Марина Цветаева - Борисоглебский, 6. Из лирического дневника 1914—1922

Борисоглебский, 6

Из лирического дневника 1914—1922

К читателю

Два дерева хотят друг к другу.Два дерева. Напротив дом мой.Деревья старые. Дом старый.Я молода…

«Дом, в котором Марина Цветаева переросла „поэтессу“ и выросла в поэта, существует до сих пор»[1], — писала в своих воспоминаниях дочь Цветаевой Ариадна Сергеевна Эфрон.

В сентябре 1914 года двадцатидвухлетняя Марина Цветаева сняла для своей семьи — мужа Сергея Эфрона и дочери Али — квартиру в доме № 6 по Борисоглебскому переулку на Арбате, в центре Москвы. Рядом была Собачья площадка, на углу Поварской — церковь Бориса и Глеба, напротив дома росли два тополя. В обыкновенном доме она нашла необычную квартиру. «Квартира наша… была путаная, неудобная и уютная, настоящая старая московская. В ней были тёмные коридоры, закоулки; чтобы добраться до ванной и кухни, нужно было подняться по крутой лесенке наверх…» Это «самое волшебное и удивительное жилище, какое только можно вообразить»[2] знало разные времена: вначале уютное, добротно обставленное, с нянями и прислугой, после революции оно стало холодным, темным и запущенным.

В этой квартире Цветаева прожила около восьми лет, до мая 1922 года, когда она вместе с десятилетней дочерью уехала из советской России в Германию, чтобы воссоединиться с мужем-эмигрантом. Эти годы пришлись на самое трагическое время в истории страны: Первую мировую войну, две революции, Гражданскую войну, расколовшую общество и разлучившую семьи. Сергей Эфрон, медбрат во время мировой войны, участник боев с большевиками в Москве в октябре 1917-го, уехал на Дон в Добровольческую армию генерала Алексеева и, пройдя весь ее боевой путь, оказался в эмиграции. Оставшись одна с двумя детьми — младшая дочь Ирина родилась 13 апреля 1917 года, — Цветаева в полной мере испытала голод и разруху послереволюционных лет. Маленькая Ирина умерла в феврале 1920-го. Старшая, Ариадна, стала для матери другом и опорой. Эти годы испытаний, разлуки с мужем, потерь, нищеты, новых встреч и расставаний — годы упорного, непрерывного поэтического труда — стали временем становления большого поэта.

Во все времена, и в самые тяжелые, в доме царил дух творчества. «Работала она неистово. Писала — как колдовала…»[3] — писал о Цветаевой Эмилий Миндлин, в 1921 году на некоторое время нашедший приют в доме. Сюда, к Цветаевой, приходили многие: театральный деятель князь Сергей Волконский, писатель Борис Зайцев, художник Николай Вышеславцев, поэты Константин Бальмонт, Тихон Чурилин и Илья Эренбург. В 1918–1919 годах частыми гостями в доме были Павел Антокольский, Юрий Завадский, Владимир Алексеев, Софья Голлидэй — участники театральной студии Вахтангова, будущие герои «Повести о Сонечке», написанной в 1937 году в Париже. Сама Цветаева в «Повести о Сонечке» назвала свой дом «странным и даже страшным… где все было сдвинуто — раз навсегда, то есть непрерывно и неостановимо сдвигалось, все дальше и дальше, пока не уходило за пределы стен: в подарок? в покражу? в продажу?» И подытожила: «Чтобы совсем все сказать о моем доме: мой дом был — диккенсовский: из „Лавки древностей“, где спали на сваях, а немножечко из „Оливера Твиста“ — на мешках»[4].

Князь Волконский писал об образе жизни Цветаевой того времени: «Во всем этом какое смешение быта и бытия. Как тяжел был быт, как удушливо тяжел! Как напряженно было бытие, как героически напряженно!»[5]

Прожив в доме в Борисоглебском около восьми лет, Марина Ивановна покинула его сложившимся зрелым поэтом. В эмиграции ее талант раскрылся полностью, сделав Цветаеву одним из крупнейших русских поэтов XX века.

Спустя 70 лет после отъезда Марины Цветаевой за границу, в 1992 году, дом в арбатском переулке, переживший коммуналки советского времени и уцелевший при строительном буме в центре Москвы, стал Культурным центром с мемориальной квартирой поэта.

К 1914 году Марина Цветаева написала множество стихов и уже заявила о себе, издав за свой счет сборники «Вечерний альбом» (1910) и «Волшебный фонарь» (1912). За годы жизни в Борисоглебском ею были созданы тысячи стихотворных строк — лирика, поэмы, пьесы; сделано множество дневниковых записей.

Предлагаемый сборник включает избранные стихотворения, написанные с сентября 1914-го по март 1922 года. Стихотворения расположены в хронологическом порядке без объединения в циклы и составляют как бы лирический дневник поэта этого времени. Некоторые были написаны в Петрограде, Александрове, Феодосии, но из этих поездок Цветаева всегда возвращалась домой — в Борисоглебский переулок.

Не признавая новой орфографии и нового стиля летоисчисления, Цветаева продолжала писать по старым правилам и датировала по старому, «русскому», стилю. В настоящем издании сохранена авторская датировка; после февраля 1918 года в угловых скобках указана дата по новому стилю.

Стихотворения приводятся по изданиям:

Марина Цветаева. Стихотворения и поэмы. Вступ. ст., сост., подгот. текста и примеч. Е. Б. Коркиной. Л.: Сов. писатель, 1990. (Б-ка поэта, Большая сер. 3-е изд);

Марина Цветаева. Собр. соч.: В 7 т. Сост., подгот. текста и коммент. А. А. Саакянц и Л. А. Мнухина. М.: Эллис Лак, 1994–1995. Т. 1–2.

1914

Бабушке

Продолговатый и твердый овал,Черного платья раструбы…Юная бабушка! Кто целовалВаши надменные губы?

Руки, которые в залах дворцаВальсы Шопена играли…По сторонам ледяного лица —Локоны в виде спирали.

Темный, прямой и взыскательный взгляд.Взгляд, к обороне готовый.Юные женщины так не глядят.Юная бабушка, — кто Вы?

Сколько возможностей Вы унеслиИ невозможностей — сколько? —В ненасытимую прорву земли,Двадцатилетняя полька!

День был невинен, и ветер был свеж.Темные звезды погасли.— Бабушка! Этот жестокий мятежВ сердце моем — не от Вас ли?..

4 сентября 1914

«Под лаской плюшевого пледа…»

Под лаской плюшевого пледаВчерашний вызываю сон.Что это было? — Чья победа?Кто побежден?

Всё передумываю снова,Всем перемучиваюсь вновь.В том, для чего не знаю слова,Была ль любовь?

Кто был охотник? Кто — добыча?Всё дьявольски-наоборот!Что понял, длительно мурлыча,Сибирский кот?

В том поединке своеволийКто в чьей руке был только мяч?Чье сердце — Ваше ли, мое ли —Летело вскачь?

И все-таки — что ж это было?Чего так хочется и жаль?— Так и не знаю: победила ль?Побеждена ль?

23 октября 1914

«Сегодня таяло, сегодня…»

Сегодня таяло, сегодняЯ простояла у окна.Ум — отрезвленней, грудь свободней,Опять умиротворена.

Не знаю, почему. Должно бытьУстала попросту душа,И как-то не хотелось трогатьМятежного карандаша.

Так простояла я — в тумане —Далекая добру и злу,Тихонько пальцем барабаняПо чуть звенящему стеклу.

Душой не лучше и не хуже,Чем первый встречный — этот вот, —Чем перламутровые лужи,Где расплескался небосвод,

Чем пролетающая птица,И попросту бегущий пес,И даже нищая певицаМеня не довела до слез.

Забвенья милое искусствоДушой усвоено уже.— Какое-то большое чувствоСегодня таяло в душе.

24 октября 1914

Германии

Ты миру отдана на травлю,И счета нет твоим врагам!Ну, как же я тебя оставлю,Ну, как же я тебя предам?

И где возьму благоразумье:«За око — око, кровь — за кровь!», —Германия — мое безумье!Германия — моя любовь!

Ну, как же я тебя отвергну,Мой столь гонимый Vaterland[6]Где всё еще по КенигсбергуПроходит узколицый Кант,

Где Фауста нового лелеяВ другом забытом городке —Geheimrath Goethe[7] по аллееПроходит с веточкой в руке.

Ну, как же я тебя покину,Моя германская звезда,Когда любить наполовинуЯ не научена, — когда —От песенок твоих в восторге,

Не слышу лейтенантских шпор,Когда мне свят святой ГеоргийВо Фрейбурге, на Schwabenthor[8]

Когда меня не душит злобаНа Кайзера взлетевший ус, —Когда в влюбленности до гробаТебе, Германия, клянусь!

Нет ни волшебней, ни премудрейТебя, благоуханный край,Где чешет золотые кудриНад вечным Рейном — Лорелей.

1 декабря 1914