Павел Антокольский - Стихи

Павел Антокольский

СТИХИ

ПЕСНЯ ДОЖДЯ

Вы спите? Вы кончили? Я начинаю.Тяжелая наша работа ночная.

Гранильщик асфальтов, и стекол, и крыш —Я тоже несчастен. Я тоже Париж.

Под музыку желоба вой мой затянут.В осколках бутылок, в обрезках жестянок,

Дыханием мусорных свалок дыша,Он тоже столетний. Он тоже душа.

Бульвары бензином и розами пахнут.Мокра моя шляпа. И ворот распахнут.

Размотанный шарф романтичен и рыж.Он тоже загадка. Он тоже Париж.

Усните. Вам снятся осады БастилийИ стены гостиниц, где вы не гостили,

И сильные чувства, каких и следаНет ни у меня, ни у вас, господа.

Русская Советская Поэзия. Москва, «Художественная Литература», 1990.

Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ…

Я люблю тебя в дальнем вагоне,В желтом комнатном нимбе огня.Словно танец и словно погоня,Ты летишь по ночам сквозь меня.

Я люблю тебя — черной от света,Прямо бьющего в скулы и в лоб.Не в Москве — так когда-то и где-тоВсе равно это сбыться могло б.

Я люблю тебя в жаркой постели,В тот преданьем захватанный миг,Когда руки сплелись и истлелиВ обожанье объятий немых.

Я тебя не забуду за то, чтоЕсть на свете театры, дожди,Память, музыка, дальняя почта…И за все. Что еще. Впереди.

Чудное Мгновенье. Любовная лирика русских поэтов. Москва, «Художественная литература», 1988.

САНКЮЛОТ

Мать моя — колдунья или шлюха,А отец — какой-то старый граф.До его сиятельного слухаНе дошло, как, юбку разодравНа пеленки, две осенних ночиВыла мать, родив меня во рву.Даже дождь был мало озабоченИ плевал на то, что я живу.

Мать мою плетьми полосовали.Рвал ей ногти бешеный монах.Судьи в красных мантиях зевали,Колокол звонил, чадили свечи.И застыл в душе моей овечьейСон о тех далеких временах.

И пришел я в городок торговый.И сломал мне кости акробат.Стал я зол и с двух сторон горбат.Тут начало действия другого.Жизнь ли это или детский сон,Как несло меня пять лет и гнуло,Как мне холодом ломило скулы,Как ходил я в цирках колесом,А потом одной хрычовке старойВ табакерки рассыпал табак,Пел фальцетом хриплым под гитару,Продавал афиши темным ложамИ колбасникам багроворожимПоставлял удавленных собак.

Был в Париже голод. По-над глубьюУзких улиц мчался перекатЯрости. Гремела канонада.Стекла били. Жуть была — что надо!О свободе в Якобинском клубеРаспинался бледный адвокат.Я пришел к нему, сказал: «Довольно,Сударь! Равенство полно красы,Только по какой линейке школьнойНам равнять горбы или носы?Так пускай торчат хоть в беспорядкеГоловы на пиках!А еще —Не читайте, сударь, по тетрадке,Куй, пока железо горячо!»

Адвокат, стрельнув орлиным глазом,Отвечает:«Гражданин горбун!Знай, что наша добродетель — разум,Наше мужество — орать с трибун.Наши лавры — зеленью каштановНас венчает равенство кокард.Наше право — право голоштанных.А Версаль — колода сальных карт».А гремел он до зари о том, какГидра тирании душит всех:Не хлебнув глотка и не присев,Пел о благодарности потомков.

Между тем у всех у нас в костяхНыла злость и бушевала горечь.Перед ревом человечьих сборищСмерть была как песня. Жизнь — пустяк.Злость и горечь. Как давно я знал их!Как скреплял я росчерком счетаТе, что предъявляла нищета,Как скрипели перья в трибуналах!Красен платежами был расчет!Разъезжали фуриями фуры.Мяла смерть седые куафюрыИ сдувала пудру с желтых щек.И трясла их в розовых каретах,На подушках, взбитых, словно крем,Лихорадка, сжатая в декретах,Как в нагих посылках теорем.

Ветер. Зори барабанов. Трубы.Стук прикладов по земле нагой.Жизнь моя — обугленный обрубок,Прущий с перешибленной ногойНа волне припева, в бурной пенеРваных шапок, ружей и знамен,Где любой по праву упоеньяМожет быть соседом заменен.

Я упал. Поплыли пред глазамиЖерла пушек, зубы конских морд.Гул толпы в ушах еще не замер.Дождь не перестал. А я был мертв.«Дотащиться бы, успеть к утру хоть!»Это говорил не я, а вихрь.И срывал дымящуюся рухлядьСтарый город с плеч своих.

И сейчас я говорю с поэтом,Знающим всю правду обо мне.Говорю о времени, об этомРвущемся к нему огне.

Разве знала юность, что истлеть ей?Разве в этой ночи нет меня?Разве день мой старше на столетьеВашего младого дня?И опять:«Дождаться, доползти хоть!»Это говорю не я, а ты.И опять задремывает тихоМоре вечной немоты.

И опять с лихим припевом вровень,Чтобы даже мертвым не спалось,По камням, по лужам дымной кровиСтук сапог, копыт, колес.

1925

Строфы века. Антология русской поэзии. Сост. Е. Евтушенко. Минск-Москва, «Полифакт», 1995.

«Нечем дышать, оттого что я девушку встретил…»

Нечем дышать, оттого что я девушку встретил,Нечем дышать, оттого что врывается ветер,Ломится в окна, сметает пепел и пыль,Стало быть, небыль сама превращается в быль.

Нечем дышать, оттого что я старше, чем время.

1976 (?)

Строфы века. Антология русской поэзии. Сост. Е. Евтушенко. Минск-Москва, «Полифакт», 1995.

КУСОК ИСТОРИИ

А океан бил в берега,Простой и сильный, как и раньше.А ураган трубил в рогаИ волны гнал назад к Ла-Маншу.

Под звон цепей, под лязг вериг,В порывах пара, в мчанье тока,От Дувра до ВладивостокаМетался старый материк:

Казармы, банки, тюрьмы, храмыЧерным-черны, мертвым-мертвы.Избороздили землю шрамы —Траншей заброшенные рвы.

Здесь были войны, будут войны.Здесь юноши на первый взглядВполне послушны и пристойны,Они пойдут, куда велят.

Они привыкнут к дисциплине,И, рвеньем доблестным горя,Они умрут в траншейной глинеЗа кайзера и за царя.

В Санкт-Петербурге иль в БерлинеНе спят штабные писаря,Иль железнодорожных линийПоблескивают стрелки зря…Они умрут в траншейной глинеЗа кайзера и за царя.

Куда ни глянешь — всюду тот жеЗловещий отблеск непогод.Век свое отрочество отжил.Ему четырнадцатый год.<1956>

Павел Антокольский. Стихотворения и поэмы. Библиотека поэта. Большая серия. Ленинград: Советский писатель, 1982.

ИЮЛЬ ЧЕТЫРНАДЦАТОГО ГОДА

С полудня парило.И вотПо проводам порхнула искра.И ветер телеграмму рветИз хилых рук премьер-министра.Над гарью городов гроза.Скатилась жаркая слезаПо каменной скуле Европы.Мрачнеют парки. Молкнет ропот.И пары прячутся.

И вотТот выстрел по австрийской каске,Тот скрюченный громоотвод.И лиловеет мир, как в сказке.Еще не против и не за,Глядит бессмысленно грозаИ дышит заодно со всеми.Внизу — кровати, книги, семьи,Газоны, лошади…

И вотЧерно на Марне и на Висле.По линии границ и водКордоны зоркие нависли.Скосив огромные глаза,В полнеба выросла гроза.Она швыряет черный факелВ снопы и жнивья цвета хаки.Война объявлена.

1924