Максим Шевченко - Сквозь мутное время. Русский взгляд на необходимость сопротивления духу века сего (сборник)

Максим Леонардович Шевченко

Сквозь мутное время. Русский взгляд на необходимость сопротивления духу века сего. Книга публицистики

Бывает такая разновидность страха,

которая завораживает,

как неисследованная земля.

Расулу Кудаеву

Был ли подвал или не былбили его или нетвидел он черное небомертвый последний поэтгде-то кричали и пелигде-то гуляли в ночимыли его и жалелисестры и злые врачимимо летели и вылипыльные пули ЧКкони какие-то в мылев трупах зеленых рекамерзкой собачьей породымучил его прокурори собирался под сводыкамеры света узорвремя достало поэтаон не хотел умиратьбили его и за эточтоб неповадно опять

ПОЧЕМУ МЫ НЕ ТАКИЕ, КАК ОНИ?

Вместо предисловия

Я, как известно, вел митинг на Поклонной…

Толкнуло меня на это естественное чувство отвращения к городской протоплазме, из которой я, москвич, вышел как первосущество из протоокеана и которая всегда вызывала и продолжает вызывать у меня приступ душевной тошноты (если, конечно, душу может тошнить…).

Представив все это курчавое и лысое, патлатое и сжатое, кривое и строгое, косое и острое, толстое и тощее, пучеглазое и раскосое, косоротое и губошлепое, нестандартное и неформальное, умненькое и туповатое, хихикающее и постное, националистическое и либеральное, безумное и хитрованное, воняющее и нежно пахнущее, я понял, что не могу быть с ними никак…

С их твиттерами, фейсбуками, лайфжорналами, вконтакте и одноклассниками…

С их мечтами и надеждами, с их тщетой и борьбой.

«Вы нас даже не представляете!» – креативили они на плакатах под аплодисменты вальяжных вельмож пиар-индустрии.

Может, Кремль их и не представлял, но я-то их знал как облупленных! И иллюзии отнюдь не смущали пустыми надеждами…

Конечно, бюрократия, чиновничество, депутатство, силовики, олигархи кремлевского пула – все это было мертво и не стоило слов… А что стоило?

В декабре, как раз перед первой Болотной, в Махачкале убили создателя газеты «Черновик» Хаджимурата Камалова. Неизвестный всадил шесть пуль практически в упор на пороге редакции его любимой газеты.

Мягкий с виду, интеллигентный Хаджимурат бросился к убийце, но последняя пуля оказалась смертельной.

Говорят, что в этот час на самой охраняемой улице Махачкалы оказались отключенными видеокамеры.

Хаджимурат не был мне другом, но мы много разговаривали о том, о чем в Дагестане разговаривают политические журналисты, – о пытках, беспределе, о бессудных расправах, о том, как остановить неотвратимость гражданской войны.

Его тело еще не остыло, как мне позвонил Биакай Магомедов, главный редактор «Черновика», и сообщил, что только что у него на руках умер Хаджимурат.

Утром мы с Гейдаром Джемалем вылетели в Махачкалу. В аэропорту встретили братьев и сестру Хаджимурата, его дядю, председателя Союза журналистов Дагестана Али Камалова.

Говорить было не о чем, слова соболезнования ложились ледяными камнями на понимание, что нет больше Хаджимурата, нет его страсти, его ошибок, его безудержной храбрости.

Это он, журналист, не имеющий иного оружия, кроме ума и таланта, бросил на заседании у президента Дагестана в лицо всесильному министру МВД Адильгирею Магомедтагирову: «Ты бандит, вор и убийца – и я это докажу!»

А в тот декабрьский день, когда блудливая Москва готовилась показать Кремлю и миру свою креативную сущность, тысячи мужчин, сменяя друг друга, несли по улицам замершей Махачкалы носилки с телом Хаджимурата Камалова.

По исламским обычаям, хоронить надо как можно быстрее – эти десять километров до городского кладбища стоили тысяч Болотных.

Не было женщин (они не хоронят по тем нормам ислама, которые распространены в Дагестане), не все успели приехать из отдаленных аулов.

Успели бы – тысяч двадцать мужчин прошагали бы по грязным проспектам дагестанской столицы в грозном молчании.

Ледяной ветер, страшный, не виданный мной доселе, несущиеся обрывки облаков на ослепительно-голубом небе и грозные молодые мужчины, стоящие вокруг открытой могилы.

Из аэропорта мы успели только на кладбище. Успели кинуть несколько комьев замерзшей глины в отверстую пасть, в которую когда-нибудь уйдем и мы все.

В Москве я не мог объяснить, что случилось в Махачкале, – для них это была далекая смерть далекого туземного интеллигента.

А для меня они сами казались пустыми куклами, которыми играет жестокая власть, обитателями картонных декораций ненастоящих страстей, выдуманной политики и искусственной смерти.

На следующий день я написал вот такое стихотворение:

Ветер резал людей пластамиБеспощадно и аккуратноНа столичном кладбище в ДагестанеХоронили Камалова Хаджимурата

Три тысячи мужчин прошагали в молчаньеЗа носилками с телом по городу страшномуИ друг друга от всех они отличалиТем что сердцем остались во дне вчерашнем

В котором Хаджимурат издавал газетуБоролся с произволом и беспределомСобственно и был он убит за этоПриняв шесть пуль своим смертным телом

Последняя пуля пробила горлоИ он не успел сказать во что веритНо умер он честно красиво и гордоИ смело вошел прямо в Рая двери

Многие завидовали ему пряча лицаОт ударов ветра ища спасеньяИ нельзя было от ветра нигде укрытьсяНи под светом солнца ни в смертной тени

Этот ветер был очень странным ветромСловно выдох чей-то в себе носил онСловно он зародился не здесь а где-тоГде есть сила веры и правды сила

Мы не знали в целом что говорить намЧто еще не сказано в мире этомИ мешались с ветром слова молитвыЧтоб потом опять обернуться ветром

И ворваться в город и закружить тамИ покончить разом одним ударомС этой мелкой подлой и жалкой жизньюЧтобы новый мир встал над миром старым

Но молчали горы хрипело мореБыло все как бывало уже когда-тоИ у всех в душе каменело гореБольше нет Камалова Хаджимурата

Из этого стихотворения очевидна внутренняя несовместимость того мира, в котором есть подлинные жизнь и смерть, – с блудливой Болотной, ее ксюшами, димами, лешами, борями, ленями, сережами, витями…

А как же власть и Путин? Хоть с чертом, лишь бы против большевиков – так говорили донские казаки в Гражданскую.

Химеры власти, ее контуры и черты, расплывающиеся во мгле суетного времени, все же менее противны, чем этот компот городского мещанства, его коллективное эго, его желейное тело.

Всякая власть от Бога – даже коварная и пошлая, ментовская и криминальная.

Так же как от Бога снег и дождь, пожары и наводнение. От нее можно укрыться, как от стихии. Может она и убить, подобно стихии.

И против нее можно и должно бороться, как против мора, глада и саранчи, семи казней, посылаемых Господом.

Человеческое же море – иной природы. От него не защитишься иначе, как идущим от сердца и из глубины криком: «Это я, Господи! Да будет воля Твоя, да приидет Царствие твое! Я – оружие в руках твоих, поступи со мной по Воле Твоей!»

И море, рыча и голодно урча, отступит…

Но зверь коллективного и властного, тысячеголовый и похотливый, выходит именно из него.

Эта книга о том, чему и почему нельзя ни за что поддаваться.

И том, что дает нам силы к сопротивлению.

ВЕРА: ОБЩЕЕ В БОРЬБЕ

Кто наши враги и почему мы должны крепить единство?

Противодействие неолиберальному катку не только необходимо или возможно – оно является условием нашего продолжения в истории.

Для этого мусульмане должны стать мусульманами, а христиане должны стать христианами.

Люди, не имеющие примерного представления о религии, могут сформировать только синтез чего-то такого спиритуалистического, комфортного, необязательного.

Все усилия настоящих верующих православных и настоящих верующих мусульман должны идти в России на укрепление горизонтальных, социальных и культурных связей.

Мы не обсуждаем веру друг друга. Мы не комментируем вероисповедальные принципы. На это – табу.

И это табу должно идти изнутри конфессий. Не православные должны следить за тем, чтобы мусульмане не критиковали их там каким-нибудь образом, не обижали их.

И наоборот – не мусульмане должны отслеживать какие-то высказывания православных по их адресу. Изнутри должны идти эти запреты – по отношению к другим.

Это политический вопрос. Пусть он в какой-то мере ущемляет свободу слова.