял…

Писатель и Профессор выходят на крыльцо.

СТАЛКЕР (бармену). Лютер, если я не вернусь, зайди к жене.