Максим Горький - Преступники

Максим Горький

Преступники

Преступники

Унылая, кочковатая местность, – осушенное болото. На фоне мелколесья – частокол, над ним возвышается крыша, одна из них увенчана луковицей и крестом.

Частокол, в нём – широкие ворота, в левом полотнище – калитка с «глазком». Над воротами дугой – вывеска:

Двор колонии. Два деревянных одноэтажных корпуса один против другого – мастерские столярная и сапожная. В середине их – сараеобразная церковь, она же и школа. Около двери её, на перекладине двух столбов – колокол. Вправо и влево от церкви – по косой линии, как два её крыла – спальни преступников, в окнах – железные решётки. В глубине – двухэтажный дом администрации, сарай, погреб, за ним огород.

Администраторы и воспитатели: Антон Васильевич Полувеков, смотритель колонии, бывший полицейский офицер, человек полубольной, тощий, раздражительный, одет неряшливо, белый китель, брюки навыпуск, ночные туфли, полицейская фуражка. Прихрамывает, ходит с палкой.

Оношенко – помощник смотрителя – толстенький, круглый, благодушный старичок, тоже бывший полицейский. На пухлом личике – неувядаемая улыбочка, руки всегда в карманах брюк. Надзиратели. Четверо, люди в возрасте от сорока до шестидесяти лет.

Повар Буянов, человек огромного роста и дикого вида, широколицый, небритый, лохматый, с выкатившимися глазами. Пьяница.

Трое сторожей, вооружены охотничьими двухстволками. Один из них – Миша, старый солдат, на обязанности его – пороть преступников розгами. Он – человек с хроническим насморком, часто чихает.

Поп, он же учитель грамоты. Суетливый, захудалый и как будто испуганный чем-то маленький старичок. Держится в стороне от всех, руки всегда за спиной. Ходит мелкими шагами, осторожно.

Климов – сапожник, угрюмый, лысый старик, с густыми бровями. Прислуживает в церкви за дьячка.

Яшин – столяр, весёленький пьяница.

Утро. Один из сторожей звонит в колокол. Сапожник Климов открывает дверь церкви. Надзиратели Ордынцев, Ивановский, Судаков и Делягин – у дверей бараков, командуют:

– По трое в ряд – стройся! Смирно! На молитву – мар-ррш!..

Одновременно из обоих бараков идут преступники, их в общем сто – сто двадцать; мальчики возраста от 10 до 15 лет. Человек десять кажутся старше. Все гладко острижены, в круглых шапочках без козырьков, в однообразных курточках и лыковых лаптях.

Надзиратели командуют:

– Ногу, ногу держи, черти оголтелые!

– Ать, два. Ать, два! Левой, левой!..

Следует подчеркнуть фигуры:

Васька Лисица – парень с виду лет 17, остроносое лицо, худощавый, ловкий, насмешливо прищуренные глаза. Он – любимчик Оношенко, шпион.

Иван Смирнов – лет 15, крепкий парень, лицо серьёзное, даже суровое, тяжёлая походка.

Арап – лет 12, изящный, ловкий, красивый.

Алёшка Чумовой – тоже лет 12–13, очень детское лицо, горячие глаза фантазёра.

Ерохин – мальчик лет 15, угрюмый, нахмуренные брови, кажется старше своих лет.

Сушков – слабенький, тощий, нервный, лет 11–12.

Из-за угла церкви выходят: повар, столяр.

Их обгоняет попик, бежит в церковь. Идёт Оношенко. Буянов и Яшин останавливают его, шепчутся. Оношенко – кивая головой:

– Ладно, валяйте. (Кричит.) Лисица!..

Буянов, Яшин за углом церкви дают Лисице деньги:

– Валяй в село. Возьмёшь с собой Сашку Макова. Принесёте по четыре бутылки. Быстро!

Лисица. Знаю!

Буянов. Как только кончится порка, смотритель уйдёт, – так и беги!

Лисица. Ладно. (Убежал в церковь.)

Яшин. Всю ночь не спал, комары едят, клопы едят.

Буянов. А того больше – скука ест.

Идёт Полувеков, за ним надзиратель со стулом и сторож Миша с пучком розог под мышкой. Полувеков, ответив на поклоны повара и столяра, проходит в церковь. Надзиратель Судаков приносит скамью.

Яшин. Драть будем, дядя Миша!

Миша. Обязательно. Субботний расчёт за грехи недели, как полагается.

Яшин. Любишь ты это дело!

Миша. Заставят, и ты полюбишь.

Буянов. От скуки и самого себя выпороть можно.

Яшин. Вон как воют молитвы! И на кой пёс мальчишков этих берегут? Мастеровых из них не сделаем, работать они не охочи, да и силы у них нету, кормим плохо.

Буянов. Это ты врёшь. Кормим отлично.

Миша. Толокно-то загнило, да и капуста…

Буянов. И ты врёшь. Гляди: смотритель услышит…

Яшин. Воруете вы с Оношенко многовато…

Буянов отходит прочь.

Из церкви выходят преступники, надзиратели строят их в три колонны, покоем[1]

Командуют:

– Смирно! Эй, кто там шапки надел? Снять!

Яшин (щупая розги). Сучков на розгах нет?

Миша. А тебе какое дело?

Яшин. Намедни ты сучками до крови изранил мальчишек.

Миша. А они, сукины дети, сами розги резали, сами бы и смотрели – есть сучки али нет.

Яшин (вздыхает). Эхе-хе. Зряшное это дело.

Миша. А ты – попробуй переделай!

Из церкви выходят Полувеков и Оношенко.

Полувеков. Здорово, колонисты!

– Здравия желаем, Антон Васильевич!

Полувеков садится на стул, Оношенко подаёт ему список преступников, подлежащих наказанию. Надев пенснэ, Полувеков говорит:

– Смирно! Ну, что же? Опять за эту неделю двадцать три зверёныша заслужили наказание? Вы, скоты, всё ещё не можете понять, что место ваше – в тюрьме, среди воров и убийц, среди каторжников и что здесь вы живёте из милости, по доброте людской, по милосердию честных

людей! Не понимаете этого? Ну, и пеняйте на себя. Сегодня будут наказаны (читает): Смирнов Иван за дерзости помощнику моему, за непослушание приказу надзирателя и воспитателю Климову, за разбитие стекла в окне – пятнадцать розог. Я тебя, Смирнов, усмирю. Ты у меня забудешь, как на мачеху ножом замахиваться.

Смирнов. Не ножом, а стамеской.

Полувеков. А за то, что ты смеешь поправлять меня, я тебе прибавлю ещё пяток. Двадцать – Смирнову! Михаилу Арапову за неприличное поведение в церкви – пятнадцать розог.

Арапов. У меня, Антон Васильич, живот болит…

Полувеков. Молчать! А то – прибавлю. Слесареву и Югову за драку – по десять. Ерохину, Сушкову, Макову и обоим Ивановым за кражу каравая белого хлеба – чистить отхожее место. Сверх того, Ерохину, за то, что прикрывал соучастников кражи, – десять розог. Я тебя, Ерохин, переломлю! Алексею Чумову за оскорбление преподавателя Климова – десять. Деева, Трофимова, Сидельникова на воскресенье в карцер. Остальных на завтра – без прогулки. Завтра наиболее отличившиеся поведением примерным идут в лес, за грибами. Таковых… Семнадцать человек. Начать экзекуцию со Смирнова. Делай! Солил розги?

Миша. Так точно!

Полувеков. Покажи рукавицу.

Миша показывает.

Двое надзирателей ведут Смирнова к скамье. Миша расправляет розги, пропуская их сквозь кулак, – на руках у него кожаная рукавица, смоченная солёной водой, он оглаживает розгу после каждого удара по телу наказуемого. Делалось это якобы в целях гигиенических. У ног Миши деревянное ведро с рассолом. Смирнов упирается, мычит. Его кладут, двое надзирателей держат за ноги и за руки.

Оношенко (считает). Раз. Два. Три… Миша – не фальшивь! Четыре!

Полувеков. Смирнова за сопротивление – в карцер на сутки.

К скамье ведут Ерохина. Из фронта выскакивает Сушков, бросается в ноги Полувекову, визжит:

– Не бейте меня… Простите! Я не буду, Антон Васильич – я не буду…

Полувеков. Убрать!

Оношенко оттаскивает Сушкова за ногу. Среди ребятишек некоторые, человек пять – восемь, испуганы, плачут.

Из окна дома администрации смотрит на экзекуцию жена Оношенко, толсторожая баба лет сорока, смотрит с наслаждением. Из-под руки её выглядывает дочь Полувекова, девочка лет 12.

Оношенко. Гляди, какие у них крутенькие да крепкие. (Крякает.) Ты, Людмилочка, не высовывайся очень-то, папаша увидит, заругается. Не велит он показывать тебе, как мальчишек секут.

Людмила. А девочек тоже секут?

Оношенко. И девочек – тоже. Наука. Не накажешь – не научишь. Меня, милая, так били, что, бывало, даже все чувства повыбьют, ни крику, ни дыхания нет. Отец бил, потом – тётка, а как отдали в ученье, в швейки – хозяйка драла за волосья или по щекам нашлёпает.