Надежда Кожушаная - Нога [киносценарий]

Надежда Кожушаная

Нога

Киносценарий (1992)

По мотивам рассказа У. Фолкнера　

1. Пятница

Солдаты были похожи, и их можно было перепутать, если бы один не был такой рыжий. Они аккуратно разметили то, что им надо было выкопать сегодня, сели отдыхать. Столб с табличкой чисто армейского предназначения лежал рядом.

Девушка — метров за тридцать от них — перебегала от дома к сараю, обратно, быстро и легко, как будто не было такой невероятной жары. Бежала — и упала вдруг с размаху на землю так, что видно было что-то из белья. Сразу вскочила и спряталась в доме.

— Рыжий, — сказал Мартын. — «И в Макондо пошел дождь!»

— «И шел он год, десять дней…» — подхватил Рыжий: они очень любили цитировать.

Потом они поднялись и долго долбили одной лопатой по черенку другой, ковыряли черенок ножом, пока не доковыряли до того, что черенок сломался. И пошли к дому, где пряталась девушка.

Нет, она не появилась, разговаривать пришлось с ее братом — таким же пацаном, как они сами, но таджиком и потому серьезным и прямолинейным. Скорее всего, он понял, чего им надо, потому что молча вынес из сарая целую лопату, а потом, когда они, похихикивая над своей неудачной хитростью, плелись обратно, крикнул:

— Эй! — и заставил вернуться и взять еще одну лопату, чтобы потом не было нужды приходить опять.

Они выкупались в ручье, потому что копать все равно не хотелось. Двое наручных часов висели на сучьях дерева.

— О аква, о аква миа! — орал Рыжий.

Они все-таки врыли столб и даже увлеклись работой, как Мартын поднял голову и ткнул Рыжего под локоть: девушка с кувшином воды, полотенцем с едой, шла к ним! Брат ее стоял у дома, засунув руки в карманы, наблюдал.

Ели они, конечно, с непередаваемым удовольствием. Девушка — ее звали Камилла — хотела уйти сразу, но что бы они были за солдаты, если бы отпустили ее сию секунду?

— А представляешь, на выпускном! — рассказывал о ком-то Рыжий. — «Эпителий нежный-нежный! Подии прямые, волосяной покров длинно-каштановый…»

— А Наталья слушает, и рот так отваливается, — перебил Мартын.

— «А мануалии! — спел Рыжий. — А мануалии!»

— А понимаешь, про что? — спросил Мартын.

Она засмеялась и спрятала лицо.

— Эпителий — кожа, подии — ноги, мануалии — руки, — объяснил Рыжий.

— И Наталья! — опять вставил Мартын. — У нее усы до подбородка!

— А Мартын в это время с «А» классом в бутылочку шпарит!

Камилла смотрела то на одного, то на другого, особенно на Мартына, потому что на Рыжего смотреть ей было стыдно. А Мартын украдкой следил за ее братом, который выстоял свое и медленно пошел к ним.

— Спасибо. — Мартын вскочил на ноги. — Проводим?

Они пошли к дому втроем и все равно опоздали: брат остановился, выждал их, дал солдатам пройти вперед и рявкнул вдруг сестре что-то значительное, отчего она закрыла лицо и побежала, заплакав.

Никак не хотелось уходить, хотя Камилла даже не высунулась потом ни разу из дома.

— Ты играешь? — спрашивал Рыжий ее брата. — Сыграй! — И расстегивал новенький аккуратный аккордеон. — А кто играет? Сестра?

— Нет, слабо! — отнекивался брат одним-единственным русским словом, которое знал и которое подходило к случаю.

Мартын взял аккордеон и изобразил известное до-ре-ми-до-ре, что на музыкальном языке означало не самое приятное для слушателя.

— Я забыл, где у Камиллы жених служит? — спросил Рыжий.

— Владивосток, — ответил брат.

— Моряк?

Брат кивнул.

Мартын рявкал аккордеоном, а брат Камиллы внимательно смотрел на Рыжего.

— Ладно, пора, — сказал Рыжий, так и не дождавшись Камиллы.

Они уходили, и брат подарил им на прощанье пазуху яблок, удивленный таким удачным поворотом дела.

— Спасибо, — искренне сказал Рыжий. — Извини нас.

Они забрали лопаты и шли к лагерю, как вдруг из дома понеслись наконец звуки, извлекаемые, конечно же, Камиллой: она играла что-то из своего выпускного класса музыкальной школы.

— Есть! — сказал Рыжий, подняв палец.

— А как ее зовут, я забыл, — спросил Мартын.

— Камилла. Что значит — долгожданная.

И как это бывает в секунду покоя и блаженства, когда так просты и вероятны они, увиделось самое нелепое, что могло увидеться: Рыжий, мертвый, в какой-то другой земле, и орущий Мартын, ноги его засыпаны землей, обе, так, что не видно даже крови.

Потом они опаздывали и бежали к лагерю и вспоминали то, что было только что в этот день:

— Классный инструмент! Откуда что, да?

— А вот случайно у нас в кустах оказался рояль, кстати!

— А!!! — крикнул Рыжий коротко и услышал ответ через две секунды.

Они пошли медленнее, и Рыжий перепрыгивал иногда через тень Мартына, которая шла впереди их.

— У Орлова брат после армии ткнул в карту — и уехал куда попал. В Воронеж, что ли.

Мартын наклонился и ткнул пальцем в дорогу. Рыжий засмеялся, как будто его застали врасплох:

— Между прочим! Аккордеон есть. Тепло.

— Рыжим слабо! — повторил Мартын интонацией брата Камиллы, и Рыжий перевел «слабо» на все два чужих языка, о которых немножко знал.

— Ближе к дембелю подумаем, — сказал Мартын.

И они запели Данте, переложенного на мотив военного марша:

Земную жизнь пройдя до половины,Я очутился в сумрачном лесу.Утратив правый путь во тьме долины.Каков он был? О, как произнесу?Тот дикий лес, дремучий и грозящий,Чей давний ужас в памяти несу,Так горек он, что смерть едва ли слаще.Но благо в нем обретши навсегда,Скажу про все, что видел в этой чаще.Не помню сам, как я вошел туда… —

и попрыгивали в такт, и Рыжий с удовольствием сбивался на полонез после каждого куплета.

2. Рыжий

Утро только-только начиналось, поэтому людей в кишлаке видно не было. Один только, молодой афганец, помахал вслед БМП рукой и крикнул что-то приветственное:

— …шурави!..

Изнутри его слышно не было. Мартын посмотрел на него мельком, спросил напарника:

— Давно мирные?

— Давно. Недели две, — сказал напарник.

И сразу замолчал, потому что увидел на дороге, метрах в ста впереди, большой снарядный ящик; Мартын остановил машину, заглушил мотор: они все очень хорошо знали, что это за ящики.

— Рыжий с кем ушел? — спросил он спокойно.

— Я… фу, я их еще не запомнил. Двое. Из Харькова.

— Я посмотрю кто. — Мартын вышел из машины, сделав напарнику знак смотреть вокруг, хотя они знали, что такие ящики не минируются и засад вокруг них не бывает.

Мартын подошел к ящику, открыл крышку, увидел — и сразу опустил крышку назад, подошел к машине. Сел за руль, ответил:

— Рыжий.

Напарник заговорил в ларингофон, обращаясь к тем, кто сидел сзади него с Мартыном, за перегородкой. Шестеро из дневной смены боевого охранения выскочили и рассыпались в редкую боевую цепь.

— Сиди, — сказал Мартыну напарник. — Спокойно. Покури. — И выскочил за солдатами.

Мартын захлопнул за ним дверь. Завел двигатель. Медленно, аккуратно, плавно развернулся. Вдавил педаль газа в пол и поехал на кишлак.

Потом его вытаскивали из БМП, которая с разорванной гусеницей стояла на месте глинобитного дома, и он кричал:

— Десять метров! Успел, «мирные», суки!.. Ногу! Нога! Из реактивного успел! Освободи! Ногу! Уйди!!! — И бился в руках тех, кто вытаскивал его, рвался лицом к колену раздавленной и застрявшей ноги, рвал пальцами воротник на том, кто тащил его, кто никак не мог справиться с его ногой, как будто это он, а не кто-то из кишлака успел шарахнуть по БМП из реактивного, впрочем, кишлака уже и не было…

Старший группы, когда Мартына наконец вытащили, сказал как само собой разумеющееся:

— Слушай меня. Ящика мы еще не видели. Десять минут назад, — на часы, — в семь ноль пять группа подверглась обстрелу из стрелкового и реактивного оружия и была вынуждена вступить в огневой контакт. Огонь!

И шесть очередей из АКМов расплющили пули о стены уже мертвого кишлака.

3. Больница. Коридор

— Нога! — кричал Мартын. — Освободи!

— Ну что, ну что, что? — Медсестра опять наклонилась к нему. — Что — освободи?

— Очень больно, внизу, — сказал Мартын.

— Знаешь что! — сказала медсестра, расстроенная и уставшая от бесконечных слов. — Тебе девятнадцать лет, ты взрослый человек, тебе все сказали — доктор сказал, я сказала: потерпи, ничего у тебя болеть не может. Ну что? Ну, скажи сам: как называются такие боли? Смотри на меня. Ну?

— Фантомные боли, — сказал Мартын.

— Правильно. Ты же все знаешь. — Ей было очень жалко его.

— Я очень сильно вдавил педаль, — сказал Мартын.

— Правильно. Поэтому тебе кажется, что у тебя что-то болит. — Она погладила одеяло Мартына. — Нужно постараться и потерпеть. И все. Все прошло. — Ей надо было быть терпеливой и жестокой сразу. — Ты же не девочка. И не дурачок. У меня от ваших криков скоро… Я спрошу, может быть, амнопон… — Она встала и ушла.