Борис Корнилов - Стихотворения. Поэмы

Борис Корнилов

СТИХОТВОРЕНИЯ. ПОЭМЫ

Стихотворения

«Усталость тихая, вечерняя…»

Усталость тихая, вечерняяЗовет из гула голосовВ Нижегородскую губерниюИ в синь Семеновских лесов.

Сосновый шум и смех осиновыйОпять кулигами пройдет.Я вечера припомню синиеИ дымом пахнущий омет.

Березы нежной тело белоеВ руках увижу ложкаря,И вновь непочатая, целаяЗаколыхается заря.

Ты не уйдешь, моя сосновая,Моя любимая страна!Когда-нибудь, но буду снова яБросать на землю семена.

Когда хозяйки хлопнут ставнямиИ отдых скрюченным рукам,Я расскажу про город каменныйСедым, угрюмым старикам,

Познаю вновь любовь вечернюю,Уйдя из гула голосовВ Нижегородскую губернию,В разбег Семеновских лесов.

1925

Лошадь

Дни-мальчишки,Вы ушли, хорошие,Мне оставили одни слова, —И во сне я рыженькую лошадьВ губы мягкие расцеловал.

Гладил уши, мордуТихо гладилИ глядел в печальные глаза.Был с тобой, как и бывало, рядом,Но не знал, о чем тебе сказать.

Не сказал, что есть другие кони,Из железа кони,Из огня…Ты б меня, мой дорогой, не понял,Ты б не понял нового меня.

Говорил о полевом, о прошлом,Как в полях, у старенькой сохи,Как в лугах немятых и некошеныхЯ читал тебе свои стихи…

Мне так дорого и так мне любоДни мои любить и вспоминать,Как, смеясь, тебе совал я в губыХлеб, что утром мне давала мать.

Потому ты не поймешь железа,Что завод деревне подарил,Хорошо которымЗемлю резать,Но нельзя с которым говорить.

Дни-мальчишки,Вы ушли, хорошие,Мне оставили одни слова, —И во сне я рыженькую лошадьВ губы мягкие расцеловал.

1925

Окно в Европу

Мне про старое не говори.И в груди особенная радость —Щупают лучами фонариКаменные скулы Ленинграда.Я ходил и к сердцу прижималТолько что увиденное глазом,А по серым улицам туман,Перешибленный огнями, лазил.Много неисхоженных кругов,Много перехваченного боком —У крутых гранитных береговНе шуршит зеленая осока.Пусть зеленых снов не пощадят,Но одно так дорого и просто —На больших холодных площадяхУ людей упористая поступь.Мажут трубы дымом дочерна,Лезет копоть в каждый переулок,Стонет Выборгская сторонаОт фабричного большого гула.Над Невой отчаянно, когдаФабрики гудками выли —Вспоминать ушедшие годаИ дворец, расстрелянный навылет.Гудки по-новому зовут,Кричат в тумане о победе,А всадник, скомканный из меди,Хотел скакать через Неву,Хотел заводов не понять,Но врезан в глаз матросский вырез —Матрос у конской морды выросИ спутал поступь у коня.И был приглушен медный топот,А ночью Пушкин прокричал,Что здесь продавлено сейчасОкно в рабочую Европу.

<1926>[1]

«Так хорошо и просто…»

Так хорошо и просто,Шагнув через порог,Рассыпать нашу поступьПо зелени дорог.

В улыбчивое летоБросать среди путейЗадумчивость поэтаИ шалости детей.

Луна — под вечер выйди,Чтоб, как бывало, вновьУ девушки увидетьСмущенье и любовь.

Любовная зараза —Недаром у меняЗаходит ум за разумПри увяданьи дня.

Но от нее я простоШагну через порог,Чтобы рассыпать поступьПо зелени дорог.

1926

Тройка

Не целуй меня на улице, —

Целуй меня в сенях;

Не целуй меня в сенях, —

Целуй на масленой в санях.

Жить по-старому   Русь моя кончила,Дней былыхПо полям не ищи.На степях отзвенел колокольчикИ отпел свои песни ямщик.А давно ли цыганки, и ухари,И бубенчик, как радость, дрожал,Не грустили там — пели и ухали…Все же мне тебя, тройка,Не жаль!Вот как хочешь,И кажется, словноЯ не буду жалеть никогда,Что ямщик не споет про любовное,Колокольчик —Про тихий Валдай.Что на сердце разгул не шевелится,Что не ухарь задорный с лица,Что в степи раскрасавица девицаНе целует в санях молодца.Ой ли, тройка,Разгульная тройка, —Свищет ветер,Поет и скулит, —Пронеслась ты, лихая и бойкая,Как былое, пропала в пыли,Отоснилась былая красавица.Скоро в степь,В беспредельную степьТвой возница на тракторе явитсяНе по-вашему петь и свистеть.Нынче, тройка,Все сверено, взвешено,И не будет бедою,КогдаЗа посевами тройкою бешенойПропадут озорные года.

1926

Терем

У девушки маленькая рука,И девушку держит терем.

Все это перешагнули века,И этому мы не поверим.И сгинули в теменьИ терем и князь.Лихую былину рассеяв,Шумит по загумнамИ клонится в плясЗазвонистая Расея.Забылись кабальная жуть и тоска,И, этой тоски не изведав,Любимая девушка будет ласкатьОт вечера и до рассвета.Затихли бубенчики дурака,И день по-другому измерен…

Но мне показалось,Что манит рукаИ девушку держит терем.И вот — через сад,Где белеет окно,Я прыгаю, как от погони,И нам для побегаГотовы давноЛихие и верные кони.Чтоб девушку эту   никто не сберег —Ни терем и ни охрана,Ее положу на седло поперек,К кургану помчусь от кургана.И будет вода по озерам дрожатьОт конского грубого топота.Медвежьею силойИ сталью ножаЛюбимая девушка добыта…Ну, где им   размашистого догнать?..Гу-у-ди, непогодушка злая…

Но, срезанный выстрелом из окна,Я падаю, матерно лаясь.Горячая и кровяная река,А в мыслях — про то и про это:И топот коня,И девичья рука,И сталь голубая рассвета,А в сердце звериная, горькая грусть, —Качается бешено терем…

И я просыпаюсь.Ушла эта Русь, —Такому теперь не поверим.

1926

Девушке заставы

Не про такое развеПесня в родимых местах, —Девочки голубоглазые,Девочка наших застав.

Я погляжу и, спокоен,Горечь раздумья маня,Поговорю про такое,Что на душе у меня:

В позеленелом затишьеЛасковых деревеньПахнут получше вишни,Чем по садам сирень.

Где дорогое наречье,Ласки никак не новы,Любят не хуже под вечер,Чем комсомолки с Невы.

Все же себя не заставитьПозабывать и вдругДевочек из-за заставы,Лучших из наших подруг.

Мы под могильным курганомВсю тишину бережем,Может, угробят наганомИли же финским ножом.

Ты исподлобья не брызниСтруйками синих очей,Нам еще топать по жизниИ в переулках ночей.

1926