Евгений Сокольских - Чуть лучше бога

Евгений СОКОЛЬСКИХ

Чуть лучше бога

Психологическая драма с элементами гротеска. Моралите. Пьеса в одном действии.

Действующие лица:

Остап ‒ 18 лет.

Марина ‒ 18 лет, девушка Остапа.

Аделаида Рудольфовна Зайцева ‒ 45 лет, мать Остапа.

Иван Андреевич Зайцев ‒ 38 лет, её муж, отец Остапа.

Рубцовск, 2016

Картина первая

Вечер. Квартира Зайцевых ‒ современная, хорошо обустроенная. Сцена разделена на две части: Гостиная и кухня. В гостиной: диван, комод, на нём фотографии в рамках, журнальный столик, на котором стоят графин с водой и стакан, на стене книжные полки, где, помимо книг, много всякого хлама, среди которого есть корзинка с лекарствами. В кухне: обеденный стол, диванчик, шкаф, раковина. На столе чайник. Кухня уходит в затемнение, единственным освещённым местом на площадке остаётся гостиная, где на диване целуются Остап и Марина.

Марина: Твои родители скоро придут?

Остап: Нет, они пошли в оперу, это минимум часа на три (тянется за поцелуем).

Марина: (Слегла, отталкивая Остапа) А я вот тоже люблю оперу, почему мы никогда туда не ходим?

Остап: (немного нервно) Ты сама-то туда ходила? Там же невозможно разобрать слова.

Марина: На входе же дают либретто.

Остап: Его я и дома могу почитать, какой тогда смысл в этой трёхчасовой тягомотине?

Марина: (поучительно) Люди ходят в оперу, чтобы наслаждаться музыкой!

Остап: (встаёт с дивана) Наслаждаться музыкой? Знаешь, далеко не все. Дело в том, что я с раннего детства слышу о том, что нужно быть человеком светским, культурным, ходить в театры, оперы, дорогие рестораны и всё для того, чтобы меня мог заметить какой-нибудь дядюшка-депутат и помог наладить связи на будущее. Ты думаешь, мои родители большие любители хорошей музыки и нечленораздельных стонов оперных див? Всё это фарс, фальшь, для того, чтобы минут двадцать в фойе поговорить с влиятельными персонами и не более того, а потом несколько часов кряду мучить себя, желая поскорее уйти из этого ада. Я не такой, как мои родители, и, если мне, действительно, не нравится опера, то я не собираюсь себя насиловать, чтобы прослыть тем, кем я и не являюсь.

Марина: Но тебе не обязательно быть таким, как твои родители, я знаю, что ты другой, но…

Остап: (перебивая Марину) Что но?.. Я думаю, мы разобрались с этим. Если хочешь, я могу достать тебе пару билетов, и сходишь со своей подругой.

Марина: Дело совсем не в том, хочу я или нет в оперу, дело в том, что мне хочется идти туда именно с тобой!

Остап: Да мы же дни напролёт проводим вместе. Иногда ради тебя мне даже приходится откладывать важные игры, где возможно срубить большие бабки. Да, мы ходим не в оперу, а в кино, не в дорогие рестораны, а в обычные закусочные, и, вместо того, чтобы снять комнату в самом лучшем отеле города, я привожу тебя в дом своих родителей, но это мои убеждения, и если не хочешь меня потерять, подчиняйся, пожалуйста, моим правилам. Иначе я решу, что ты со мной только ради денег! (Отворачивается от Марины, скрестив руки).

Марина: (взволновано) Что ты такое говоришь? Ты же знаешь, что это не так. Мне важно, чтобы мы были вместе, потому что я люблю тебя, а с любимым, как говориться, рай и в шалаше. Да, я сама ради тебя на всё готова! За тобой хоть на край света! Но это из другой оперы… а если про оперу, то это же совсем другое, дело же не в деньгах… но если ты ничего не хочешь об этом слышать, то конечно, я не буду настаивать… (подходит к Остапу и обнимает его сзади)

Остап: (никак не реагируя на объятья) Вот и хорошо!

Марина: Кстати, ты уже сказал родителям, что мы собираемся жить вместе?

Остап: Пока ещё нет…

Марина: (с обидой отходит от Остапа) Но Остап, ты же понимаешь, что нагрузка в универе всё растёт и растёт, а ещё и сессия на носу, мы не сможем, как прежде проводить столько времени вместе. Знаешь ли, это тебе не школа, где мы могли надеяться на снисхождение учителей и убегать с уроков, чтобы покататься на катамаране. Я теперь буду освобождаться поздно, да и ты со своими делами…

Остап: (оправдываясь) Марина, ты ведь в курсе, что не всё так просто. Ты не знаешь мою мать, для неё мои отношения ‒ это ферзь в её «шахматной игре», потому сказать ей про то, что мы будем жить вместе ‒ все равно, что сесть на пороховую бочку и самому же поджечь запал. К этому делу нужно тщательно подготовиться, а не то ТАКОЕ может случиться…

Марина: (Почти гневно) Мы с пятого класса вместе, а ты нас даже нормально не познакомил. Твоя мать меня только на общей фотографии видела, а когда твой отец увидел нас на улице, ты сказал, что я просто твоя одноклассница и не более того.

Остап: А что я, по-твоему, должен был ему сказать? (Делает дураческий голос) Прости папа, но я несколько лет встречался с этой девушкой и не обмолвился об этом и словом с вами?

Марина: (Постепенно повышая голос, обидчиво) А что бы они такого тебе сделали? Ты, как последний трус, боишься пойти наперекор своим родителям и сказать о том, что ты влюблён и, кстати, очень давно! Знаешь, я ради тебя поругалась со своими родителями, и теперь мне приходиться тесниться в общежитии. А ты что сделал ради меня, кроме того, что упрекаешь меня в любви только за деньги?

Остап: (Продолжает оправдываться, уходя в безразличие) Ну, пойми меня правильно. Мои родители… они… они тираны… они лишат меня всего… они закроют все мои счета… они перепишут наследство на племянника моей матери, если я сгоряча подойду к этому вопросу…

Марина: (потеряв терпение) То есть это мне, по-твоему, нужны только деньги? Ты меркантильный слюнтяй! Мы ведь оба знаем, зачем нам жить вместе: чтобы ты мог заниматься со мной сексом; так вот, я ухожу от тебя прямо сейчас, так что обломись, ты больше никогда меня не увидишь!

Остап: (нехотя подходит к Марине, пытаясь её обнять) Да, успокойся… мне тоже не нужны деньги… просто они ничего не позволят мне сделать, ты их не знаешь, они найдут миллион других рычагов, с помощью которых можно на меня давить…

Марина: (Сбрасывая с себя руки Остапа) Конечно же ‒ я их не знаю, ты же нас не знакомишь! Я устала от этого, я ухожу…

Остап: (Умоляя) Марина, остановись, я обещаю, что сегодня же я поговорю с родителями, не уходи, пошли лучше в мою комнату. (Берёт Марину за руку и уводит в кулису)

затемнение

Картина вторая

Загорается свет только в кухне. Иван Андреевич моет руки, Аделаида Рудольфовна берёт в шкафу бутылку мартини, наливает в стопку и выпивает. Иван Андреевич берёт стопку, собирается налить себе, но Аделаида Рудольфовна, не проявляя никаких эмоций, выхватывает у него бутылку и ставит обратно в шкаф.

Аделаида Рудольфовна: (присаживаясь на диванчик) Фух, наконец-то, дома. Господи, я думала, это безумие никогда не закончиться. Ещё, как назло, рядом сидел мер города и всё время пялился на меня и задавал глупые вопросы, связанные с тем бредом, происходящим на сцене, как будто на экзамене, даже вздремнуть было нельзя. И что он прицепился ко мне?..

Иван Андреевич: (Моет стопку) Может, потому что ты цеплялась к нему во время антракта, да так, что он от тебя чуть ли ни бегал?

Аделаида Рудольфовна: Ну, это же не повод меня пытать!

Иван Андреевич: Зачем ты, вообще, ходишь в оперу, если для тебя это целая каторга?

Аделаида Рудольфовна: (ещё более раздражённо) Да, потому что ты болван, вот почему! До сих пор жалею, что тебе отдала свой бизнес, восемнадцатилетнему мальчишке. Всё развалил, раздарил, теперь мне приходиться самой связи возобновлять, чтобы тебя ‒ олуха ‒ было кому поддержать в трудную минуту.

Иван Андреевич: (сохраняя прежнее спокойствие) Ты вообще уверена, что настанет эта трудная минута? Когда я стал директором, то, знаешь ли, дела в гору пошли. Не сразу, конечно, но научился же, теперь нас ни один конкурент не догонит, а ты говоришь ‒ развалил… а подарки, как без них-то? Мои ребята, не покладая рук, пашут, поначалу на одном сухпайке жили, да надеждами на светлое будущее, а почему? Да потому, что верили мне! Они же и кормили нас, как я вот так возьму и оставлю их всех?