Иван Тургенев - Параша

Иван Сергеевич Тургенев

Параша

«И ненавидим мы, и любим мы случайно»

Читатель, бью смиренно вам челом.

Смотрите: перед вами луг просторный,

За лугом речка, а за речкой дом,

Старинный дом, нахмуренный и черный,

Раскрашенный приходским маляром…

Широкий, низкий, с крышей безобразной,

Подпертой рядом жиденьких колонн…

Свидетель буйной жизни, лени праздной

Двух или трех помещичьих племен.

За домом сад: в саду стоят рядами

Всё яблони, покрытые плодами…

Известно: наши добрые отцы

Любили яблоки – да огурцы.

Не разберешь – где сад, где огород?

В саду ж был грот (невинная затея!)

И с каждым утром в этот темный грот

(Я приступаю к делу, не робея)

Она – предмет и вздохов и забот,

Предмет стихов моих довольно смелых,

Она являлась – в платьице простом,

И с книжкою в немножко загорелых,

Но милых ручках… На скамью потом

Она садилась… помните Татьяну?

Но с ней ее я сравнивать не стану;

Боюсь – рукой читатели махнут

И этой сказки вовсе не прочтут.

Но кто она? и кто ее отец?

Ее отец – помещик беззаботный;

Сперва служил, и долго; наконец,

В отставку вышел и супругой плотной

Обзавелся; теперь большой делец!

Живет в ладу с своими мужичками…

Он очень добр и очень плутоват,

Торгуется и пьет чаек с купцами.

Как водится, его супруга – клад;

О! сущий клад! и умница такая!

А женщина она была простая,

С лицом, весьма похожим на пирог;

Ее супруг любил как только мог.

У них одна лишь дочь была… Мы с ней

Уж познакомились. Никто красоткой

Ее б не назвал, правда; но, ей-ей

(Ее два брата умерли чахоткой), –

Я девушки не видывал стройней.

Она была легка – ходила плавно;

Ее нога, прекрасная нога,

Всегда была обута так исправно;

Немножко велика была рука;

Но пальцы были тонки и прозрачны…

И даже я, чудак довольно мрачный,

На эту. руку глядя, иногда

Хотел… Я заболтался, господа.

Ее лицо мне нравилось… оно

Задумчивою грустию дышало;

Всегда казалось мне: ей суждено

Страданий в жизни испытать немало…

И что ж? мне было больно и смешно;

Ведь в наши дни спасительно страданье…

Она была так детски весела,

Хотя и знала, что на испытанье

Она идет – но шла, спокойно шла…

Однажды я, с невольною печалью,

Ее сравнил и с бархатом и с сталью…

Но кто в ее глаза взглянул хоть раз –

Тот не забыл ее волшебных глаз.

Взгляд этих глаз был мягок и могуч,

Но не блестел он блеском торопливым;

То был он ясен, как весенний луч,

То холодом проникнут горделивым,

То чуть мерцал, как месяц из-за туч.

Но взгляд ее задумчиво-спокойный

Я больше всех любил: я видел в нем

Возможность страсти горестной и знойной,

Залог души, любимой божеством.

Но, признаюсь, я говорил довольно

Об этом взгляде: мне подумать больно,

Что – может быть – читающий народ

Всё это неестественным найдет.

Она в деревне выросла… а вы,

Читатель мой, – слыхали вы, наверно,

Что барышни уездные – увы!

Бывают иногда смешны безмерно.

Несправедливость ветреной молвы

Известна мне; но сознаюсь с смиреньем,

Что над моей степнячкой иногда

Вы б посмеялись: над ее волненьем

В воскресный день – за завтраком, когда

Съезжались гости, – над ее молчаньем,

И вздохами, и робким трепетаньем…

Но и она подчас бывала зла

И жалиться умела, как пчела.

Я не люблю восторженных девиц…

По деревням встречаешь их нередко;

Я не люблю их толстых, бледных лиц,

Иная же – помилуй бог – поэтка.

Всем восхищаются: и пеньем птиц,

Восходом солнца, небом и луною…

Охотницы до сладеньких стишков,

И любят петь и плакать… а весною

Украдкой ходят слушать соловьев.

Отчаянно все влюблены в природу…

Но барышня моя другого роду;

Она была насмешлива, горда,

Я гордость – добродетель, господа.

Она читала жадно… и равно

Марлинского и Пушкина любила

(Я сознаюсь в ее проступках)… но

Не восклицала: «Ах, как это мило!»

А любовалась молча. Вам смешно?

Не верите вы в русскую словесность –

И я не верю тоже, хоть у нас

Весьма легко приобрести известность…

Российские стихи, российский квас

Одну и ту же участь разделяют:

В порядочных домах их не читают

А квас не пьют… но благодарен я

Таким чтецам, как барышня моя.

Для них пишу… но полно. Каждый день –

Я вам сказал – она в саду скиталась

Она любила гордый шум и тень

Старинных лип – и тихо погружалась

В отрадную, забывчивую лень.

Так весело качалися березы,

Облитые сверкающим лучом…

И по щекам ее катились слезы

Так медленно – бог ведает о чем.

То, подойдя к убогому забору,

Она стояла по часам… и взору

Тогда давала волю… но глядит,

Бывало, всё на бледный ряд ракит.

Там, – через ровный луг – от их села

Верстах в пяти, – дорога шла большая;

И, как змея, свивалась и ползла

И, дальний лес украдкой обгибая,

Ее всю душу за собой влекла.

Озарена каким-то блеском дивным,

Земля чужая вдруг являлась ей…

И кто-то милый голосом призывным

Так чудно пел и говорил о ней.

Таинственной исполненные муки,

Над ней, звеня, носились эти звуки…

И вот – искал ее молящий взор

Других небес, высоких, пышных гор…

И тополей и трепетных олив…

Искал земли пленительной и дальной;

Вдруг русской песни грустный перелив

Напомнит ей о родине печальной;

Она стоит, головку наклонив,

И над собой дивится, и с улыбкой

Себя бранит; и медленно домой

Пойдет, вздохнув… то сломит прутик гибкой,

То бросит вдруг… Рассеянной рукой

Достанет книжку – развернет, закроет;

Любимый шепчет стих… а сердце ноет,

Лицо бледнеет… В этот чудный час

Я, признаюсь, хотел бы встретить вас,

О, барышня моя… В тени густой

Широких лип стоите вы безмолвно;

Вздыхаете; над вашей головой

Склонилась ветвь… а ваше сердце полно

Мучительной и грустной тишиной.

На вас гляжу я: прелестью степною

Вы дышите – вы нашей Руси дочь…

Вы хороши, как вечер пред грозою,

Как майская томительная ночь.

Но – может быть – увы! воспоминаньем

Вновь увлечен, подробным описаньем

Я надоел – и потому готов

Рассказ мой продолжать без лишних слов.

Моей красотке было двадцать лет.

(Иной мне скажет: устрицам в апреле,

Девицам лет в пятнадцать – самый цвет…

Но я не спорю с ним об этом деле,

О разных вкусах спорить – толку нет.)

Ее Прасковьей звали; имя это

Не хорошо… но я – я назову

Ее Парашей… Осень, зиму, лето

Они в деревне жили – и в Москву

Не ездили, затем что плохи годы,

Что с каждым годом падают доходы,

Да сверх того Параша – грех какой! –

Изволила смеяться над Москвой.

Москва, Москва – о матушка Москва!

Но я хвалить тебя не смею, право;

Я потерял бывалые права…

Твои ж сыны превспыльчивого нрава,

И в них мои смиренные слова

Возбудят ревность – даже опасенья.

И потому к Параше молодой, –

О матушка, прошу я снисхожденья…

А если, о читатель дорогой,

Навеянный приятностью рассказа,

Отрадный сон закрыл вам оба глаза, –

Проснитесь – и представьте себе день…

Прежаркий день… (Я посажу вас в тень.)

Прежаркий день… но вовсе не такой,

Каких видал я на далеком юге…

Томительно-глубокой синевой

Всё небо пышет; как больной в недуге,

Земля горит и сохнет; под скалой

Сверкает море блеском нестерпимым –

И движется, и дышит, и молчит…

И все цвета под тем неумолимым

Могучим солнцем рдеют… дивный вид!

А вот – зарывшись весь в песок блестящий,

Рыбак лежит… и каждый проходящий

Любуется им с завистью – я сам

Им тоже любовался по часам.

У нас не то – хоть и у нас не рад

Бываешь жару… точно – жар глубокой…

Гроза вдали сбирается… трещат

Кузнечики неистово в высокой

Сухой траве; в тени снопов лежат

Жнецы; носы разинули вороны;

Грибами пахнет в роще; там и сям

Собаки лают; за водой студеной

Идет мужик с кувшином по кустам.

Тогда люблю ходить я в лес дубовый,

Сидеть в тени спокойной и суровой

Иль иногда под скромным шалашом

Конец ознакомительного фрагмента.