Петр Баранов - Избранное

Избранное

Петр Михайлович Баранов

© Петр Михайлович Баранов, 2015

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Тебе, Жека

Осень пахнет водой.Что ж, любимая, снова промокнем.И пропустим пустой,И вослед ему свистнем и охнем.

Не сердись, мы пешком,Мы раззявы, нам дай осмотреться,Повертеть головой,Но от осени не отвертеться.

Все продует – насквозь.Пустит по ветру треп и трепет,Сунет шило в подвздошную кость,Мы – соплей не бросаем на ветер,

Так что, брось!Не щадя живота,Дай нам, осень, слоенок с корицей,Мы пройдем до моста,Чтоб за пивом к причалу спуститься,

И потрогать рукой,Хорошо, что забыли перчатки,Шар земной, шар земной,И на нем сапогов отпечатки.

Сорок третий и сороковой,Правый стоптан и дышит на ладан.Да ведь это же наши с тобой.Хорошо, что стояли мы рядом.

Луна

Пока я спал, ты перекочевала,Над лесом прочертила небосвод,Порозовела и похожа сталаНа то «светило, вставшее из вод»,Чьим отраженьем дерзким, воспаленнымМорочила ты головы влюбленным.

Надежный крюк ловцов девичьих душ,Последний рубль проевших вдохновенье,Ночей очарованье, изумленьеИ собеседник горестных собак,Свидетель драк, распятий и объятий,Введенья войск, отмены ятей,Торчишь над лесом, будто бы всегдаЖдала с обрезом.А для многих пьяниц,Таких, как я,Ты – горькая звезда.

Сон

Я шел домой, промок до ниткиИ никому не возражал,Меня схватили под микитки,И привезли меня в подвал.

И там под пристальною лампойЯ отрезвел и вмиг просох,Я горячился, на пол капалИ подводил себе итог.

Я рассказал, как ухмылялся,Как трусил и не возражал.Но вот о тех, в кого влюблялся,Я ничего не рассказал.

Хотя я верил – понимают,И в глубине души – простят.Потом, конечно, расстреляют.Но ведь сперва поговорят.

Замечательно

Как замечательно в сандалияхБродить по пасмурному городу,И замечать девичьи талии,Чесать в задумчивости бороду,Дышать прохладным дуновением,Бежать за грохотом трамвая,Приехать в гости в воскресение,Читать, часов не наблюдая.

Лошадь

Лошадь известна характером строгим,И доверяет лошадь немногим,Тех, кто не плачет и маме не врёт,Лошадь с собою в дорогу берёт.

Лошадь умна и мгновенно раскуситТех, кто в минуты опасности трусит,И не найдёт у неё снисхожденьяТот, кто жалеет конфет и печенья.

Лошади любят и лошади плачут,В небе летают, по прерии скачут,Тенью мелькая по лунной стене,К добрым и смелым приходят во сне.

Если в сердечке таится тепло —Тронь за уздечку. И прыгай в седло.

Трамвай

Скажите, почему трамваиС несносной грацией железнойВесной по сердцу громыхаютСредь улиц высохших, облезлых,Летят, захлебываясь, небоКроя кровавыми бортамиАх, если сам трамваем не был,Ты не поймёшь, что было с нами,Когда на перекрёстке КемеровскойИ бывшей улицы СкорбящинскойРассыпался пантограф веером,Кропя бутылочные ящики,Ультрамариновыми, синимиРасцвечивая небо птицами,И награждая глаз павлиньимиКругами, стрелками и спицами.Когда впиваясь в рельс ребордамиВагон сворачивает к рынку,И мы с простуженными мордамиСидим на колбасе в обнимку.

Омск

В Башенном переулке – водонапорная башня,В Банковском – богатые банки,Там под замком клиентыДержат с деньгами склянки,И провизор в АптечномСидит одиноко в аптеке.Со всех сторон переулкиОмывают реки.Смывают, уносят в мореПечаль и другие хвори,Чтоб люди ходили в банкиИ не ходили в аптеки.Чтоб лазали люди на башниИ заводили шашни,Гуляли бы по переулкам,Под ручку ведя домашних.К чему кашне и ботинки,Пионы и маргаритки,Смотри – полыхают сливыНа Захламинском рынке!Смотри – между жёлтых пятенДомов на проспекте Мира,Над Университетом и колесом обзора,Если взлететь высоко, увидишь на карте мираРеки и переулки.То есть – любимый город.

Новый год

Новый год при ярком светеФонарей, шутих, ракетницВсе мы дети, все мы детиБезответны и прекрасныВ самом деле – что нам стоитПолюбить хоть раз – навечно,И забыть свои печалиРядом с ёлкой золотой.

Мы в руках держали небо,Мы в груди носили солнце,Золотым, зелёным, синим,Разноцветным колдовствомПривораживали женщин,Чтобы жить, не умираяВ жёлтом пламени бенгальскомРаз в году – под Новый Год.

Почему я люблю писать письма

Лицом к лицу мужчины гнут свое.А женщина, когда она полюбит,Не даст и рта раскрыть. И так споет,Что пением любую мысль погубит,Одну оставив, точно ржавый гвоздьТорчащую под вами в табурете:«Дай тишины, дай тишины, Господь!И кружку пива!»Тут приходят дети.

Набережная

По набережной пустынной,Рекламную минуя вязь,Старуха в плащ-палатке длиннойШагала в порт не торопясь.

Сухая, строгая, прямая,Косой висок, мальчиший взгляд,Коляску пред собой толкая,Везла мужчину. Без наград

И кителя. Без ног обеих.В цивильном чёрном пиджаке.Воротничок багровил шею.Рассвет дымился на реке.

Не думал, что среди блестящих,Наполненных деньгами днейЯ повстречаю настоящих,Из крови сделанных людей.

Наверно и они ругались,В пылу швыряли блюда оземь,Но вместе меж двумя мостамиИдут они, глотая осень.

Война двоих соединила —Смерть приберёт их налегке.Старуха в плащ-палатке длинной.Любимый в чёрном пиджаке.

Апрель

Снег сойдёт, в Апреле ветерСтанет горек, станет светел,Сколько комьев, сколько сплетенРазметёт, развяжет петель,И подарит за бесценокНебесам такой оттенокЧтоб красавицы рыдалиВ Павлово-Посадской шали.

Неожиданный визит

Я за столом читал.Нагрянув, как холераТы постучала в дверь.Я отложил Бодлера.

Теперь не до стихов —Я достаю бутылкуИ складываю ротВ блаженную ухмылку.

Твой рост и интеллект,А также аппетитыПриятны, но моиИсчерпаны кредиты.

Я сам привёл тебяВо тьму дурных привычек —Мне не на что теперьКупить коробку спичек.

Я так устал, не сплюНаверно день четвёртый.Сейчас допьём виноИ я свалюсь, как мёртвый.

Свидания с тобойПридётся нам урезать.Но снова приходи,Когда я стану Крезом.

Когда я не знал о причинах дня

Когда я не знал о причинах дняИ ходил в траве босикомВсе называли ребёнком меняИ никто не считал дураком.

Я прочёл сотню книг – верь не верь,Я отпустил усы,Я был уверен, что вот теперьВсем я утёр носы.

И я умею прикуривать от огняИ пользоваться молотком.Никто не считает ребёнком меня.Но многие – дураком.

Свидание

Я шёл на встречу около восьми,Земля вращалась вкруг своей оси —Вокруг меня. От моего дыханияГудели и раскачивались здания.

Я позвонил – услышал тишину.Я закурил и проглотил слюну.Толпа людей, гонимая пожаром,По мне промчалась. Я был тротуаром.

Я пил из горла, изогнувши выю,Шагаю прямо – улицы кривые,Я – Геркулес, шарахаются люди.Что ни случись – меня уж не убудет.

В теченье дня я был Герой и Порох.Потом – Подонок. Был морально порот.И только сын, проснувшийся от храпа,Сказал: «Але, нельзя ль потише, Папа!»

Петербург

Там, где бродит индейское лето,Задевая троллейбус пером,И листва на асфальте монетномОтливает к утру серебром,Там, где волны и водоворотыРазмывают творения рук,Я прогуливался до Охты,От Московского делая круг.

Чтил шагами твою топонимику,Запахнувшись джинсой, как в бушлат,И гранитную впитывал мимику,Колоннадой Казанского сжат.И, обучен колодезным эхом,Лифт на верхних не ждал этажах,А бросался в проёмы с разбега,Тень любимой ловя в виражах.

Пара дней, пять ночей – ненаглядная осеньВсё стучит в моё сердце, как в мешочке молочные зубы.Может быть мы по Невскому вновь поматросим,Под влюблённых закосим и снова упрячемся в шубы.

Сергею Курехину