Ипполит Богданович - Душенька

Ипполит Богданович

Душенька

Предисловие от сочинителя

Собственная забава в праздные часы была единственным моим побуждением, когда я начал писать «Душеньку»; а потом общее единоземцев благосклонное о вкусе забав моих мнение заставило меня отдать сочинение сие в печать, сколь можно исправленное. Потом имел я время исправить его еще более, будучи побужден к тому печатными и письменными похвалами, какие сочинению моему сделаны. Приемля их с должною благодарностию, не питаюсь самолюбием столь много, чтоб не мог восчувствовать моего недостаточества при выражениях одного неизвестного, которому в вежливых стихах его угодно было сочинение, «Душеньку», назвать творением самой Душеньки. Предки мои, служив верою и правдою государю и отечеству, с простым в дворянстве добрым именем, не оставили мне примера вознести себя выше обыкновенной тленности человеческой.

Я же, не будучи из числа учрежденных писателей, чувствую, сколько обязан многих людей благодушию, которым они заменяют могущие встретиться в сочинениях моих погрешности.

Стихи на добродетель Хлои

Красота и добродетельИз веков имели спор;Свет нередко был свидетельИх соперничеств и ссор.Хлоя! ты в себе являешьНовый двух вещей союз:Не манишь, не уловляешьВ плен твоих приятных уз;Кто же хочет быть свидетельПокорения сердец,Хлоиных красот видецСам узнает наконец,Сколь любезна добродетель!

Книга первая

Не Ахиллесов гнев и не осаду Трои,Где в шуме вечных ссор кончали дни героиНо Душеньку пою.Тебя, о Душенька! на помощь призываюУкрасить песнь мою,Котору в простоте и вольности слагаю.Не лиры громкий звук – услышишь ты свирель.Сойди ко мне, сойди от мест, тебе приятных,Вдохни в меня твой жар и разум мой осмельКоснуться счастия селений благодатных,Где вечно ты без бед проводишь сладки дни,Где царствуют без скук веселости одни.У хладных берегов обильной льдом Славены,Где Феб туманится и кроется от глаз,Яви потоки мне чудесной Иппокрены.Покрытый снежными буграми здесь ПарнасОт взора твоего растаявал не раз.С тобою нежные присутствуют зефиры,Бегут от мест, где ты, докучные сатиры,Хулы и критики, и грусти и беды;Забавы без тебя приносят лишь труды:Веселья морщатся, амуры плачут сиры.

О ты, певец богов,Гомер, отец стихов,Двойчатых, равных, стройныхИ к пению пристойных!Прости вину мою,Когда я формой строк себя не беспокоюИ мерных песней здесь порядочно не строюЧерты, без равных стоп, по вольному покрою,На разный образец крою,И малой меры и большия,И часто рифмы холостые,Без сочетания законного в стихах,Свободно ставлю на концах.А если от того устану,Беструдно и отважно стану,Забыв чернил и перьев страх,Забыв сатир и критик грозу,Писать без рифм иль просто прозуЛюбя свободу я мою,Не для похвал себе пою;Но чтоб в часы прохлад, веселья и покояПриятно рассмеялась Хлоя.

Издревле Апулей, потом де ла ФонтенНа вечну память их имен,Воспели Душеньку и в прозе и стихамиДругим языком с нами.В сей повести ониОстрейших разумов приятности явили;Пером их, кажется, что грации водили,Иль сами грации писали то одни.Но если подражать их слогу невозможно,Потщусь за ними вслед, хотя в чертах простых,Тому подобну тень представить осторожноИ в повесть иногда вместить забавный стих.

В старинной Греции, в Юпитерово время,Когда размножилось властительное племя.Как в каждом городке бывал особый царь,И, если пожелал, был бог, имел олтарь.Меж многими царямиОдин отличен былЧислом военных сил,Умом, лицом, кудрямиИзбытком животов,И хлеба, и скотов.Бывали там соседиИ злы и алчны так, как волки иль медведи:Известен Ликаон,Которого писал историю Назон;Известно, где и как на самом деле онЗа хищные дела и за кривые толкиИз греческих царей разжалован был в волки.Но тот, о ком хочу рассказывать теперь,Ни образом своим, ни нравом не был зверь;Он свету был полезенИ был богам любезен;Достойно награждал,Достойно осуждал;И если находил в подсудных зверски души,Таким ослиные приклеивал он уши,Иным сурову щеть, с когтями в прибыль ног,Иным ревучий зев, другим по паре рог.От едкой древности, котора быль глотает,Архива многих дел давно истреблена;Но образ прав его сохранно почитаетИ самый поздний свет, по наши времена.Завистным он велел, как вестно, в том труждаться,Чтоб счастие другихСкучало взорам ихИ не могли б они покоем наслаждаться.Скупым определил у золота сидеть,На золото глядетьИ золотом прельщаться;Но им не насыщаться.Спесивым предписал с людьми не сообщаться,И их потомкам в казнь давалась та же спесь,Какая видима осталась и поднесь.Велел, чтоб мир ни в чем не верилТому, кто льстил и лицемерил.Клеветникам в уделИ доносителям неправды государюВезде носить велелПротивнейшую харю,Какая изъявлять клевещущих могла.Такая видима былаНе в давнем времени, в Москве на маскарадеКогда на масленой, в торжественном параде,Народ осмеивал позорные дела.И словом,В своем уставе новомВелел, чтоб обще все злонравны чудакиС приличной надписью носили колпакиПо коим их тогда скорее узнавалиИ прочь от них бежали.По доброму суду, устав сей был не строгИ нравился народу,Который в дело чтить не могСтаринную дурную моду,Когда людей бросали в водуКак будто рыбий род,По нескольку на всякий год.Овидий, лживых лет потомственный писатель,Который истину нередко обнажал,Овидий, в самой лжи правдивых муз приятель,Подробно описал,У греков как дотоль бывали казни часты.Преобращенные тогда в быков Церасты,Цекропов целый род, за злобу и обман,Во стадо обезьян,Льстецы, за низость душ, в лягушки,Непостоянные – в вертушки,Болтливые – в сорок,Жестокосердые – во мраморный кусок,Тантал, Сизиф и Иксиона,За алчну злобу их,На вечной ссылке у Плутона,И множество другихПочли бы все себе за милость и за ласкиКогда бы только царь,Дурную в свете тварьРядя в дурные маски,Наказывал стыдом.Такая нова власть, без дальней людям казни,Держала всех в боязни;И добрый царь притомДрузей из доброй волиОткушать хлеба-солиЗывал в свой царский дом.

О, если б ты, Гомер, проснулся!Храня твоих героев честь,Которы, забывая месть,Любили часто пить и есть,Ты б, слыша стих мой, ужаснулсяЧто, слабый будучи певец,Тебе дерзнул я наконецПодобиться, стихов отец!Возможно ль изъявить достойноВеликолепие пировУ царских греческих дворов,О коих ты писал толь стройно?Я только лишь могу сказать,Что царь любил себя казать,Иных хвалить, иных тазать,Поесть, попить и после спать.А за такое хлебосольство,И более за добрый нрав,От всех соседственных державЯвилося к нему посольство.Особо же он был отличен из царейЗа то, что трех имел прекрасных дочерейНо солнце в красоте своей,Когда вселенну освещает,Луну и звезды помрачает, –Подобно так была меньшая всех видней,И старших сестр своих достоинства мрачилаИ розы красоту, и белизну лилей,И, словом, ничего в подобном виде ейПрирода никогда на свете не явила.

Искать приличных словК тому, что в множестве вековБлистало толь отменно,Напрасно было бы, и было б дерзновенноКороче я скажу: меньшая царска дочь,От коей многие вздыхали день и ночь,У греков потому Психея называлась,В языках же других, при переводе словЗвалась она Душа, по толку мудрецов,А после в повестях старинных знатоковУ русских Душенька она именовалась;И пишут, что тогдаИзыскано не без трудаК ее названию приличнейшее слово,Какое было ново.Во славу Душеньке у нас от тех временПоставлено оно народом в лексиконеМежду приятнейших имен,И утвердила то любовь в своем законе.

Но часто похвалыБывают меж людей опаснее хулы.Презорна спесь не любит,Когда повсюду трубитПрямую правду вслухБолтливая богиня Слава.Чужая честь, чужие праваЗавистливых терзают дух.Такая, Душенька, была твоя прослугаКак весь цитерский мир и вся его округаТебя особо обожалиИ все к тебе бежалиТвое умножить торжество.Соперницы своей не знала ты – печали!Веселий, смехов, игр собор,Оставив прелести Венеры,Бежит толпою из Цитеры.Богиня, обтекая двор,Куда ни обращает взор,Не зрит ни жертв, ни фимиамов;Жрецы тогда стада пасли,И множество цитерских храмовТравой и лесом поросли.Сады богини сиротели,И дом являл опальный вид,Зефиры изредка свистели:Казалось ей, свистели в стыдНепостоянные амуры,Из храма пролетая в храм.К унылой пустоте – натурыНе возмогли привыкнуть тамОттуда все лететь хотели,И все вспорхнули, возлетелиЗа Душенькою в новый путьИскать себе свободной неги,Куда зефиры стали дуть,Куда текли небесны беги.Оставших малое число,Кряхтя под игом колесницыСкучающей своей царицы,Везде уныние несло.Не в долгом времени, по слухамУзнала наконец богиня красоты,Со гневом пребезмернымПричину вкруг себя и скук и пустоты.Хоть Душенька гневить не мыслила ВенеруК достоинствам богинь имела должну веруИ в поступи своей всегда хранила меру,Но вскоре всем хулам подвержена была.Притом злоречивые духи,О ней худые сея слухи,Кривой давали толк на все ее дела;И кои милостей иль ждали, иль просили,Во угождение богине доносили,Что будто Душенька, в досаду ей и в злоПрисвоила себе цитерских слуг число;И что кому угодноВ то время мог солгать на Душеньку свободно.Но чтобы делом местьНад нею произвесть,Собрав Венера ложь и всяку небылицуВелела наскоро в дорожну колесницуШестнадцать почтовых зефиров заложить,И наскоро летит Амура навестить.Читатель сам себе представит то удобно,Просила ли его иль так, или подобно,Пришед на Душеньку просить и доносить:

«Амур, Амур! вступись за честь мою и славу,Яви свой суд, яви управу.Ты знаешь Душеньку, иль мог о ней слыхать:Простая смертная, ругаяся богами,Не ставит ни во что твою бессмертну мать:Уже и нашими слугамиОсмелилась повелеватьА в областях моих над мной торжествовать;Могу ли я сносить и видеть равнодушно,Что Душеньке одной везде и все послушно!За ней гоняяся, от нас отходят прочьПоклонники, друзья, амуры и зефиры,И скоро Душеньке послушны будут миры.Юпитер сам по ней вздыхает день и ночь,И слышно, что берет себе ее в супруги,Гречанку наглую, едва ли царску дочь,Забыв Юнонины и верность и услуги!Каков ты будешь бог и где твой будет трон,Когда от них другой родится Купидон,Который у тебя отымет лук и стрелыИ нагло покорит подвластны нам пределы?Ты знаешь, сколь сыны Юпитеровы смелы:По воле ходят в небесаИ всякие творят на свете чудеса.И можно ли терпеть, что Душенька собою,Без помощи твоей, во всех вселяет страсть,Какую возжигать один имел ты власть?Она давно уже смеется над тобоюИ ставит в торжество себе мою напасть.За честь свою, за честь ВенерыЯви ты строгости примеры;Соделай Душеньку постылою навек,И столь худою,И столь дурною,Чтоб каждый от нее чуждался человек;Иль дай ты ей в мужья, кто б всех сыскался хуже,Чтобы нашла она себе тирана в мужеИ мучила б себя,Жестокого любя;Чтоб тем краса ее увяла,И чтобы я покойна стала».

Амур желал тогда пресечьСию просительную речь.Хотя богинь он ведал свойствоВсегда соперниц клеветать,Но должен был привесть в спокойствоСвою прогневанную матьИ ей впоследок обещатьЗа дерзость Душеньку порядком постращать.Услышав те слова, амуры ужаснулисьВесельи ахнули и смехи содрогнулисьОдна Венера лишь довольна тем была.Что гнев на Душеньку неправдой навлекла;С улыбкою на всех кидая взор приятно,Сама рядила путь во остров свой обратноИ для отличности такого торжестваЯвила тут себя во славе божества.Отставлена была воздушна колесница,Которую везла крылатая станица,С прохладным роздыхом, порозжую назад.Богиня, учредив старинный свой парадИ в раковину сев, как пишут на картинах,Пустилась по водам на двух больших дельфинах.Амур, простря свой властный взор,Подвигнул весь Нептунов двор.Узря Венеру, резвы волныТекут за ней, весельем полны.Тритонов водяной народВыходит к ней из бездны вод;Иной вокруг нее ныряетИ дерзки волны усмиряет;Другой, крутясь во глубине,Сбирает жемчуги на днеИ все сокровища из моряТащит повергнуть ей к стопам.Иной, с чудовищами споря,Претит касаться сим местам;Другой, на козлы сев проворно,Со встречными бранится вздорно,Раздаться в сторону велит,Вожжами гордо шевелит,От камней дале путь свой правитИ дерзостных чудовищ давит.Иной, с трезубчатым жезлом,На ките впереди верхом,Гоня далече всех с дороги,Вокруг кидает взоры строгиИ, чтобы всяк то ведать мог,В коралльный громко трубит рог;Другой, из краев самых дальных,Успев приплыть к богине сей,Несет обломок гор хрустальныхНаместо зеркала при ней.Сей вид приятность обновляетИ радость на ее челе.«О, если б вид сей, – он вещает, –Остался вечно в хрустале!»Но тщетно то Тритон желает:Исчезнет сей призрак, как сон,Останется один лишь камень,А в сердце лишь несчастный пламень,Которым втуне тлеет он.Иной, пристав к богине в свиту,От солнца ставит ей защитуИ прохлаждает жаркий луч,Пуская кверху водный ключ.Сирены, сладкие певицы,Меж тем поют стихи ей в честь,Мешают с быльми небылицы,Ее стараясь превознесть.Иные перед нею пляшут,Другие во услугах тут,Предупреждая всякий труд,Богиню опахалом машут;Другие ж на струях несясь,Пышат в трудах по почте скоройИ от лугов, любимых Флорой,Подносят ей цветочну вязь.Сама Фетида их послалаДля малых и больших услуг,И только для себя желала,Чтоб дома был ее супруг.В благоприятнейшей погодеНе смеют бури там пристать,Одни зефиры лишь в свободеВенеру смеют лобызать.Чудесным действием в то время,Как в веяньи пшенично семя,Летят обратно беглецы;Зефиры, древни наглецы;Иной власы ее взвевает,Меж тем, открыв прелестну грудь,Перестает на время дуть,Власы с досадой опускаетИ, с ними спутавшись летит.Другой, неведомым языком,Со вздохами и нежным крикомЛюбовь ей на ухо свистит.Иной, пытаясь без надеждыСорвать покров других красот,В сердцах вертит ее одежды,И падает без сил средь вод.Другой в уста и очи дуетИ их украдкою целует.Гонясь за нею, волны тамТолкают в ревности друг друга,Чтоб, вырвавшись скорей из круга,Смиренно пасть к ее ногам;И все в усердии ВенеруЖелают провожать в Цитеру.Не в долгом времени пришла к богине весть,Которую Зефир спешил скорей принесть,Что бедство Душеньки преходит всяку меру,Что Душенька уже оставлена от всехИ что вздыхатели, как будто ей в посмех,От всякой встречи с ней повсюду удалялись,Или к отцу ее во двор хотя являлись,Однако в Душеньку уж больше не влюблялисьИ к ней не подходили вблизь,А только издали ей близко поклонялись.Такой чудес престранный родСмутил во Греции народ.Бывали там потопы, моры,Пожары, хлеба недород,Войны и внутренни раздоры,Но случай сей для всех был нов.Сказатели различных сновИ вопрошатели боговО том имели разны споры.Иной, напутав много врак,Не сказывал ни так, ни сяк;Но все согласно утверждали,Что чуд подобных не видалиВо Греции с начала век.Простой народ тогда в печалиК Венере вопиять притек:«За что судьбы к народу гневны?За что вздыхатели бежали от царевны?» –Известно, что ее отменная красаПротивные тому являла чудеса.Венера наконец решила всех судьбину:Явила Греции сокрытую причину,За что царева дочь теряет прежню честь,За что против себя воздвигла вышню месть,И с видом грозным и суровымЦаревым сродникам велела быть готовымЕще к несчастьям новым,Предвозвещая им на будущие дниБеды и страшны муки,Пока ее ониНе приведут к ней в руки.

Но царь и вся родняЛюбили Душеньку без меры,Без ней приятного не проводили дня, –Могли ль предать ее на мщение Венеры?И все в единый гласБогине на отказВозопияли смелоЧто то несбыточное дело.Иные подняли на смех ее олтарь,Другие стали горько плакать;Другие ж, недослушав, такать,Когда лишь слово скажет царь.Иные Душеньке в утеху говорили,Что толь особая винаДля ней похвальна и славна,Когда, во стыд богинь ее боготворили;И что Венеры к ней и ненависть и местьЕе умножат честь.Царевне ж те слова, хотя и лестны были,Но были ей милей,Когда бы их сказал какой любовник ей.От гордости она скрывалаПечаль свою при всех глазахНо в тайне часто унывала,Себя несчастной называлаИ часто, в горестных слезах,К Амуру вопияла:«Амур, Амур, веселий бог!За что ко мне суров и строг?Давно ли все меня искали?Давно ли все меня ласкали?В победах я вела часы,Могла пленять, любить по воле;За что теперь в несчастной доле?К чему полезны мне красы?Беднейшая в полях пастушкаСебе имеет пастуха:Одна лишь я не с кем не дружкаНе быв дурна, не быв лиха!Одной ли мне любить зазорно?Но если счастье толь упорноИ так судили небеса,То лучше мне идти в леса,Оставить всех людей отнынеИ кончить слезну жизнь в пустыне!»Меж тем, как Душенька, тая свою печальОт всех своих родных уйти сбиралась в даль,Они ее бедой не менее крушилисьИ сами ей везде искали женихов;Но всюду женихи страшилисьГневить Венеру и богов,Которы, видимо, противу согласились.Никто на Душеньке жениться не хотел,Или никто не смел.Впоследок сродники советовать решилисьСпросить Оракула о будущих судьбах.Оракул дал ответ в порядочных стихах,И к ним жрецы-пророкиПрибавили свои для толку строки;Но тем ответ сей был не мене бестолков,И слово в слово был таков:«Супруг для Душеньки, назначенный судьбами,Есть то чудовище, которо всех язвит,Смущает области и часто их крушит,И часто рвет сердца, питаяся слезами,И страшных стрел колчан имеет на плечах:Стреляет, ранит, жжет, оковы налагает,Коль хочет – на земли, коль хочет – в небесах,И самый Стикс ему путей не преграждает.Судьбы и боги все, определяя так,Сыскать его дают особо верный знак:Царевну пусть везут на самую вершинуНеведомой горы, за тридесять земель,Куда еще никто не хаживал досель,И там ее одну оставят на судьбину,На радость и на скорбь, на жизнь и на кончину».

Такой ответ весь двор в боязнь и скорбь привел,Во всех сомнение и ужас произвел.«О праведные боги!Возможно ль, чтобы вы толико были строги?И есть ли в том какая стать,Чтоб Душеньку навек чудовищу отдать,К которому никто не ведает дороги? –Родные тако все гласили во слезах;И кои знали всяки сказки,Представили себе чудовищ злых привязки,И лютой смерти страх,Иль в лапах, иль в зубах,Где жить ей будет тесно.От нянек было им давно не безызвестноО существе таких и змеев и духов,Которы широко гортани разевают,И что притом у них видаютИ семь голов, и семь роговИ семь, иль более хвостов.От страхов таковых родные возмущались;Потом, без дальних слов,Зывали множеством различных голосов;Царевну проводить до места обещались,И с нею навсегда заранее прощались.Не знали только где была бы та гора,К которой Душеньку отправить надлежало;Оракул не сказал, или сказал, но мало,В какую там явиться пору,И как зовут такую гору?Синай или Ливан, иль Тавр, или Кавказ?И кои в Душеньке высокий разум чтили,Догадываясь, мнили,Что должно ехать ей конечно на Парнас.Они наслышались, что некоторы музыИмели с ней союзы;Что Душенька от них училась песни петьИ таинства красот парнасских разуметь;Но те, которые историю читали,Противу предлагали,Что музы исстари проводят в девстве век,И никакой туда не ходит человек,Что там нельзя найти ей мужа,К тому ж от севера бывает часто стужа,И у Кастальских водХоть там дороги святы,Нередко замерзал народ.Иные, изобрав жарчайшие климаты,Хотели Душеньку во Африку везти,Где ведали, что есть чудовищи в чести;Притом, последуя Оракулову гласу,Хотели именно вести ее к Атласу,Узнав, что та гора, касаяся небес,Издревле множеством прославилась чудес;И мнили, что, по сей примете,Оракул точно так сказал в своем ответе.Тогда смелейшие из плачущей родниПредставили, храня ее цветущи дни,Что Душеньку легко там могут змеи скушать;И громогласно все, без дальнего суда,Воскликнули тогда,Что участь Душеньки Оракул сам не ведитИ что Оракул бредит.

В совете наконецРодня царевина, и паче царь-отец,За лучше ставили, богов противясь власти,Терпеть гонения и всякие напасти,Чем Душеньку везтиНа жертву без пути.Но Душенька сама была великодушна,Сама Оракулу хотела быть послушна.Иль, может быть и так, чтоб мне не обмануть,Она, прискучив жить с родными без супруга,Искала наконец себе другого друга,Кто б ни был, где ни будь;И чтоб родным была видна ее услуга,В решительных словах сама сказала им:«Я вас должна спасать несчастием моим.Пускай свершается со мною вышня воля;И если я умру, моя такая доля».Меж тем как Душенька вещала так отцу,И царь и весь совет пустились плакать сноваИ в скорби не могли тогда промолвить слова,Лишь токи слез у всех ручьились по лицу.Но самую печаль в прегорестнейшем плаче,Впервые зрел, кто зреть тогда царицу мог:Рвалась и морщилась она пред всеми пачеИ, память потеряв, валялась как без ног;Иль в горести, теряя меру,Ругала всячески Венеру;Иль, крепко в руки ухватяСвое любезное дитя,Кричала громко пред народомИ всем своим клялася родом,Доколь она жива,Не ставить ни во что Оракула слова,И что ни для какого чудаНе пустит дочери оттуда.Хотя ж кричала то во всю гортанну мочь,Однако вопреки Амур, судьбы и боги,Оракул и жрецы, родня, отец и дочьВелели сухари готовить для дороги.

Во время оных летОракул в Греции столь много почитался,Что каждый исполнять слова его старалсяИ сам искал себе преднареченных бед,Дабы сбывалось то неложно,Что только предсказать возможно.Царевна оставляет град;В дорогу сказан был наряд.Куда? От всех то было тайно.Царевна наконец умомРешила неизвестность в том,Как все дела свои судомОна решила обычайно,Сказала всей своей родне,Чтоб только в путь ее прилично снарядилиИ в колесницу посадили,Пустя по воле лошадей,Без кучера и без возжей:«Судьба, – сказала, – будет править,Судьба покажет верный следК жилищу радостей иль бед,Где должно вам меня оставить»По таковым ее словамНе долго были сборы там.Готова колесница,Готова царска дочь, и вместе с ней царица,Котора Душеньку не могши удержать,Желает провожать.Тронулись лошади, не ждав себе уряда:Везут ее без поводов,Везут с двора, везут из градаИ, наконец везут из крайних городов.В сей путь, короткий или дальний,Устроен был царем порядок погребальный.Шестнадцать человек несли вокруг свечиПри самом свете дня, подобно как в ночи;Шестнадцать человек с печальною музыкой,Унывный пели стих в протяжности великой;Шестнадцать человек, немного тех позадь,Несли хрустальную кровать,В которой Душенька любила почивать;Шестнадцать человек, поклавши на подушки,Несли царевины тамбуры и коклюшки,Которы клала там царица-мать,Дорожный туалет, гребенки и булавкиИ всякие к тому потребные прибавки.Потом в параде шел жрецов усатых полк,Стихи Оракула неся перед собою.Тут всяк из них давал стихам различный толк,И всяк желал притом скорей дойти к покою.За ними шел сигклит и всяк высокий чин;Впоследок ехала печальна колесница,В которой с дочерью сидела мать-царица.У ног ее стоял серебряный кувшин;То был плачевный урн, какой старинны грекиДавали в дар, когда прощались с кем навеки.Отец со ближними у колесницы шел,Богов прося о всяком благе,И, предая судьбам расправу царских дел,Свободно на пути вздыхал при каждом шаге.Взирая на царя, от всех сторон народТолпился близко колесницы,И каждый до своей границыС царевной шел в поход.Иные хлипали, другие громко выли,Не ведая, куда везут и дочь и мать;Другие же по виду мнили,Что Душеньку везут живую погребать.Иные по пути сорилиПред нею ветви и цветы,Другие тут же гимны пели,Прилично славя красоты,Какие в первый раз узрели;Другие ж божествомЦаревну называлиИ, возратяся в дом,За диво возвещали.Вотще жрецы кричали,Что та царевне честьПрогневает Венеру,И, следуя манеру,Толчком, и как ни есть,Хотели прочь отвестьНарод от сей напасти;Но все противу власти,Забыв Венеры вредИ всю возможность бед,Толпами шли насильноЗа Душенькою вследУсердно и умильно.

Уже, чрез несколько недель,Проехали они за тридевять земель,Но ни единого пригорка не видали,И кои более устали,Со всякой бранью возроптали,Что шли куда не знали.Впоследок, едучи путем и вдоль и вкруг,К одной горе они лишь только подступили,Тут сами лошади остановились вдругИ далее не шли, сколь много их не били.Тут все судеб тогда признаки находили;Признаки те жрецы согласно подтвердили,И все сказали вдруг, что должно точно там,На высоте горы, Оракуловым словом,Оставить Душеньку у неба под покровом.Вручают все ее хранителям-богам,Ведут на высоту по камням и пескам,Где знака нет дороги,Едва подъемля вверх свои усталые ноги,Чрез камни, чрез бугры и чрез глубоки рвы,Где нет ни лесу, ни травы,Где алчные рыкают львы.И хоть жрецы людей к отвагеУвещевали в сих местах,Но все, при каждом шаге,Встречали новый страх:Ужасные пещеры,И к верху крутизны,И к бездне глубины,Без вида и без меры,Иным являлись там мегеры,Иным летучи дромадеры,Иным драконы и церберы,Которы ревами, на разные манеры,Глушили слух,Мутили дух.Таков был путь, куда царевна торопилась,Куда вся свита вслед за ней, кряхтя, толпилась.Осталась позади одна царица-мать,Не могши далее полугоры шагать,И с Душенькой навек поплакав там, простилась.При трудности тогда царевина кроватьВ руках несущих сокрушилась,И многие от страха тут,Имея многий труд,Немало шапок пороняли,Которы наподхват драконы пожирали.Иные по кустам одежды изодралиИ, наготы имея вид,Едва могли прикрыть от глаз сторонних стыд.Осталось наконец лишь несколько булавок

Конец ознакомительного фрагмента.