и почти – въ силу священности – не обсуждаемы и никогдаже осуждаемы: чувственныя, плотскія удовольствія и корысть (какъ божество и единовременно всё жъ не только божество, но всё жъ еще и средство: къ первому). И Себь и Собь являютъ себя воедино, ибо коренятся въ одномъ, имѣя корень единый. – Будь неусыпающимъ во браняхъ съ дольнимъ, будь! Будь таковымъ вплоть до успенья твоего! И помни: дольнее погибельно, отъ вѣка ложно, низко, и сѣча съ нимъ – бремя тягчайшее, но и благороднѣйшее. Горняго здѣсь ты не узришь, но познаешь союзника: храни его и пещись о бытіи его; но онъ предастъ тебя. – Помни: дѣва есть земля и земное; мужъ – небо и небесное. Дѣва – врата плоти для плоти. Быть можетъ, у дѣвъ и мужей одна мать – Тлѣнъ, но отцы разные: у мужей – духъ и горнее, а у дѣвъ – мудрость здѣшняя, дольняя. Матерія – къ матери, духъ къ отцу: матерія – къ матеріи, духъ – къ духу. Дѣвы – отъ міра сего: въ томъ узри гармонію дольняго: дѣва низка, мужъ высокъ, и оба стремятся другъ къ другу, алча слиться воедино, ибо суть половины цѣлаго, раздѣленныя создателемъ себѣ на потѣху. Сіе есть примиреніе съ міромъ: милостью міра. Дѣва также есть паденіе: обратно – въ лоно. Но, однакожъ, гляди за тѣмъ, чтобы небо въ тебѣ не разорвало плоть твою. Низкаго отвращайся, къ вышнему возводи и очи, и сердце, и душу. Дѣвы, созданныя на погибель, въ наказаніе за обрѣтенный людьми Огнь, суть сторожевыя псины, сторожащія устройство міра сего и – единовременно – крысы, первыми спасающіеся бѣгствомъ торопливымъ съ тонущей ладьи (случись ей тонуть въ пучинѣ). Но бытіе дѣвы не есть безчинство: оно есть чинъ, но чинъ создавшаго. Кромѣ того: дѣвы претворяютъ мужа изъ созерцателя въ добытчика: изъ существа, устремленнаго въ небо, устремленнаго горѣ, въ существо, устремленное къ землѣ, долу. Когда мужъ причащенъ живой плоти дѣвъ – духъ дѣетъ исходъ изъ плоти его, и потому плоть его счастлива и здорова: въ здоровой плоти нѣтъ мѣста обилію духа. Дѣвою духъ желаетъ поклониться плоти, а горнее – дольнему; сіе есть безчинство и самопогубленіе: видишь ли, духъ часто желаетъ погибнуть, дабы изойти изъ дольняго міра, прочь отъ земли – къ звѣздамъ. Дѣва – послѣдній плевокъ всеобщей Матери – матеріи – въ сторону духа. Дѣва – хотя и колонна міра, ибо она – колонна престола, на коемъ сидитъ – сѣдалищемъ своимъ – создавшій, всегда нуждается въ томъ, на что опереться, но это «что» еще должно быть ценимо въ мірѣ и міромъ. Потому забудь о дѣвахъ, вечнонедостойныхъ духовидца и духоведца, коимъ ты и являешься. Онѣ суть тьмы слѣпые служители. Земля отъ вѣка и до вѣка слѣпа къ небу, а дольнее – къ горнему. Слѣпота ея – незримый поводокъ создавшаго. Матерія какъ матерь земли есть матка, матерь всего низкаго, отъ сосцевъ коей питается всё живое, нижнія воды, замутненныя, бурливыя, гнилыя, грязныя, черныя, съ теченьемъ суетливымъ, и она, помѣсь печали и страха, отъ вѣка не имѣвшая и не могущая имѣть въ себѣ Огня, не только глуха къ высокому, къ духу, но и, слепотствуя отъ вѣка и до вѣка, враждебна къ нему отъ начала міра и до конца его. – Несмотря на имѣющія быть въ грядущемъ мечтательныя ученія о преображеніи матеріи, отъ вѣка и до вѣка нечистой, – никакой сдѣлки между матеріей (она всеобщая матерь всего зримаго) и духомъ быть не можетъ: духъ господствуетъ надъ нею словно рукоять меча: надъ тѣломъ поверженнаго. Духъ есть факелъ: его должно держать въ рукахъ устремленнымъ въ небеса, къ звѣздамъ, а не въ матерію, землю. Духъ есть факелъ: онъ, озаряя тьму окрестную и разсѣкая ея мраки, долженъ быть одинокъ, долженъ онъ быть чуждъ сквернѣ міра; цѣна превосходства надъ всѣмъ и надъ всѣми – страданіе. Духъ есть факелъ: ибо онъ – Солнце тамошнее, лучащее и изливающее себя въ здѣшнемъ. – Человѣкъ духа, чужеземецъ и скиталецъ въ высшей мѣрѣ, временящій въ мірѣ семъ, отъ вѣка и до вѣка будетъ на землѣ вѣчно-одинокъ – лишь въ пренебесной, премірной плеромѣ, бѣло-голубой Обители, въ дорогомъ отечествѣ, при дворѣ Свѣта, въ домѣ совершенства, за міромъ и внѣ его, ибо надъ нимъ, – ты обрящешь всё, что алкалъ духъ твой, пришлый и отъ вѣка чуждый міру, не находя покоя, долгожданнаго и заслуженнаго; только тамъ вкусишь ты радость блаженства и обрѣтешь долгожданное: вернешь утраченное, потерявши всё здѣшнее, но не потерявши обрѣтенное тобою свое Я, пропадутъ ложные дольніе мраки, канутъ въ небытіе и черное забвенье земные ужасы. Ибо только тамъ обитаетъ счастье, за кое стыдно не будетъ тебѣ въ сердцѣ своемъ: вѣчное, бѣлое, гордое. Только тамъ! Тамъ – въ занебесной вышинѣ, гдѣ Домъ Отца нашего, тамъ явь, а не сонъ, тамъ – свѣтъ, а здѣсь – тьма. – Вѣдай: міръ низокъ относительно горнихъ сферъ въ много большей мѣрѣ, нежели матерія, сѣдалище зла, относительно міра. Но вѣдай и иное: тьма еще растаетъ. Ибо пріидетъ Свѣтъ съ Востока, съ великой нашей родины, откуда посланы мы въ чуждыя намъ земли западныя: то будетъ вѣяніемъ лазури. Духъ есть огнь, а плоть – лишь риза дурная, дурнопахнущая, одѣяніе бѣдныхъ, покровъ смердящій, въ коемъ духъ томится. Отнынѣ и ты еси огнь, ибо ты – духъ воплощенный.
Она помолчала время нѣкоторое, дабы я осмыслилъ Ею реченное, и продолжила, приблизившись, гласомъ болѣе тихимъ, небеснымъ, и дыханье мое участилось:
– Ей, гляди: матерія и материнство: мать и дочь. Истинно, истинно говорю тебѣ: тебѣ предстоятъ и иные, неслѣпые ея, матеріи, – не служители – цари, величайшіе искусники по части ловитвы душъ людскихъ. – Ариманъ всегрозный, всековарнѣйшій, предстоитъ тебѣ, плотью уловляющій плотяныя сердца. Однакожъ онъ тебѣ едва ли страшенъ: ты не голоденъ до даровъ-тенетъ его и до грубаго его лукавства и блуда, ибо Ариману подвластны сердца лишь малыхъ сихъ, свиней, которымъ любо свинство ихъ (лежатъ они во грязяхъ многихъ, и тепло плоти ихъ), спящихъ, но думающихъ, что не спятъ, рабовъ, любящихъ рабство свое, не пришлыхъ, но мѣстныхъ, при томъ затерявшихся въ мірѣ: въ Лабиринтѣ и пыточномъ застѣнкѣ. Страшись Люцифера, наихитрѣйшаго изъ всего сущаго, духа премудраго, двоящагося и двоякаго сутью, обращающаго зракъ свой лишь къ избраннымъ, рѣдкимъ и рѣдчайшимъ, духомъ уловляющаго духовныя сердца: онъ есть и благо, и зло – и много болѣе благо, нежели зло: міръ былъ бы много болѣе дуренъ безъ свѣтовъ его, молнійно пронзающихъ тьму. Но вѣдай: если Ариманъ искушаетъ матеріею, хлѣбами земными, то Люциферъ
