Евгений Долматовский - Добровольцы

Евгений Аронович Долматовский

ДОБРОВОЛЬЦЫ

Глава первая

ПЕРВОЕ ЗНАКОМСТВО

Меня обступают друзья и подруги,Без них не сумел бы вести я рассказО жизни и смерти, любви и разлуке,О трудной эпохе, взлелеявшей нас.

В дорогу! Поставлена первая веха,Исчеркан пока только первый листок.Тридцатые годы двадцатого века —Моих «Добровольцев» далекий исток.

В Москве ослепительно жаркое лето,Котлами асфальтными полдень дымится,И в небо над городом серого цвета,Меж белым и синим исчезла граница.

На новый автобус глазеет Тверская,Сбегая под горку к Охотному рядуЕще без деревьев, еще не такая,Как нынче, — открытая сердцу и взгляду.

«Лоскутной гостиницы» старое зданьеСтоит на Манежной. Изгибами улицСюда пробираемся, как на свиданье,Бодрясь и робея, спеша и волнуясь.

Здесь шахты контора. Толпа молодежиУ входа гудит. Невтерпеж комсомольцам;Известно друзьям и родителям тоже,Что строить метро ты пришел добровольцем,

А тут медицинский осмотр — вот досада! —Встает на пути. Волноваться не надо.Гостиничный номер и узок и душен,И в этом преддверии МетрострояНа древний диван из потертого плюшаПрисели четыре еще не героя.

Четыре юнца торопливо разделисьЧего вы боитесь, признайтесь, ребята?У самого рослого оспа на теле,Как дождик оставила след рябоватый.

Второй худосочен. Цыплячьи ключицы,И плечи сутулые — все как угроза,что он для подземных работ не годитсяи тело бело как весною береза.

А третий могуч. Под пушистою кожей,Как камушки мускулы ходят покато.Сидит он спокойный, немного похожийНа тех молодцов, что смеются с плакатов.

Четвертым был я. Но не стоит об этом…Одним рождены мы Октябрьским рассветом.Для нашей души настоящая пыткаЧто мы не успели в амурские дали,Что домну без нас запустила МагниткаИ на Днепрострой мы чуть-чуть опоздали.

«Давайте знакомиться — Коля Кайтанов», —Назвался высокий. И тут же чуть слышенХудышка поведал как важную тайнуЧто он парикмахер — Алеша Акишин.

А третий назвался Уфимцевым Славой,Высокий, широкий, крутой, неприступный.(До локтя на левой руке и на правойСердца и Русалки наколоты крупно.)

С путевкой Сокольнического райкомаПришел он, воспитанник детского дома.Чего ж пред осмотром ему волноваться?Возьмут непременно. Лишь глянут — и точка!А мы уже знаем, что парню семнадцать,И могут не взять: не хватает годочка.

Акишин к врачу отправляется первым.Идет как на казнь, распрощавшись со всеми.И доктору ясно — расшатаны нервыИ слабые легкие. Трудное племя!

Короткое детство совпало с разрухой,Прошло по дорогам, историей взрытым,Макуху грызя, шелушась золотухой,С большой головой, с кривоногим рахитом.

Осталось поставить лишь крест на анкете:Старик отобрать самых крепких обязан.Но, слезы в глазах пациента заметив,Смущается доктор и медлит с отказом.

«Послушайте, юноша! Вам не под силуТакая работа. Я просто не вправе…Вернитесь на прежнюю службу, мой милый.Ну кто Вас такого-то в шахту направил?»

«Я сам, понимаете, сам! Добровольно!Пустите под землю меня! Я здоровый!»И доктор перо отложил и невольноЗадумался над незадачею новой.

Он выслушал сотни сердец. ПроходилиСквозь руки сухие и быстрые этиШахтеры с отметами угольной пыли,Бежавшие в город кулацкие дети,Сезонники из Пошехонья и дажеИскатели льгот и рабочего стажа.

А нынче растрепаны и горласты,Пошли эти самые энтузиасты.«Вот странные люди! Зачем это надоПод землю, на самое трудное дело?

С такими ни удержу нету, ни сладу!Жаль мы изучаем не душу, а тело».«Ступайте домой!» — «Не уйду, не просите!»«Ну, ладно, еще пожалеете сами…Я вам разрешаю, я просто вредитель…Теперь берегитесь: мы в сговоре с Вами!»

«Спасибо, спасибо!» — И пулею к двери,Туда, где, нагие, на плюше потертомСидим мы втроем, сомневаясь и веря,Гадая, что сделает доктор с четвертым.

Кайтанов пошел на осмотр. Он спокоен,Как перед атакой испытанный воин.Первейший арбатский драчун и задира,Он полон достоинств и даже раздетый.(Мы сразу увидели в нем бригадира,И он, вероятно, почувствовал это.)

А доктор все пишет свои заключенья,В старинной манере перо нажимая,Причин учащенного сердцебиенья,Пожалуй, как следует не понимая.

Я позже узнал ощущенье полета,Но мы его в праздничный день испытали,Когда проходные открылись воротаИ мы наконец-то шахтерами стали.

Великое время заборов дощатых,Звезды автогенной и пыли цементной.В брезентовых робах проходят девчата,И наше волненье им слишком заметно.

Осыпали смехом, как мелкою дробью,Но Коля на них посмотрел исподлобья —И только одна продолжала смеяться,Противясь какой-то неведомой силе,Опасной, когда тебе лишь 18.

Была эта девушка широколица,Со вздернутой маленькой верхней губою,На острую шутку, видать, мастерица,Курноса, румяна, довольна собою.

Сквозь этот веселый огонь, как в атаку,Мы шли вчетвером, улыбаясь неловко,Средь ящиков, бочек и рельсов к бараку,Где каждый по списку получит спецовку.

Глава вторая

МОСКОВСКИЕ ШАХТЕРЫ

Отчаянный первый набор комсомольский —Пока за душою одна лишь отвага.Спускаясь под землю по лестнице скользкой,Акишин чуть-чуть не сорвался, бедняга.

Мгновенье одно — непременно бы рухнул!Он вскрикнул, и голос рассыпался звонко.Но вдруг он почувствовал жесткую руку,Его подхватившую, словно котенка.

Никто из товарищей виду не подал,Что крик его слышал иль робость заметил.Вступив сапогами в подземную воду,Мы начали шлепать по лужам, как дети.

Нас Коля Кайтанов повел за собоюКак будто с рожденья знакомой дорогой.Когда мы уже подходили к забою,Столкнулся он с девушкой важной и строгой.

Постой, не она ли над нами смеяласьНа шахтном дворе в окруженьи подружек?Отчаянно из под платка выбивалисьКудряшки ее наподобие стружек.

Кто мог бы подумать: она звеньеваяИ мы у нее в подчинении будем!Спокойно, как будто бы не узнавая,Как будто впервые увиденным людям,Она нам сказала: «Беритесь ребятки,Довольно гуляли, пора и за дело.Сначала используем вас на откатке».И нас это слово обидой задело:Ведь мы добровольцы, бойцы пятилетки!Нам горы ворочать — и этого мало!А тут полюбуйтесь — толкать вагонеткиНасмешница эта нам всем приказала.

Как будто уже изготовившись к драке,Уфимцев пошел ей навстречу по-бычьи.Но Коля Кайтанов в мерцающем мракеСтоял неподвижно — само безразличье,Начальнице бросив ехидное слово:«Мы, детка, на всякое дело готовы!»

В ответ звеньевая, горда своей властью,Прикрикнула весело: «Хлопцы, дружнее!»На чье-нибудь горе, на чье-нибудь счастьеНа узкой дорожке мы встретились с нею.

Всю смену мы так вагонетки каталиУфимцев со мною, Кайтанов с АлешейИ легким нам труд показался вначале,И тяжесть породы — пуховою ношей.

Где шахта расширена, около клети,Нас встретил один человек низкорослый.Держался он так, будто в шахте лишь дети,А он здесь, представьте, единственный взрослый.

Приветливо щуря горячие глазки,Он буркнул: — «Орлы!» — и проследовал дальше.Но юность в такой не нуждается ласке,Легко отличая душевность от фальши.В ту ночь заместитель начальника шахтыЗапомнился новым шахтерам едва ли.

По доскам настеленным, мокрым и шатким,Мы так до утра вагонетки катали —Туда и обратно, к стволу и забою.Кто первым нагрузит? Кто первым вернется?

Не знал я, что небо видать голубоеСо звездами ночью и днем из колодца.Там возле ствола, как при вечном рассвете,Наверх подавая звонки то и дело,Сидела сигнальщица в красном берете,Принцесса подземного царства сидела.

В тяжелом резиновом комбинезоне,Она оставалась и тонкой и хрупкойИ гладила, словно собаку, ладоньюБольшой телефон с неуклюжею трубкой.

Таинственны эти наивные брови,Опасны ресниц осторожные взлеты…Напарник мой Слава стал сразу суровей,Как будто от новой внезапной заботы.

И мы по причинам особого рода,Друг другу о них не промолвив ни слова,Спешили катить вагонетку с породой,Чтоб с этою девушкой встретиться снова.

И смена у нас не прошла — пролетела.Но, выйдя опять вчетвером на поверхность,Мы все ощутили, как бродит по телуУсталость. Но так и должно быть, наверно.

Однако она, как прибой, нарасталаИ шумом глухим наливалась нам в уши,И так нам тепло, так уютно нам сталоВ пропахшем сосновою свежестью душе!

Мы в струи воды погружались, как в дрему,На миг удивившись потерянной силе,И, словно ко дну опускаясь морскому,В потоках вились, колыхались и плыли.

На цыпочках, боком вошли в раздевалку.Где в шкафчиках нас ожидала одежда,И вышли на площадь, шагая вразвалку:Рабочие люди — народа надежда!

Стоял у подъезда гостиницы старойИ вслед нам смотрел сквозь очки роговыеВ квадратных штанах иностранец с сигарой,Москву посетивший, должно быть, впервые.

Платком он протер окуляры от пыли.«Зачем при невежестве и бедноте ихВесь город строительством разворотили?Что выйдет из их большевистской затеи?»

А мы улыбались спокойно и гордо.Неся по Москве свое званье «рабочий»Не после победы, не после рекорда —Лишь после одной метростроевской ночи.

Казалось нам, встречный любой и прохожийУзнает строителей с первого взгляда:Наверное, мы на героев похожи —Не просто четыре юнца, а бригада.

Конечно, нам только мерещилось это,Однако прищуренным глазом за намиСледил из окна своего кабинетаТот карлик, что в шахте назвал нас орлами,

Товарищ Оглотков.Еще и теперь яПонять не могу — говорю вам по чести, —Откуда в нем столько взялось недоверья,Прикрытого тонкою пленкою лести.

Он думал: «Какие счастливые лица!А может они из враждебного класса?Хотят в пролетарском котле провариться?Но нет! Их не скроет рабочая масса».

А мы уходили по улицам узким,Усталые, сонные, тихо шагали.Нам встретилась девушка в ситцевой блузке,И мы ее даже сперва не узнали.

Такая прозрачность в чертах ее тонких —Огнем опалит или вьюгой закружит?И женщины строгость и робость девчонки,И что-то мальчишеское к тому же!

Принцесса подземного царства! И СлаваЗашел осторожным движением справа.«Куда вы спешите?» — «Иду за подружкой,Ее вы, наверное, знаете, Лелю?»«Позвольте, пожалуйста, взять вас под ручку!»«Какие вы быстрые! Ой, не позволю!»

Сказала она, что зовут ее МашейИ скучно одной ей в компании нашей.Конечно, гурьбою за Лелей зашли мы,Жила она рядом — на старой Волхонке.И долго бродили мы, смехом счастливымЗвеня в нашей милой арбатской сторонке.

Глава третья