Александр Алейник - Абрис

Александр Алейник

Абрис: Сонетный роман

Моей жене Маргарите Никитиной

Первая глава

1

День начинался криком «Молоко!» —По потолку пластались перья света,К ним отрываться было нелегко,Он занят сном, гуляет где-то,А «где-то» было очень далеко,Но птички шумно вспархивали с веток,Звенящий день был неостановим,Он рвался в дом через оконных сетокКвадратики и был неотразим,И мальчик вдруг соединился с ним —Услышал барж утробную беседу, —А те бухтели языком своимНад головами рыб в разгаре лета,Чей ход в воде немой неуследим.

2

День? Третье сентября, а год не помню,Нет, погодите: кончилась война,Горийский царь (о, господи!) не помер,А в Горьком солнце жгло окнаУбранство, листики, и поверхЖелтела госпитальная стена.Лежала мама, я лежал,Свет солнца золотого освещалВесь мир; меня учли и сразуПриставили с рожденья фразу:«Еврей», и надо мной взошлаЗвезда еврейская в упрёке,Что было худшее из всех начал:Но год прошёл, пошли по свету сроки.

3

Река Ока была недалекоОт нашего семейного жилища —Квартал один с домишками, легкоПройти и встретить бережища —Не берега, а даль рекиС её высокими холмами, —Церковки мелкие с буграмиРощ и дорог, что вопрекиВеленью дали вились к небу,Дробились мелко в небесах,Не ведая, что значит страхСвалиться в воду на потребуРыбёшкам, ракам вроде хлебаИ обрести покой в веках.

4

Родители мои и бабка с дедом,Брат старше на пять лет меня,На улице, где дом стоял победно —О, господи, ведь вам неведомТот угол, где вершилась жизнь моя.Я, грань оттуда отслоя,Представлю вам роман. ОднаждыЯвился мне он без прикрас,Я вспомнил детство, юность; жаждыБразды я чувствую сейчас.Томленья горькое веленьеПодвигло на полночный трудПредставить вам в одно мгновеньеВсю жизнь, рассказанную тут.

5

Начнём же с деда: мой лучший дед,Был праведным еврейским человеком.Рождён в Одессе. Был как ГанимедПрекрасен, юн и сбит абрекомНа улице. Что за напасть?А свадьба на носу. УпастьПод лошадь, ирод правил,Пришёл домой, к лицу кусочки льда.Печально это, дамы, господа,Нехорошо и против правил.Женились. Девять месяцев прошло.Младенец. Напился подчистую.Я, впрочем, вовсе не рискуюВменять в вину. А время шло.

6

Мой дед был коллекционерБрегетов на цепочке и колечекИз золота. Я, пионер,Увидел вечером меж свечекЕго в субботу. Он сидел,Пред ним часы различных марок.Он весь лицом порозовел,Роскошный получив подарок.Я подошёл. Он посмотрелВ мои глаза, вздохнул и тихо:– Что, Саша, нравится? – Я сел:– Ага, – сказал. Глядел, как лихоВращается секундомер,Не зная времени химер.

7

Часы я эти увидалУ дорогого братца позже.А братец крупно досаждалВсё детство. Помоги мне, Боже,Не впасть по горло в эту грязь,В воспоминания о брате —Горчайшая на свете связь,Как голос с блеяньем в сонате.Всему свой час, всему свой срок,Не будем дальше предаватьсяЕму, скорей, скорей, дружок,Не стоит вспоминать о братце.Ну, бог с ним. Хватит. Ты одинСвой друг, и царь, и господин.

8

Вернёмся к деду. Он был в ссылкеВ тридцать восьмом. На полтораНедолгих года. В пересылкеСтриг волосы. Приехал, и гораРаботы навалилась – на трамвае(В войну не взяли на войну);Он был раввином, ходатаемЗа всех, кто чувствовал вину.Суббота. Свечи. Дед в моленьях.Я рядом. Бабушка сидит.Я близко, обок, на коленяхУ бабушки. Она глядитВ святую голубую книгу,В которой вечность ровня мигу.

9

Трамвай. Что ближе, чем трамвай?Садишься – и большая ручка.Ты видишь скромный каравайДомов, ты в небе видишь тучку.Вот объявляют. Ты стоишь.Ты слышишь: «Двери закрываются».Мост и река, а ты искришь,На повороте улицы срываются.Вода-вода, мост впереди.Лишь небосклон туманный над тобою.Вперёд гляди – ты посреди,А с улицы шумящею толпоюВ трамвай залазит публика: народ.Поехали! Резвее ход.

10

Дед с бабушкой переселились в Горький.Давно. История самаПокажется кому-то горькой.Не мне. Тут надо бы ума,Воображения прибавить.Я в этом не большой мастак.Ума довольно, надо сбавить.Воображенья? Будет так,Как захочу в моём романе.Довольно мне искать щедротОт случая, в моём чуланеДовольно маленьких хлопот.Роман безадресно стрекочет,Воркует, дыбится, лопочет.

11

Вернёмся к бабушке от деда.Тульчин. Одесса, а потом —Любовь, и помнит Андромеда,Что послужило ей плотом.Ему в огромном океанеЧтоб её только увидать.Увиделись: там всё в тумане,Но это в прошлое езда.Она была умна, красива.Он был собою так хорош,Что ей понравился, смешливой.Не наше дело. Всех святошНе утолишь. Любовь до гробаНесла, монаршая особа.

12

Куда несла? Кто ведает об этом?Жизнь продолжалась. В первую весну,Когда неясным силуэтомПредстало будущее. СнуНемое очертание прилично.Неясно только, как брестиПо жизни. Выглядеть публично.Любовь по сердцу пронести,Не расплескав её вслепую…Да что я это говорю?Забудем. Я сейчас гриппую,Болтаю, кхе-кхе-кхе, мирюСоображенья наудачу,О прошлом с будущим судачу.

13

Тринадцать – лучшее число.Давно заметил его пользу:Оно в меня уже вросло,И принимать не нужно позу,Мне страшно.Что, если со мнойБеда какая приключится?А это я тому виной.Тринадцать – чёрная землицаНе хуже, чем другой землиБлагословенье. Всё от Бога.Пока в неё не замели,Пока не чувствуешь ожогаОт шага – знает синагога.Живи и свет её внемли.

14

Роман, куда ты! Эй! Ау!Услышал. Здесь он. По порядкуПойдём за ним. Зову, зову.Нечёсаный. Поправлю прядку.Ночь. За окном метель.Разглядываю потолок: ужасный.Я встал! А подо мной постель.Часы стучат. Мой дом безгласный.Ковёр. Старушка на стенеС корзинкой, а вокруг деревья.Идёт куда-то. Так бы мне.Не получается. О, древнийМетели гогот за окномПереполняет спящий дом.

15

Я вижу лампочку. Я вижуЛицо отца передо мнойИ маму, и немного ближе —Простынка вздыбилась волной.Под ней рука отцова лезетКо мне… Смеюсь, и папа ржёт.Ещё разочек. Мне прелестно.Он снова через миг начнёт.Я в ожидании счастливом.Я жду. Он медлит. А судьбаВсё также медленным приливом,Как каждодневная пальба,Грохочет скучно, суетливо.Стук сердца. Рвётся колотьба.

16

Огонь. Прекрасное убранство.Он разгорается в печиБез правильного постоянства.Пылает. Лучше помолчи,Гляди в него и грейся, думайО жизни. Видно далекоОт вечера в тоске угрюмойДо мига, где тебе легко.Дрова в печи – твоя основа.Жить и на Божий мир смотреть,И подниматься выше снова,Когда захочется сгореть.Уйти из мира, стать щепоткой,Уж лучше жить, чем быть щекоткой.

17

На улице жара. Мне три.На велике по тротуаруКатаюсь… Лучше отопри,О, память, дверь скорей корсару,Чтоб слямзился он прямо внизОт дорогого братца Лёвы.Лежу в земле и слышу визг.Девчонки надо мной. Как клёво.Наверно, думал братец, онМа-лю-тка – восемь лет, напомню.Он очень шустр, востёр, умён.Денёк отличный. Я наполнюВ стакан прозрачной ключевой воды,Есть смысл у всякой ерунды.

18

Я плакал: дед услышал плач,Схватил меня, домой, на ложе.Йод, бинт, укрыли: – Присобачь. —Зелёнки? – Нет. Гляди, на кожеРазрыв. Ох, Лёва! С-сукин сын.Сказал ему: – Гляди за братом.А он? Умишка на алтын.О, горе. Мальчик психопатом,Калекой… Ох, азохен вей. —Забылось. Время шло, спешило.Я спал, и пара голубейОкошко наше тормошило.О, детства светлая печаль.Хотел бы в детство? Нет? А жаль.

19

Пошли страдания мои,Нос понемногу искривился,К чему приводят все бои,Я нынче насморком давилсяОт сопель. Мамочка моя(О, Господи, ты не судья) —Врач, спец по ухо-горло-носу.Отец – хирург, чья папиросаКак пароходная труба,Как дым из божьего кадилаС утра до вечера дымила.Я видел только абрис лбаОтцовского, горчайший дым,В котором папа представим.

20