Коллектив авторов - Великолепная десятка. Выпуск 2: Сборник современной прозы и поэзии

Великолепная десятка: Сборник современной прозы и поэзии

Предисловие

Главная награда

Завершился второй Открытый чемпионат России по литературе, организованный нашей газетой. В основу литературного конкурса был положен спортивный принцип. Этот формат оказался популярным и привлекательным для авторов. Об этом свидетельствует количество участников. В чемпионате приняло участие свыше 600 поэтов и прозаиков, пишущих на русском языке. А на русском языке пишут и говорят не только в России. В литературном конкурсе, который был построен по спортивному принципу, соревновались авторы из Украины, Беларуси, Молдовы, Латвии, Израиля, США, Германии, Австралии, Италии, Ирландии.

Кстати, стоит заметить, что у нашего чемпионата появились последователи. Так рижский поэт Евгений Орлов на тех же спортивных принципах провел уже два конкурса: «Кубок Балтии» и «Кубок мира». За эти кубки соревновались только поэты. В нашем чемпионате соревновались и поэты, и прозаики.

В результате только по 32 автора в каждой номинации пробились в основную сетку чемпионата. Перед членами жюри стояла сложная задача – из многообразия примерно равных по качеству текстов выбрать и назвать лучшие. Дополнительная трудность состояла в том, что в финальной части конкурса игра шла на выбывание.

Главная награда для любого писателя – быть прочитанным. Публикации в сборнике «Великолепная десятка»-2 такую возможность предоставляет.

Поэзия

Егор Мирный. Тайнозоркость и близогубость

победитель второго Открытого чемпионата России по литературе

Аясума

у аясумы в душе́ серебряный камешек.кто сегодня придёт поиграться с ним?у кого на свитере ни единого катышка,к камешку прикоснись.

какой приятный холодок, и аясума светится,но это вовсе не свет, а такое проклятие,оно ощутимее от вечера к вечеру.аясума снимает платье.

камешек меркнет, аясума простужена,к твоей голове приставлены довольно грубодва её неумолимых оружия:тайнозоркость и близогубость.

и ты всё говоришь: "аясума, не трожь. аясума, держись.аясума, что ты страдаешь как потерпевшая?",затачиваешь свои внутренние ножио камешек помутневший.

только нечего вспарывать. в сердце блестит потолок,сквозь него видно, чтоникому не сбежать, никого не зарежут.аясума, склонясь, поправляет ослабший чулок,занимается с тобой надеждой.

Переходы

знаешь, оливия, гладкие переходыиз пеленальных комнат в глухие воды,где пузырится свет, облекая в пенунаше бессмертие. лопнувшие ступени,

тканевый воздух, вышитый небосводом,скоро, оливия, только умри – и вот он,вспоротый сизарями цветёт и дремлет.ты ли из глаз моих вынимала землю,

ты ли мне чёрным лебедем в спину билась,твой ли рубиновый голос горчил рябиной?выклюй, оливия, из мирозданья осень.некого тут прощать: на прощёных возят

айсберги городов и вулканы храмов.тот, кто спасён тобой, тот смертельно ранен.воин из памяти, бог из живого металла,я бы остался с тобой, но меня не осталось.

Отмель

выплываешь на отмель и ждёшь рыбака,дурака, двойника, хоть какого-то света.море, так себе море, в четыре глотка,фиолетовое.

небо, вот оно небо, что есть оно, чтоникогда не бывало, как жизни и смерти.на прибрежной лужайке жара, бадминтон,бадминтонные дети.

так неслышно кричат, но кричат и о чём:о себе, о жаре, о последней надежде;превращаются в рой улетающих пчёл,и ничто их не держит,

и никто им не нужен. лишь боль да пыльца,что за болью бывает, горят безотчётно.и уже невозможно, нельзя отрицатьсгустки жёлтого в чёрном.

и уже очевидно, что отмель твоя —это тень божьей длани на тельце пчелином.ты послушай, как ясно они говорят,словно трогают глину,

ты пощупай их говор, белёный, сухой;под язык положи, облизни, успокойся.наугад – это нежность, на вкус – это соль,на поверку – колосья

тишины, высоты, нелюбви, бытия,что невинно мерцает на кончике жала.до конечного улья не все долетят,превратившись в пожары,в цветы и пожары.

Валентина Криш. Ergo

Финалист второго Открытого чемпионата России по литературе

«Ты видишь? Девочка. Слеплена из ребра»

Ты видишь? Девочка. Слеплена из ребра,но как-то наскоро, Боже. Сойдёт и так?Как завязь липкая. Сколько того добралетит, как ком гуттаперчи, на Твой верстак?

Как завязь – вырастет, выплетется, взойдет.На пьедестал ли? На грех? Наугад? На спор?Таких, из серой земли, отстреливать влёт —любому, кто хоть немного хитёр и спор.

Таким – пластичным, пластмассовым, молодым —любая форма по силам и по нутру.Смотри – за окнами стелется стылый дым,смерзаясь в небо промозглое поутру.

Смотри же: в наледи зеркала – так легка —смеется, вертится, мается пустота.И кружит женщина – слепо, как снег в силках.И душит суть свою. Походя. Просто так.

Ergo

Вёдра просохли. В вёдрах таится теньбудущих ливней. Время почти в зените —грузно жужжа, как старый больной слепень,вьется в гречихе звёзд, заходя сердитото ль на посадку, то ли на новый круг.Солнце латунной брошкой лежит в сторонке.Каждый из нас бессмысленно близорук.Как ни стели постель, ни клади соломку,не угадаешь. Знаешь, а жизнь течетк старости вспять. И, кажется, это к счастью.Фишка ведь в чем – чем дальше твое плечо,тем больше силы нужно на каждый час мне.Как ни крути, а правило рычагаснова соврало. Видимо, аксиомытоже порой ошибочны, будто шагв ногу со всеми. Только ответ искомый —не/повторим.А, еrgo, и доказатьмы ничего не сможем. И, значит, надопросто прожить себя – так, чтоб взглянув назад,время, набрав в ведро чешуи заката,вновь прожужжало на небе допоздна.

Женщина

– Бог, не суди! – Ты не былЖенщиной на земле!

В кармане – обрывки бумаги да несколько крон,а плащик на рыбьем меху не по-зимнему тонок.И хрупкая женщина – солнце забывший ребенок —стучит каблучками. Пусть в городе этом сыром

покорно читают молитвы уставшие петь.Воробышек сизый летел за ключом журавлиным,но снова отстал. Вы протянете руку, Марина?Он серый? Он синий? А церкви угрюмая клеть

по-прежнему рядом. Горяч и чуть-чуть бестолков,срывается стих – бесприютен, свободен, бездомен —И грешная женщина вверх поднимает ладони,чтоб крошками слов накормить равнодушных богов.

«Тянуться к солнцу рыжей головой» (каштановое настроенческое)

Тянуться к солнцу рыжей головой,ловить тепло – бездумно, как подсолнух.Не верить в холод. Отстраненно-сонносмотреть в окошко.В грязно-голубойкупели неба прохудилось дно,и за стеклянной гранью в хлопьях пенных —усталый город. В мятой ленте Рейнамелькнули мост, вагон и заодномое лицо. Осенний зябкий сплинукрылся в вязкой темноте карманной.По шелковистой кожице каштанаструится свет. Привычно нелюдимпустой перрон.И, в общем-то, порамечтать о зимних праздниках и чуде,писать wish-list, продумывать маршрутыи подводить итоги.В леератрамвайных струн уткнулся небосвод.В тепле руки – каштановая кожапригрелась и (как все же мы похожи!..)не верит в снег. Всю зиму напролет.

Та, которая

Костяшки горбятся – что там нынче? уже ноябрь?Роняю в лето сухой остаток зерна и плевел.Живу упрямо. Не так, чтоб верно, но где-то рядом.Без права правки.И то, что давит все чаще слева,уже не страшно.Не так, чтоб вовсе, но как-то возле.По крыше топчутся – Феб опять колесо прошляпил.А я /поверишь?/ с утра проснулась нелепо-взрослой,но все же слышу, как тот – по матушке, шепеляво —клянет коней.Знаешь, мне – из глины, из хлябей зябких —не стать Марией. И Магдалиной – никак, пожалуй.Прогноз устойчивый. Что там солнце? Сегодня всмятку?А мне —из ливней, из грязи лепкой —крушить скрижали.И быть, пока.На износ, ребячески, беззаветно.И свято знать, что когда-то время начнется снова,и та, которая будет после, стреножив ветер,в solaris plexus пустого мира уронит слово.

«Мягкий блеск позолоты. Муаровый шелковый шарф» (под молитву колес)

Мягкий блеск позолоты. Муаровый шелковый шарфна покатых плечах. На коленях – перчатки да веер.За окошком купе отсиявшее солнце ржавелои рассеянный свет был горяч и как будто шершав.Он – безмолвен и робок.Она – безыскусно-тихаи немного кокетлива. "Завтра мы сходим к обедне —помолиться за папеньку. Только бы выжил!..Намедниприезжала кузина. Расплакалась – от жениха,говорит, ни словечка. Даст Бог, все вернутся к зиме.К холодам всё закончится, правда ведь? Что ж Вы молчите?"Пальцы слепо метнулись в беспомощном жесте защиты(Сохрани и спаси!) и упали…А он не посмелприкоснуться к руке. Промолчал. И всю ночь напролетпод молитву колес "к-хо-ло-дам-к-хо-ло-дам-все-вер-нут-ся"новый китель одёргивал нервно мальчишка безусый.

Было лето.Июль.Беспокойный семнадцатый год.

Антон Краснощеков. Годичный цикл